Страница 155 из 164
Все шло у меня гладко на этот раз. Просека была пустынна, и никакого препятствия не предвиделось больше на моем пути к Ленинграду. Другое дело — суждено ли было мне дойти до него? Уже теперь живот мой тосковал по еде, ибо не получил завтрака. А без еды в животе ноги действовали не особенно весело. Кому как не мне было об этом знать? Но виноват в этом был, конечно, я сам. Стоило мне дождаться хозяйки — и я не отправился бы в путь голодным. Но теперь поздно было об этом сожалеть. Приходилось мириться с тем, что уготовила мне судьба. А уготовила она, как видно, нечто весьма безотрадное.
Что надеялся я увидеть в конце своего пути? Ленинград надеялся я увидеть с его многолюдным Невским проспектом. Но не видать мне больше Невского проспекта! Через день я обязан был стоять за своим верстаком в недостроенном девятиэтажном доме на Южной улице. Но не стоять мне больше за своим верстаком! Где буду я через день? На какой сотне километров от Ленинграда и под какой березой упокоится через день мое бренное тело?
И все-таки я должен был идти и идти к своему верстаку, пока двигались мои ноги. Не мне было изменять замыслы судьбы, наметившей для меня такой невеселый конец. А надеяться на какой-нибудь иной конец уже не приходилось. Да и был ли смысл надеяться? Все равно я не заслужил благосклонности этой страны и напрасно провел в ней почти год. Чертов Муставаара изломал мою жизнь. Проклятый пес, умеющий выхватывать кость у слабых и вилять хвостом перед сильными. По его вине я попал на эту землю, где теперь пребывал в одиночестве. Она не приняла меня. Она исторгла меня из себя, как живой, здоровый организм исторгает случайную занозу. Моя русская женщина избрала себе другого, сердитый Нил Прохорович не захотел на меня даже взглянуть, а хмурый Леха просто бросил меня об землю.
Не пересеки мне в жизни путь Рикхард Муставаара, не испытал бы я этих обид и не брел бы сейчас одиноко по лесной тропинке меж двух зеленых стен из хвои и листвы в неведомое место, называемое Пуск, откуда мне предстояло идти далее на Ленинград, идти напрасно, без всякой надежды когда-либо до него дойти, ибо на это у меня уже не оставалось ни сил, ни времени. Но идти надо было, и я шагал как мог быстрее, от упора к упору под слегка провисающими проводами высоковольтной линии, укрытый от солнца тенью леса.
Два часа шел я вдоль просеки. За это время на моем пути попались три ручья и одно болото. Через ручьи были переброшены тесаные бревна, а вокруг болота тропинка шла в обход, приведя меня затем снова на ту же просеку. Из просеки высоковольтная линия вышла на открытые поля, занятые посевами ржи, овса, льна и картофеля. Туда же вышла тропинка. По этим полям она вела меня километра два, пока не вывела на дорогу. А дорога привела меня к реке.
Но она не пересекала реку, а только прикасалась к ней у выпуклости речного изгиба, уходя далее на северо-восток. Зато на этом изгибе поперек реки протянулась плотина. Она остановила воду реки, заставив ее подняться на много метров по одну сторону от себя и широко разлиться, наподобие большого озера, а на другую сторону, вниз по течению реки, пропускала только отдельные, падающие с высоты струи.
У плотины на берегу стояло здание электростанции. Возле него толпился народ. Перед народом высилась небольшая деревянная трибуна с микрофоном, а в микрофон говорил человек. Два рупора, закрепленные на столбах, усиливали его голос для тех трехсот или пятисот человек, что заполнили собой всю дорогу, мешая мне пройти мимо них.
Я мог бы, правда, обойти их стороной, но для этого понадобилось бы перевалить через высокий травянистый бугор, поросший снизу доверху кустарником. А у меня не было особенной охоты карабкаться вверх по его крутому склону. Бугор этот был круто срезан со стороны реки, чтобы дать место дороге, и народ, заполняя собой дорогу, прижимался к его глинистому срезу вплотную, не позволяя мне протиснуться за спинами даже самых задних. Поневоле пришлось остановиться. И, стоя вплотную к толпе, я тут же принялся выискивать в ней просветы, чтобы уйти своей дорогой дальше на северо-восток.
А человек на трибуне тем временем продолжал говорить. Он говорил о том, что вот они наконец закончили постройку этой гидроэлектростанции мощностью в полторы тысячи киловатт. Тридцать восемь колхозов и один леспромхоз приняли участие в этом строительстве своими денежными средствами и личным трудом. На строительство этой станции государство отпустило им двенадцать миллионов рублей долгосрочного кредита. Ленинград прислал сюда турбины, генераторы и кабель. Москва прислала строительные материалы и специалистов, которые установили агрегаты. Армения прислала трансформаторы. И еще кто-то им помогал из каких-то других городов и республик. Была проделана огромная работа: вынуто столько-то тысяч кубометров грунта, уложено столько-то тысяч кубометров бетона, установлено столько-то сотен металлических конструкций, протянуто столько-то сотен километров высоковольтных линий. И всюду самую трудоемкую часть работы выполнили сами колхозники, что помогло намного сократить сроки окончания строительства. И вот, благодаря этому сегодня получают наконец ток более девяти тысяч колхозных домов, около ста крупных животноводческих ферм, семьдесят молотильных токов, несколько лесопунктов и десятки разных других организаций. Возможно ли было в царское время возведение такого крупного сооружения силами самих крестьян? Нет, в царское время это было бы невозможно. Не говоря уж об отсталой технике, самый строй царской России препятствовал объединению народных сил. А тут, на этом замечательном строительстве, объединились в одну дружную семью жители девяноста шести деревень. Среди них — русские, белорусы, латыши, эстонцы. Только в наше время стало возможным осуществление силами самого народа таких крупных сооружений. И это еще раз свидетельствует о великой силе колхозного строя, о непобедимости союза рабочего класса и крестьянства.
Это был, как видно, партийный человек, потому что он все свел на политику. Но хлопали ему дружно и даже прокричали «ура». Я не кричал «ура». У меня были свои заботы. Все еще пытаясь протиснуться вперед за спинами людей, я делал шаг-другой вверх по свежему срезу бугра, но тут же опять сползал по скользкой глине назад, к людям.
На все эти мои попытки с любопытством поглядывал темноволосый молодой паренек в светлой, расстегнутой у ворота рубахе с закатанными рукавами и в серых брюках. Он оказался рядом со мной с самого начала, как только я подошел к толпе, и мы раза два уже успели встретиться с ним взглядами. Глаза у него были разные по цвету, и каждый глаз, кроме того, казался разбитым на мелкие дольки — тоже разного цвета. От этого блеск его глаз как бы дробился, придавая им такой вид, словно на них только что брызнули мелкими каплями разного цвета, пронизанными искрами.
Взглянув еще раз на меня своими разноцветными брызгами, он тронул за плечо своего соседа. Тот обернулся. Я узнал его. Это был директор лесопункта. Паренек спросил его, указывая глазами на меня:
— Он?
И директор ответил:
— Он.
Протянув мне затем руку, директор сказал:
— А мы искали вас. Почему же вы с нами не поехали?
Я ответил:
— Ничего, спасибо. Зато я прогулялся немножко.
Тем временем заговорил второй оратор, и все головы опять повернулись к трибуне. А темноволосый паренек придвинулся ко мне поближе и сказал как бы по секрету:
— Я вижу; вам неудобно смотреть отсюда. И мне тоже. Знаете что? Давайте поднимемся на этот холм. Оттуда такая чудесная панорама открывается! Хотите увидеть? Пойдемте!
Я не хотел увидеть. Не для меня все это было. Но он так хорошо улыбался, показывая мне рукой, куда идти, а его глаза, наполненные разноцветным блеском, всматривались в меня с таким старанием, словно силились выразить еще что-то, помимо слов. И я не устоял. Мы отошли от людей немного назад, огибая холм, и, когда кустарники ольхи и березы заслонили нас от них, он сказал:
— Вот здесь попробуйте!
Я помедлил немного. Но он повторил: «Да, да, вот здесь!». И сам первый двинулся вверх, раздвигая кустарник. Тогда и я стал подниматься. Некоторое время мы карабкались вверх рядом, и он показывал мне направление. Но постепенно он отстал и скоро совсем потерялся. Я подождал его и прислушался. Ничего не было слышно, кроме легкого шелеста листвы кустарников и отдаленного говора рупоров снизу, со стороны реки. Помедлив немного, я двинулся дальше один и скоро выбрался на вершину холма.