Страница 8 из 16
Вэлин: Отец Уолш, так…
Коулмэн: Отец Уолш, Отец Уолш…
УЭЛШ достаёт свои кулаки из кастрюли, ярко красные, снова сдерживает свои крики, осматривает шокированных ВЭЛИНА и КОУЛМЭНА с отчаяньем и мукой, опрокидывает кастрюлю со стола и быстро выходит через входную дверь, его кулаки прижаты к груди в боли.
Уэлш (кричит, выходя): Моё имя Уэлш!!!
ВЭЛИН и КОУЛМЭН пристально смотрят ему в след секунду или две.
Коулмэн: Нет сомнений, он совершенно сумасшедший.
Вэлин: Совершенно сумасшедший.
Коулмэн: Он размазня. (Указывая на кастрюлю) Уж не ждёт ли он, чтобы мы убрали этот бардак после него?
ВЭЛИН высовывает свою голову из входной двери и кричит наружу.
Вэлин: Уж не ждёшь ли ты, что мы будем убирать этот бардак за тобой?
Коулмэн (пауза): Что он сказал?
Вэлин: Он уже ушёл.
Коулмэн: Он квашня и больше ничего. (Пауза) А, это же твой долбаный пол. Ты и прибирай.
Вэлин: Ты что?!
Коулмэн: Видишь мои классные патроны, Вэлин?
КОУЛМЭН трясёт свои два патрона перед лицом ВЭЛИНА, затем выходит из комнаты.
Вэлин: Ты, чёрт тебя…!
Дверь КОУЛМЭНА со стуком захлопывается. ВЭЛИН морщится, медлит, тупо чешет свою промежность и нюхает свои пальцы. Пауза.
Свет гаснет.
Антракт
Сцена четвёртая
Простая скамейка на пристани у озера вечером, на которой УЭЛШ сидит с бутылкой пива, на его руках лёгкие повязки. ГЁЛИН подходит и садится рядом с ним.
Уэлш: Здравствуй, Гёлин.
Гёлин: Здравствуйте, Батюшка. Что вы тут делайте?
Уэлш: Так, просто сижу.
Гёлин: Да, конечно, конечно. (Пауза) Хорошую проповедь вы сказали сегодня на похоронах Тома, Батюшка,
Уэлш: Я тебя там не видел, не так ли?
Гёлин: Я стояла в задних рядах. (Пауза) Ваши слова почти довели меня до слёз.
Уэлш: Чтобы ты плакала? За все эти годы я никогда не слышал, чтобы ты плакала, Гёлин. Ни на похоронах, ни на свадьбах. Ты даже не плакала, когда Голландия выбила нас из Кубка Мира, чёрт бы его побрал.
Гёлин: Время от времени я плачу, когда я одна, по разным причинам…
Уэлш: Этот долбаный пакистанец Боннэр. Он не смог бы поймать мяч, даже если бы его пнула корова.
УЭЛШ потягивает пиво из своей бутылки.
Гёлин: Я бы сказала, это уже не первая бутылка сегодня, Батюшка?
Уэлш: Не иронизируй надо мной. Это достаточно делают все остальные.
Гёлин: Я не иронизировала над Вами.
Уэлш: Не надо хотя бы сегодня.
Гёлин: Я совсем не иронизировала над Вами. Я иногда дразню Вас только то и всего.
Уэлш: Иногда? «Постоянно» — более точное слово — как и все кругом здесь.
Гёлин: Я только иногда дразню Вас и только чтобы скрыть сумасшедшую страсть к Вам, которая испепеляет меня изнутри…
УЭЛШ бросает на неё грязный взгляд. Она улыбается
Гёлин: Нет, я только шучу сейчас, Батюшка.
Уэлш: Ну теперь ты видишь?!
Гёлин: Ах, шутят над Вами, да, Батюшка? Это только потому, что Вы так выделываетесь и заноситесь, Вы такая лёгкая мишень для шуток.
Уэлш: Я не очень выделываюсь и заношусь
Гёлин: Хорошо, Вы не очень выделываетесь.
Уэлш (пауза): Я действительно выделываюсь и заношусь?
Гёлин: Нет-нет. Во всяком случае, не больше чем другие священники.
Уэлш: Может, я тоже задираю нос тогда. Может в этом причина, почему я не ко двору в этом городе. Хотя я бы убил половину моих долбаных родственников, чтобы быть принятым в этом городе. Господи. Я думал, что Линэн милое местечко, когда я приехал сюда, но я ошибся. Оказалось что это столица Европы по убийствам. Ты знала, что Коулмэн убил своего отца умышленно?
Гёлин (опускает голову, в замешательстве): Да, я слышала слухи об этом где-то…
Уэлш: Слухи, будь они не ладны? И ты даже глазом не моргнула и не сообщила в полицию?
Гёлин: Я не стукачка, чёрт возьми, да и отец Коулмэна всегда был сварливой вонючей скотиной. Как-то раз он пнул моего кота Имонна.
Уэлш: И что же, он заслуживает смерти за то, что пнул кота?
Гёлин (пожимает плечами): Это зависит от того, что за человек и что за кот. Но в Ирландии кошек пинали бы гораздо меньше, скажу я Вам, если бы пинающий точно знал, что после этого ему прострелят голову.
Уэлш: Похоже, что у тебя совсем нет понятия о нравственности, Гёлин.
Гёлин: Моя нравственность на должной высоте, только я не скулю об этом постоянно как некоторые.
Уэлш (пауза): Вэл и Коулмэн когда-нибудь убьют друг друга, если никто не сделает что-нибудь чтобы остановить их. В любом случае это буду не я, кто остановит их. Это будет кто-нибудь кому эта работа по плечу.
Он достаёт письмо и передаёт его ГЁЛИН.
Я вот написал им небольшое письмо, Гёлин. Не передашь ли ты его, когда увидишь их в следующий раз?
Гёлин: Разве Вы не увидите их скоро сами?
Уэлш: Нет. Я уезжаю из Линэна вечером.
Гёлин: Уезжайте куда?
Уэлш: Куда угодно. Куда бы они не послали меня. Куда угодно — только не здесь.
Гёлин: Но почему, Батюшка?
Уэлш: По многим различным причинам, но три убийства и одно самоубийство среди моих прихожан сыграли свою роль.
Гёлин: Но ни в одном из этих случаев не было Вашей вины, Отец.
Уэлш: Неужели?
Гёлин: И разве Вы не должны тренировать завтра утром детскую команду для полуфинала?
Уэлш: Эти сучки никогда не слушали моих советов раньше. И я не вижу причин, почему они должны начать слушаться сейчас. Никто никогда не слушает моих советов. Никто вообще меня никогда не слушает.
Гёлин: Я слушаю Вас.
Уэлш (с сарказмом): Это огромное утешение.
ГЁЛИН склоняет голову, обижена.
Уэлш: И ты тоже не слушаешь меня. Сколько раз я говорил тебе не продавать по городу самогон твоего отца, а что толку?
Гёлин: Я перестану торговать, как только скоплю немного денег, Батюшка.
Уэлш: Немного денег для чего? Чтобы таскаться по клубам в Караре, где пьяные подростки будут лапать тебя.
Гёлин: Вовсе нет, Батюшка. Я коплю, чтобы купить несколько хорошеньких вещиц из каталога Фримэна, который есть у моей мамы. У них есть множество…
Уэлш: Короче, покупать всякое дерьмо. Мне бы твои проблемы, Гёлин. Твоя жизнь сплошная мука, что и говорить.
ГЁЛИН встаёт и дёргает голову УЭЛША назад за волосы.
Гёлин: Если бы кто-нибудь другой говорил со мной с таким сарказмом, я бы заехала ему в глаз, но если я Вас стукну, Вы наверно заплачете как девчонка!
Уэлш: Я не просил тебя сидеть рядом со мной.
Гёлин: Я не знала, что существует закон запрещающий сидеть рядом с Вами, но в данную минуту я хочу, чтобы такой закон существовал.