Страница 38 из 80
на этих словах неизвестный «певец» осекся. – Нет, про смерть не надо, лучше что-нибудь жизнеутверждающее. Например…
Я похолодел. Алик вздрогнул.
– Алик, что это?
– Че… че… по-моему, человек… Голос, по крайней мере, человеческий… И кажется, пацанячий…
Я не знал, как реагировать. Хорошо это или плохо, что там человек, а не чудовище? Впрочем, почему чудовище не может обладать человеческим голосом? Да и к антуражу дома больше подходило чудовище, а не человек. Если это все-таки человек, то как он здесь оказался? Так же, как и мы, или он здесь живет? Будет ли он нам рад? Почему он не заметил, как открылась дверь? Ведет себя так, словно он здесь один. Хоть бы «привет» сказал.
И тут я понял: «Да это же он, наверно, стрелял!» И сразу же в голове зажужжал рой вопросов: «В кого стрелял? Почему стрелял? Откуда у него пистолет? Не стрельнет ли он в нас?»
– Точно, там чувак какой-то, – донесся до меня голос Алика. – Чего мы в дверях стоим? Пошли.
Мы сделали еще шаг. В комнате стало светло. Я посмотрел наверх: на потолке висела такая же люстра, как и во всех комнатах этого дома. Один в один. Тоже не горят лампочки, тоже клочьями свисает паутина…
Интересно – когда стояли в дверях, была тьма кромешная, как только вошли – стало светло. Ради эксперимента я шагнул назад. Темно. Шагнул вперед – светло. Алик понял мою мысль и проделал то же самое. На его лице отразилось искреннее недоумение.
– Вот так номер… – произнес он.
Мы сделали еще шаг. И увидели человека.
Это был рыжий парень примерно нашего возраста. Худой, бледный, в очках. Волосы – дыбом.
Мы с Аликом замерли. Он сидел на полу в позе лотоса и говорил:
– Что бы мне еще сказать? Не знаю. Но что-то говорить надо. Я слышал, что если человек находится в… в этой… как ее… вот, уже слова забываю… в… точно! – в изоляции от общества, то ему обязательно нужно разговаривать. Все равно с кем, хоть со стенами или со своими пальцами. Главное – не разучиться говорить.
Он раскачивался из стороны в сторону и принялся петь какие-то глупые песенки.
Мне это решительно не понравилось. Ничего себе грубиян: даже не поздоровался с нами! Впрочем, это мы гости. Мы зашли в его комнату. И поздороваюсь я тоже первый.
– Привет, – сказал я.
– Да, привет, – подхватил Алик.
Мы замолчали в ожидании ответной реакции, но парень, словно не услышав приветствий, продолжал размеренно бубнить ничего не значащие предложения. Хотя это только с первого взгляда они казались бредовыми. С Рыжим явно случилось что-то, из-за чего он сходит с ума и к чему приспосабливается… Значит, дела у него совсем плохи, ведь приспосабливаются только тогда, когда нет другого выхода.
– Ты глухой? – заорал вдруг Алик. – Слепой? Почему нас не замечаешь? Ну же, отвечай! Как отсюда выбраться?
Парень даже не вздрогнул.
напевал он.
– Козел какой-то, – злобно выкрикнул Алик. – Сейчас я ему вмажу!
– Прекрати! – заорал я. – Не надо сходить с ума! Я понимаю, что нервы напряжены до предела, но не надо же его лупить!
Я подошел к рыжему парню вплотную и приветливо сказал:
– Привет. Как тебя зовут? Что ты здесь делаешь? Живешь? Сам? Почему на нас внимания не обращаешь?
Парень прекратил петь, раскачиваться, с хрустом потянулся и поднялся на ноги. Стал напротив меня, оперся о стену, устремил свой взгляд как-то сквозь меня и снова запел:
Тут уж и мне захотелось начистить ему рыло.
– Хватит петь! – завопил я так, что брызнул слюной. – Отвечай на наши вопросы, придурок!
Но тот спокойно продолжил:
– Ну его, – махнул рукой Алик. – Слепоглухой какой-то. Вот «повезло» – встретили человека, и тот больной на голову. Лучше давай помещение осмотрим.
Мы принялись за детальный осмотр, но ничего нового не обнаружили. Стены, люстра, пыль… Никаких дверей, ведущих на чердак. Одно окно, и то заложено кирпичами. Все как обычно. Вот только на полу валялась грязная куртка, а вокруг нее были разбросаны приспособления для видеосъемки.
Алик рассмеялся и от смеха даже постучал по стене ладонью.
– А мне совсем не смешно, – высказался я, хотя и понимал, что смех этот от нервов. – Рыжий ведет себя так, словно находится в комнате один. Почему он нас не замечает?
– Потому что слепой. Видишь, какие у него толстые стекла в очках?
– Ну и что? Не крот же он, в конце концов. А не слышит почему?
– Потому что глухой.
– Нелогично. Откуда же тогда песни знает? Чтобы их петь, для начала нужно хотя бы услышать…
– Чем иметь в наличии такой репертуарчик, лучше быть глухим…
Когда Алик в полной мере насладился собственной шуткой, и, как бывает после продолжительного смеха, вздохнул: «О-о-ой…», он подошел к парню и вмазал тому кулаком по лицу. Вернее, попытался вмазать. Потому как у него ничего не получилось: увесистый кулак прошел сквозь голову Рыжего и впечатался в стену, оклеенную некогда модными обоями в мелкий цветочек. Алик ругнулся, по инерции его подбросило к стене, и он сильно ударился. Всем телом пройдя сквозь парня.
Если бы я увидел себя со стороны, то, должно быть, сказал бы: «Улыбка сползла с его лица».
Меня затрясло. Алик опустился на пол, вжавшись в стену. С ужасом в глазах он посмотрел на меня. Я закрыл лицо ладонями. Мне было очень-очень плохо.
Это было последнее, что я услышал перед тем, как у меня зашумело в ушах и потемнело в глазах.
Однажды мы с папой и сестрой чуть не довели маму до психиатрической клиники. Дело было первого апреля. Мы решили разыграть маму, делая вид, что ее нет. Эта шутка казалась нам очень смешной.
Как обычно, мама пришла после работы домой и, как всегда, радостно крикнула из прихожей:
– Встречайте!
Мы не отозвались. Сидели в гостиной, пили чай и увлеченно о чем-то болтали.
– Встречайте! – повторила мама. – Я домой пришла!
Я встал со стула и спросил у папы и сестры:
– Может, еще чая заварить? На улице так пасмурно. Обожаю сидеть дома в тепле и пить горячий чай, в то время как за окном идет дождь или вот так пасмурно, как сейчас.
Я пошел на кухню ставить чайник, а папа и сестра продолжали оживленно обсуждать подкинутую мной тему. Я вернулся и тоже принялся тараторить, боковым зрением посматривая на маму и с трудом сдерживая смех.