Страница 7 из 66
— Так ты из бунтовщиков? — шепотом спрашиваю Карела.
Он ссутуливается, зыркает на меня исподлобья, рука ложится на эфес его смертоубийственной железяки, и снова в своей дурацкой манере он отвечает вопросом:
— А что?
За прилавком объявляется старший сын Пауля, Руни: большой, похожий на папашу — мир его праху — но туповатый и несговорчивый. Если «Толстый тролль» достанется ему, то прибыльным этому заведению осталось быть недолго. Руни громко кричит, пока еще в зале висит тишина:
— На сегодня корчма закрывается! Прошу всех рассчитаться!
Ну да, и я б не понял, если бы они сделали вид, что ничего не случилось. Перечить ему вряд ли станут — давно установился обычай не ссориться с семьей прибранного в день… ну, в общем, понятно.
— Вот тебе две монеты, — бросаю на стол оловяшки и прижимаю их рукой, чтобы не укатились далеко, — пошли!
— А еда? — Карел не хочет прощаться с лопнувшими надеждами. — Святые Духи! Вот опять едва только возникла возможность насытиться, а приходится уходить! Прямо проклятье на мне какое-то!
— Какая еда? Не видишь, что случилось? — я выхожу из-за стола. — В «Толстом тролле» нынче будет не до работы. Пошли, заглянем к «Мохнатому аскету», там хоть кухня и поплоше и подороже, но чего-нибудь перекусить и там можно.
— Да уж, на пару оловяшек — как бы не обожраться! — тяжело вздыхает Карел, пока я рассчитываюсь с Маричкой.
Пока мы собирались, корчма опустела. Мы — последние.
Мы уже стоим на пороге, когда за дверью слышится стук деревяшек и я отступаю назад: по улице идет шествие Желающих. Каждую ночь толпа идиотов с разрешения Наместника бродит по городу и ищет охотящегося Анку — чтобы уговорить его прибрать не намеченную жертву вроде бедняги Пауля, а кого-то из Желающих. Иногда им это удается, но дед говорил, что, скорее всего, это просто совпадает, что Остроухому нужен кто-то из Желающих и они пытаются убедить того, кого убеждать совсем не нужно. Совпадение.
Обычно толпа этих недоумков состоит из трех-четырех дюжин людей. Мужики, бабы, без разбору, встречаются благородные, хоть и немного их осталось, попадаются бывшие рабы и редко иностранцы. Бредут по ночному городу, стучат в колотушку, ищут Остроухих, в общем — только под ногами у добрых граждан мешаются, да непотребства устраивают. При случае легко разденут-обдерут праздного зеваку, по башке стукнут и в подворотне бросят — ищи потом правду! И стража не помогает, потому что находятся Желающие под защитой Наместника. На кой ляд понадобилось ему это? Непонятно.
Я приоткрываю дверь и в узкую щель мы следим за тем, как мимо проходят эти ненормальные, ищущие смерти.
— Каким же нужно быть придурком, чтобы присоединиться к Желающим? — спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.
— Нет, Одон, они совсем не дураки, — отвечает мне Карел. — За участие в ночных шествиях они имеют приличные поблажки от мытарей.
Сказанные Карелом слова плохо укладываются в моей голове — я не понимаю причин и поэтому не верю.
— С чего бы этим ненормальным кто-то дал поблажки? Наместник разве тоже из них?
— Не, все гораздо хитрее! — отзывается Карел. — Когда в первые годы после окончания войны с Этими люди не могли определиться с очередностью своих… смертей, был издан королевский Указ о добровольном вступлении в число Желающих принять упокоение. За это семьям добровольцев были обещаны обширные преференции. Но не только. Еще самим добровольцам была обещана неприкосновенность со стороны властей за совершенные преступления. Понимаешь? И чем дольше ты состоишь в числе Желающих, тем сильнее поблажки, ведь своим участием доброволец бережет чьи-то жизни! Прошло почти две сотни лет, порядки давно изменились, а этот Указ все еще работает. Потому что удобен, в первую очередь, для Остроухих. Если бы эти жулики не слонялись по улицам, угрожая запоздавшим прохожим, вряд ли так легко было бы отыскать горожан по своим домам. Зато теперь любой горожанин после захода солнца сидит либо дома, либо в ближайшем кабаке.
Я недоверчиво хмыкаю.
— Да ну, так бы все уже по ночам по городу бродили бы с такими условиями! Да я бы первый и пошел.
— Поначалу так и было, пока голод не начался! — с видом знатока заявляет Карел. — Потом поняли, что всем быть бездельниками не выйдет, успокоились. Да и новый порядок к тому времени в королевствах сложился.
Он толкает меня в плечо:
— Пошли, пока еще какая банда не объявилась!
У «Мохнатого аскета» удалось разжиться только тремя пирожками с капустным листом по такой цене, будто внутри непропеченного теста были соловьиные язычки — ровно две оловяшки и отдал мой знакомец. Но голодному Карелу даже эта нехитрая снедь показалась изысканным блюдом со стола самого Наместника.
— Ну, Одон, пошли, провожу, — Карел громко икает и задумывается.
А я думаю: как бы ты, братец, не передумал быть хорошим! Полста монет — достойный соблазн, стоящий дороже обиды несовершеннолетнего сосунка.
И вижу я, как в оценивающих глазах Карела умирает эта мысль.
— Пошли, Одон, — и он первый пробирается к выходу из прокуренного зала.
Мы идем по притихшему городу, где-то вдали, вроде как у Башни Палача, стучат своими гремелками Желающие. Нам они не помешают — это в противоположной стороне от дома Герды, вдали от нашего пути.
Ночью даже очень знакомые места всегда выглядят чужими; не узнаются и путают сознание улицы; серые фасады спящих домов и закрытые ставнями окна создают впечатление вымершей пустоши, а малейший шум способен напугать до дрожи в коленях и клацанья трясущимися зубами. Хоть Анку-Остроухие и навели в стране идеальный порядок, внушили буйному народу послушание и уважение к закону, но мало ли? Не стоит гулять темной ночью даже по очень спокойному городу. Придурков всегда в избытке в любой стране и во все времена. Даже если потом их накажут, то пострадавшим эта справедливость будет уже безразлична.
Мы с моим новым приятелем крадемся вдоль дорожных канав, по которым нечистоты с улиц попадают в реку Виндхаар, что делит наш совсем не столичный город Харман на две неравные части. Карел шепотком иногда ругается — незнакомо и кучеряво — когда попадает какой-нибудь ногой в чавкающую жижу. Наверное, переживает за свои чудесные сапоги.
Зачем я тащу его с собой? Из любопытства — страсть как интересно, что там случилось на Болотной Плеши? Ведь даже дед о том предпочитал не болтать лишний раз. И вряд ли по незнанию — потому что дед знал все!
Хорошо, что в мои комнаты ведет с улицы отдельная лестница, а то бы пришлось будить хозяйку и ее усатого кавалера.
— Пошли со мной, — командую своему спутнику.
Он смотрит на меня, и я вижу недоумение на его лице — ведь договор выполнен, он проводил меня до дома и теперь свободен?
— Пошли! — повторяю еще раз, настойчивее, и ступаю на первую ступеньку.
Мы с Карелом проникаем в мою спальню, где еще не прибрано толком, вещи набросаны невообразимо спутанной кучкой, но зато постелена свежая постель, под кроватью блестит гладким боком ночной оловянный горшок, а на столе высится глиняный кувшин с колодезной водой.
— Добрались, — говорю вполголоса, но сторожусь напрасно, потому что богатырский храп ночного гостя Герды способен разбудить и мертвого, но ничего не происходит — видимо, хозяйка переутомилась в ночных шалостях.
Прибавляю огня на ночной лампе, любезно оставленной мне домовладелицей.
— Недурно, — Карел оглядывается вокруг. — Здесь можно переночевать? Бесплатно?
— Устраивайся на полу, — кидаю ему пышную перину с кровати, — подушки для тебя, увы, нет.
— Смеешься? Мне с подушкой спать — только расхолаживаться. А в моем положении такого позволить себе нельзя. Кто это такие рулады выводит?
Карел смотрит вниз, на пол, под которым как раз должна находиться спальня Герды.
— Хозяйкин дружок-стражник, — безразлично отвечаю я, хотя самому неприятно, что он остался в доме.
Карел стаскивает с ног сапоги, припадает к горлу кувшинчика, делает несколько торопливых глотков и ставит его на место: