Аметистовая вьюга

— Поджигайте, — плюнул священник. — Горите вы, отродья, в пламени.

— Ну-ну, — спокойно ответил оборотень. — Попробуйте сжечь. Посмотрим, удастся ли вам.

Страха нет. Только тупая обречённость, только усталость. Эти чувства мне доступны. Мне давно надоело бороться, уже не хочется жить. Это было лишь вопросом времени.

У этого мира нет смысла существования, нет его и у меня. Не считать же за него бесконечный путь, бесконечную борьбу за то, во что я не верю.

Дым. Горечь на языке. Я вжимаюсь в столб, словно пытаюсь слиться с ним. Это не страх — всего лишь рефлекс тела. Я жить не хочу, но оно — да. Охотничий пёс тихо подвывает. Ну что ты? По ком ты плачешь, Верный? По мне? Или по этому миру, которому совсем не стоит существовать?

Дым разъедает глаза. Сволочи, пожалели сухого хвороста, обрекли на удушье. Пламя не успеет добраться до меня, к этому времени я уже ничего не буду чувствовать. Даже магам нужно дышать…

Самое время вспомнить свою жизнь и признать грехи. Но не тянет на откровенность, даже перед собой. Не в чем раскаиваться, не о чем жалеть. И, если правда то, о чём рассказывают Старшие, это ещё не конец пути. Я вернусь. Прилечу ли на золотых крыльях, пройду ли сквозь осеннее пламя, буду ли в свите Сестры-Весны или взвою голодной вьюгой…

Кашляю, задыхаюсь, мысли путаются. Пламя занялось, лижет мои ноги, но жара я не чувствую. Ни боли, ни страха, ни жара — ничего. А вокруг паутина, словно гигантский паук поселился в деревне, опутал дома и людей своими нитями. Одна из них пронзает мою грудь. Пульсирует в такт моим хрипам, дергается, заставляет глупое тело биться в верёвках, изгибаться до хруста в позвонках. И голоса. Голоса с той стороны нити. Они зовут меня. Они просят меня. Они… И вдруг всё исчезает. Я обвисаю в своих путах, всё ещё не веря.

Огонь отступил. Словно живое существо, отполз от нас с Лисом, кольцом окружил.

— Не время жечь костры, — чей-то равнодушный голос. — Вы разбудили Осенний Огонь слишком рано, он не желает жертв, ему не нужны эти смерти.

Стоит. Наёмница. Маг. Я видела её где-то? В Академии? Красивая. Только странная. Не чистокровный человек, но и не Старшая. Чужая. Кто-то из Мастеров шептал украдкой, что она — Древняя. Лина… Да, её зовут Лина Огнь. Мастер Пламени, бывший член Совета, лет семь назад со скандалом его покинувшая и ушедшая на вольные хлеба. Та, о ком не говорят вслух, кого не вспоминают, но знают и помнят.

— Не приближайтесь! — Мастер Лина редко развела руки в стороны. Огненная дуга вспыхнула между её ладонями, серпантином закружила. Высший уровень сродства со стихией. — Стоять! Кто приблизится — уничтожу. За моей спиной засмеялся Лис. Хрипло. Безумно.

Охотник, тот самый, с трубкой, медленно двинулся к костру, но его огненный маг не остановила. Мужчина легко перепрыгнул через черту пламени и хмыкнул. Пёс отстал от него на шаг. Скользнув по мне взглядом, охотник обошел костёр.

— И что ты творишь? — с легкой укоризной произнёс он. Я почувствовала, как осыпаются мягкими хлопьями верёвки. Странно, жара всё не было, казалось, просто кто-то провёл меховой кисточкой по коже. Почувствовав, что свободна, я отлепилась от столба и, покачиваясь, спустилась к охотнику. Оставалась пара шагов, когда ноги не выдержали, но Лис подхватил меня, не дал упасть. Охотник хмыкнул и вновь закусил мундштук. А потом вдруг оказался рядом и, широко размахнувшись, отвесил поддерживающему меня оборотню оглушительную оплеуху. Голова того мотнулась, но он не только устоял сам, но и меня не отпустил. Я чувствовала жар его кожи, но, почему-то, не попыталась освободиться. А охотник рычал: — Глупый мальчишка! Возомнил себя бессмертным и неуязвимым?! На каждое бессмертие найдётся излишне изобретательная казнь! И Акира бросил, Эйш-Тан! Ты хоть понимаешь, что он натворил без пригляда?! Да ему теперь жить с этим! Думаешь, просто так Законы устанавливают?! Ты хоть понимаешь, чего мне стоило созвать Совет Семей и освободить тебя! Две недели! Две недели свободы — и ты уже влип в неприятности! Иногда мне кажется, что ты ищешь Хаоса! Либо ты прекращаешь валять дурака, либо…

Лис сверкнул наглыми глазами и сплюнул на чёрную землю. Стукнули друг о друга бусины. Этот тихий, почти неслышный звук набатом ударил мне в виски.

— Ты решил мне приказывать? Мне?! — А в голосе изумление. Не наигранное. Словно и правда представить не может, что кто-то осуждает его безумство. — Мне приказывать?! Ты что, окончательно разум потерял?

— Он прав, старый пень, не в праве мы ему, молодому да горячему, крылья подрезать. Не сгорел бы и без нас, — рассмеялась Мастер Лина. — Эй, Лисёныш, ты только объясни мне, старухе, чего это в подвале решил отсидеться? Охота в этом году знатная… Поехал бы с нами, развеялся, поймал бы ветер в крылья. Самое то, после…

Она не успела закончить, в охотника полетел первый камень. Деревенские сбились в стаю и, подбадривая себя криками и молитвами, атаковали. Дурное дело — нехитрое.

Я думала — конец деревне. Огненных магов не зря считают безумцами. Все они в ярости теряют голову. Говорят же — не дразни Пламя. Но нет. Не Мастер Лина остановила людей, а странный охотник. Просто вытянул руку и, легко шевельнув пальцами, остановил камни. Они замерли в воздухе, а он насмешливо глядел на людей. Уже не стаю — стадо. Сухой щелчок — и камни легли на землю.

— А она кто? — спросил он доброжелательно, но от этой его доброжелательности меня пробрала дрожь. От него веяло безразличием, гарью и вишневым табаком. — Маг?

— Проводник. Ты сам хотел, чтобы я нашёл себе спутника. Эту девочку за оборотня приняли, она… интересная. Я решил стать её хозяином.

Вот тут-то и исчезли все остававшиеся у меня иллюзии. Я уже обрадовалась, решив, что охотник и маг сумеют вбить в голову молодому оборотню, похоже, впервые выбравшемуся из своих дебрей, правила мира людей. Они лишь посмеялись. Словно… Словно сказанное Лисом было в порядке вещей.

— Смотри, Лисёнок, хлебнёшь с ней горя. Не выйдет из неё слуги. Да и не нужен тебе слуга, а кто нужен — того сам пленить не сможешь, да и не захочешь, — отсмеявшись, сообщила Мастер. Я уже мысленно поблагодарила её за заступничество, но маг добавила: — Но раз уж назвал её своей, ничего не поделать. Твоё слово многого стоит, Лисёныш. Ну, по крайней мере, скучать и пакостить некогда будет. Может и выйдет чего хорошее…

Охотник тем временем потерял к нам интерес. Он оглядывал людей. По-хозяйски так оглядывал, словно хозяин припасы. Пришлось напомнить себе, что люди в пищевой цепочке стоят рядом с оборотнями, а не под ними.

— Идём, — бросил охотник, похлопывая себя по сапогу тонкой плеткой, вытащенной из-за пояса. — Идём, здесь больше нечего делать. А нам пора, и так охоту пришлось прервать из-за тебя. Позоришь нас перед людьми, Лис, позоришь…

И покачал головой. А потом глянул на меня так, что захотелось стать маленькой и незаметной. А по ободку зрачка золотые искры кружат. Растущие искры, поглощающие хищную карь его глаз, скрывающие её.

— Идём, — Лис потянул меня вслед за охотником и магом. Шаг. Ещё один. Ноги подкашиваются, и я падаю. Падаю в огонь, в листву, в осень, в небо… Падаю куда-то, а вокруг — паутина. И нить, пронзающая меня, сияет, сгорая в холодном, зимнем пламени. И смеётся кто-то. И пахнет морозом, страхом и жалостью, и жаждой, голодом. Скрипит снег, с тихим шорохом ложится на стылую землю… И поёт кто-то детским, тонким голоском нескладную песенку, слов которой я почти не разбираю… О трёх сёстрах-Вьюгах: Кровавой, Белой и Аметистовой.

Пахло прелой листвой, дымом и подгоревшей кашей. Я чихнула и открыла глаза. Под головой что-то мягкое — куртка Лиса. Левую ладонь неприятно покалывает, зудит клеймо. Я села, покрякивая, словно древняя старуха. Лис, сидевший возле костра, обернулся.

Он успел привести свои космы в относительный порядок, а ещё где-то взять сменную одежку. Рыжие волосы он заплёл в косу, кончик которой сейчас скользил по земле. Косички переплёл. На нём был кожаный охотничий костюм, ничем не украшенный и плохо скроенный. Под курткой на выпуск белая рубаха, расшитая по подолу алыми листьями. Из-под ворота выбился медальон. И откуда у него алый янтарь — один из самых дорогих самоцветов?! А кулон красивый — кленовый лист. Гномья работа, только они способны создать подобное чудо. Только вот не к месту он на шее этого рыжего бродяги-оборотня, совсем не к месту. И не на цепочке болтается, а на кожаном шнурке — позорище. Ему бы в золотую оправу, и на шейку к жене Советника… Лис потянулся и сладко зевнул.