Страница 19 из 123
— Понимаю, поэтому и толкую целый час, что лучше тебе поменяться в Колпино. Все рядом и будем жить.
— Я сама ничего не могу решать. Вы же знаете, что я давала подписку.
— Делов-то! — фыркнула Клавдия Михайловна. — Не на край же света ты собираешься бежать. Да про тебя и думать забыли, нужна ты кому-то.
— Не забыли, — возразила Евгения Сергеевна. — Они ничего не забывают.
— Сходи тогда и попроси разрешения переехать.
— Нет, тетя, просить и х я ни о чем не буду.
— Ишь гонору у вас сколько. Неужели у Василия друзей-приятелей нет, которые помогут? В больших же начальниках ходил.
— Были, — сказала Евгения Сергеевна. — А теперь не знаю. Никого не знаю и знать не хочу.
— Ох и упрямая ты, Евгения! — вздохнула Клавдия Михайловна. — Вся в мать. Та тоже ни своих не жаловала, ни нас. Все сама по себе, царство ей небесное. Ну, поживи, помучайся, тогда узнаешь, что лучше, а что хуже. На работу куда собралась идти?
— Найду работу.
— На старое место не возьмут, что ли?
— Нет конечно. Да я и сама не пошла бы.
— Ты же ничего не умеешь и, кроме своей бухгалтерии, ничего не знаешь.
— Я шить умею, пойду на фабрику.
— Господи прости, какая из тебя работница, — устало сказала Клавдия Михайловна.
— Ничего, другие живут — и мы проживем. А у вас я хотела… попросить…
— Проси, раз хотела.
— Дайте взаймы немного денег, — поборов стыд, проговорила Евгения Сергеевна. — У меня совсем не осталось. Нам с Андреем только бы первое время перебиться.
— А сколько вам было говорено, чтобы самые ценные вещи сюда перевезли? Вот и пригодились бы.
— Вася, тетя, не хотел вас подводить.
— Что?..
— Вас боялся подвести, ведь они все равно узнали бы, куда мы перевезли вещи. И не нужно больше об этом. Если у вас нет денег, как-нибудь выкрутимся, не умрем.
— Святым духом питаться будете, как же! — Клавдия Михайловна со вздохом поднялась, открыла комод, достала из-под белья пакет, обернутый в тряпку, и положила на стол. — Здесь восемьсот рублей, все, что есть в запасе. Для тебя же и откладывала помаленьку, Саша про эти деньги не знает.
— Ох, тетя!..
— Тетя, тетя. Гордые все сделались, прямо не подступиться ни к кому. И запомни, Евгения: ни сегодня, ни завтра вы никуда не поедете. Отдохнешь хоть недельку, а то смотреть на тебя страшно. Потом поедешь одна, устроишься сначала на работу. А пока не устроишься, Андрея не отпущу, так и знай.
— Хорошо.
— Хорошо ли, плохо ли, а так будет, — заключила Клавдия Михайловна.
XI
УСТРОИЛАСЬ Евгения Сергеевна на швейную фабрику. Вернее сказать, устроила ее Катя, взяла в свою смену — она работала уже мастером. Это было удобно еще и потому, что, не привыкшая к физическому труду и не имевшая опыта, Евгения Сергеевна не справлялась с нормами, а Катя разрешала брать работу домой, хотя это было не положено. Хорошо, что, когда описывали имущество, вместе с другими самыми необходимыми вещами оставили и швейную машинку «Зингер».
Теперь по вечерам Евгения Сергеевна шила, выполняя сначала норму, а после стала шить и сверх нормы. Нужно было как-то зарабатывать на жизнь и Андрея одевать и обувать не хуже других ребят, чтобы не чувствовал себя отверженным, ущемленным. И еще поначалу она боялась, как бы ее не обвинили в том, что специально не выполняет нормы, саботирует, — на фабрике шили форменную одежду для Красной Армии. Да мало ли в чем можно обвинить при желании жену «врага народа». Конечно, Катя заступилась бы, не дала в обиду, но не хотелось подводить ее, портить ей карьеру. Она была на хорошем счету у начальства не только как работник, но и как партийная активистка, общественница. К ней присматривались, готовили ее на выдвижение по общественной линии. Происхождение — лучше не бывает, из крестьян, на собраниях всегда выступает с правильных позиций, бескомпромиссно проводит среди работниц политику партии и товарища Сталина, к тому же и морально пострадала, вынужденная обслуживать в качестве домработницы семью «врага народа». Как ни странно, но это обстоятельство тоже принималось во внимание теми, кто готовил Катю на выдвижение. И на допросе в НКВД вела себя честно, в духе преданности, и назвала, не ведая того, какие-то полезные следствию имена.
Впрочем, ни Катя, ни тем более Евгения Сергеевна об этом даже не подозревали.
Андрей же и вовсе толком ничего не знал, у него пока еще была своя жизнь. Плохо, конечно, что нет отца, однако он не особенно болезненно переживал это. У многих ребят не было отцов. А в остальном он не чувствовал себя обделенным. У него было все, что у других сверстников, а учился он хорошо, без натуги. Но если и случались в школе какие-то трудности, на помощь приходила Анна Францевна, которая относилась к нему как к родному внуку. По вечерам Андрей обычно засыпал под негромкий, монотонный стрекот швейной машинки. Он привык к этому стрекоту и даже просыпался, когда Евгения Сергеевна переставала работать и в комнате вдруг делалось тихо. Его и будила тишина. А на грохот трамваев за окном и на шум над головой он не обращал внимания. Между прочим, он дал себе клятву, что отомстит верхним жильцам, когда вырастет.
Евгения Сергеевна, уронив голову на стол, дремала, и Андрей, испытывая всякий раз, просыпаясь от тишины, однажды пережитый страх, окликал:
— Мама!
Она вздрагивала, резко вскидывала голову и, жмурясь на свет, протирала глаза.
— Спи, спи, сыночек. Я тоже скоро лягу. Еще немножко поработаю и лягу.
И снова стрекотала машинка.
Андрей жалел мать, понимая уже, что она очень много работает и, конечно, сильно устает. Засыпая, он думал, что, когда станет взрослым, будет сам работать днем и ночью, чтобы мать не сгибалась над машинкой, чтобы была, как раньше, молодая и красивая…
Однажды, когда он выносил на помойку ведро, услышал за спиной разговор двух незнакомых женщин. Они стояли на лестнице. «Сынок той дамочки из подвала, — сказала одна из них. — Слыхала, мужа-то ее расстреляли…» Андрею очень хотелось обернуться и спросить, откуда они узнали такое, хотелось еще им сказать, что этого не может быть, потому что отец его арестован по ошибке и скоро вернется домой, от него даже письмо пришло… Он сдержался, промолчал, а вечером ошарашил Евгению Сергеевну вопросом:
— Нашего папу расстреляли?
Она вздрогнула, побледнела и почувствовала, как спазм сдавил горло.
— Да ты что, сынок?! Кто тебе сказал это?..
— Сам услышал.
— Но от кого?
— Какие-то женщины на лестнице разговаривали, а я услышал.
У Евгении Сергеевны чуточку отлегло от сердца. Значит, Андрей все-таки не знает правды.
— Мало ли что люди болтают, — сказала она нарочито спокойным тоном. — А ты не слушай никого и никогда. Наш папа жив, и его обязательно отпустят, как только во всем разберутся.
Но какое-то сомнение уже закралось в душу Андрея: или Евгения Сергеевна переиграла, стараясь не выдать себя, или говорила не совсем убедительно.
— Скорее бы разбирались, — с надеждой проговорил Андрей.
С этим он и уснул, а Евгения Сергеевна сидела у стола, плакала тихо и думала о том, что сегодня еще можно отделаться от вопросов сына полуправдой, не объясняя ничего по существу, но что будет завтра, когда он сам начнет понимать происходящее и делать собственные выводы?..
Неожиданно позвонили три раза. Евгения Сергеевна испуганно взглянула на спящего Андрея и пошла открывать дверь. Три звонка, значит, это к ним.
Пришла Катя.
— Что-нибудь случилось, Катюша? Так поздно…
— Случилось, очень даже случилось! — Глаза у Кати горели от возбуждения. — Вы разве ничего не слышали?
— О чем? — насторожилась Евгения Сергеевна, не замечая радости на лице Кати, потому что не привыкла к хорошим известиям.
— Ну, вы прямо совсем тут отстали от жизни. Ежова арестовали, вот!
— Как это — арестовали?.. За что?.. Ты ничего, случайно, не перепутала?..
— Оказался врагом народа, шпионом и агентом, — выпалила Катя.