Страница 12 из 60
«— Я очень благодарен Анатолию Александровичу, — сообщил Владимир Яковлев нашему корреспонденту. — Именно Собчак пригласил меня в мэрию, где я под его руководством проработал без малого три года.
На долю Собчака выпало руководить Ленинградом-Петербургом в переломное для нашей страны время. И, что бы ни говорили в запале политической борьбы, нельзя вычеркнуть то хорошее, что сделал Анатолий Александрович для города и его жителей.
Сейчас ситуация изменилась. Люди ждут осязаемых перемен. Пора от рискованных экспериментов перейти к практической повседневной работе. То, что необходимо делать, может быть, не столь впечатляюще и грандиозно, как возведение монументальной башни „Петр Великий“ на берегу Финского залива или организация мировых спортивных торжеств. Но в результате нашей работы мы получим не фуршеты и фейерверки, а постепенное улучшение жизни каждого петербуржца…»1
— Закройте дверь и никого не пускайте, — раздраженно крикнул Петр, когда зашла секретарша с пачкой бумаг на подпись. — Нет меня, нет! Понимаете? Меня нет!
— Мне голос был, он звал утешно, — бормотал Петр, дописывая статью. Работа заняла от силы полтора часа, но материал получился солидным, размером на целый подвал. В нем было все, что требовалось: немного истории, умеренная критика, элегантно завершенная многозначительной фразой Яковлева: «Я вижу другой путь выхода из кризиса!» Дальше шли короткие и четкие тезисы об инвестиционной политике, тарифах и ценах, и все завершалось лихим подзаголовком: «Хороши Канарские острова. А наши — не хуже!»
Все, что в последнее время Петр писал об экономике и реформах, уплотнилось и приобрело весомую убедительность. Такое ощущение, будто статью и вправду диктовал первый заместитель мэра. «Да, именно таким должно быть программное выступление будущего губернатора», — подумал он.
Не рассчитав, Петр слишком сильно толкнул дверь. Машинистки и все, кто был в комнате, испуганно замерли.
— Все отложить! Разделите по страницам и срочно напечатайте это, — ни на кого не глядя, сказал Петр и бросил рукопись на ближайший стол.
Через четверть часа в кабинет зашел Чернов.
— Что с тобой, Андреич? Ты чего девочек пугаешь? — спросил Алексей, передавая Петру напечатанную статью.
— На х… мне их пугать, — невпопад ответил Петр, бегло просматривая текст. — Как твое мнение — печатать можно?
— Печатать можно, да нужно ли? Как бы нам из мэрии кислород не перекрыли.
— А это разве твое дело? — возмутился Петр. — Я- Главный, я и решу.
— А зачем тогда спрашиваешь? — обиделся Чернов. — Если хочешь по принципу «я — начальник, ты- дурак», то так и скажи, не стесняйся.
— На хрена мне стесняться? Так и говорю: я — начальник! — заорал Петр. — А ты иди работай. Будет надо — позову.
Чернов скривился и ушел, не сказав ни слова. Петр подождал, пока закроется дверь и снял телефонную трубку.
— Добрый день, Алексей Викторович! — сказал он, услышав голос Прохорова. — Хочу с вами посоветоваться. Нам удалось взять интервью у Яковлева…
— Что вы всякую чушь придумываете? Кому это интервью нужно? Нам? рассерженно буркнул Прохоров.
— Нам нужно! Яковлев среди прочего сказал, что мэр его многому научил, что Анатолий Александрович имеет огромные заслуги перед демократией и так далее. Вот послушайте. — И Петр зачитал начало статьи. — Эта мысль станет главной. И ее можно хорошо обыграть. Ведь это соперник так отзывается о нашем кандидате. Что теперь скажет Болдырев или Беляев?
— Да, в этом что-то есть, — уже миролюбиво сказал Прохоров. — У вашей задумки хорошая перспектива, особенно если ее заранее растиражировать. Кстати, социологи меня убедили, что главный конкурент — это Болдырев. Остальных можно не брать в расчет. В общем, печатайте, я утверждаю.
Петр уже хотел повесить трубку, но Прохоров неожиданно сказал:
— Со дня на день президент подпишет указ о переносе выборов на 19 мая. Вы понимаете, что заранее об этом узнать никто не должен? Поэтому вы лично должны подготовить одобряющие материалы. Никому этого не поручайте, никому!
— Не беспокойтесь, — ответил Петр, — все сделаю. Думаю дать мнение горожан с улицы. Привлеку самого лучшего фотографа, чтобы лица были убедительными.
— Это вы сами решайте.
— А когда печатать?
— Во сколько вы сдаете номер в типографию?
— Не позже восьми вечера. За задержку большие штрафы.
— Не морочьте мне голову штрафами, — Прохоров повысил голос. — Можно подумать, вы из своего кармана заплатите. Короче: будьте наготове. Если до двадцати одного ноль-ноль я вам не звоню, сдавайте газету, как обычно. Никому ничего не объясняйте. Договорились?
— Алексей Викторович, нужно платить сверхурочные, иначе народ взбунтуется…
— Научитесь правильно решать вопросы. Нужны средства? Так что, вы без меня не можете позвонить Юрию Григорьевичу? Сколько скажете, столько и будет. Петр Андреевич, вы — молодой, талантливый журналист. У вас прекрасные перспективы, но учитесь скорее.
Попрощавшись с Прохоровым, Петр велел секретарше вызвать Чернова. Тот вошел хмурый и не сел, как обычно, в кресло, а остался стоять у двери.
— Скажи своим, чтобы все были на местах до десяти вечера. Может пойти переделка первой полосы.
— Никто не согласится, — с обидой возразил Чернов.
— Через полчаса доложишь, сколько кому доплачивать. А это тебе. Аванс, — Петр протянул Чернову пятисоттысячную купюру.
Взяв деньги, Чернов улыбнулся:
— Хорошо посидим, Андреич.
— Некогда, понимаешь, некогда!
— Ну, ты совсем, — растерялся Чернов.
— Брось курить, ешь конфеты! Не слыхал такой пословицы? — отмахнулся Петр. — Иди, работай. Да, чуть не забыл. Разыщи Маркова. Будет снимать на улице. Пусть возьмет аппаратуру и быстро ко мне. Пошли за ним машину.
Чернов ушел, недоумевая, но без прежней злости, а Петр взялся за «вертушку».
— Привет, Юра, срочно нужны две штуки. Лучше в рублях, — сказал он.
— Где ж я возьму в рублях? — удивился тот. — Что, у тебя разменять некому?
— Хорошо, давай как есть, — согласился Петр, — только срочно.
— Через полчаса пришлю водителя.
Уже повесив трубку, Петр заметил, что Степанов воспринял его звонок как нечто само собой разумеющееся.
Тяжесть опять сдавила виски. Петр выпил крепкий кофе и, докурив сигарету, снова взялся за телефон. В трубке долго раздавались длинные гудки, потом щелкнуло — сквозь шум и треск послышался искаженный помехами голос Яковлева.
— Владимира Анатольевича, — на всякий случай попросил Петр.
— Да, это Яковлев, говорите, — не узнал его тот.
— Володя, это Петр, Петр Рубашкин.
— Привет, Петруша, слушаю.
— Ты был прав. Выборы переносят на 19 мая. На днях будет указ президента.
— Информация точная?
— От Прохорова…
— Ну что же, придется менять тактику, — вздохнул Яков TIF P? kз-н(r)ь)R-н) 6 чно мастер, но кжиданно успокоилась Катя.
— Скоро она сама об этом забудет. Передай, что я очень скучаю…
— Подожди, не вешай трубку! Я же не за этим звонила. Меня просили узнать, что у вас творится. Кошелев прислал сумасшедшее письмо. Пишет, что ты самый скандальный журналист…
— Приятно слышать такой лестный отзыв, — Петр чуть было не проговорился, что сам подготовил это письмо, но вовремя остановился.
— …и ты грозишься отдать его под суд!
— И отдам! Процесс будет очень громкий. А ты разве против?
— Можешь объяснить, за что?
— За воспрепятствование журналисту при исполнении им своих профессиональных обязанностей — сто сороковая статья Уголовного кодекса. Кроме того: нарушение указа о дисциплине государственных служащих и закона об ответственности за нарушение конституционных прав граждан1. Ты в Вене совсем забыла, что был бы человек, а за что судить — всегда найдется. Посадить его, думаю, не посадят, но условный срок — гарантирую.
— Из-за того, что Кошелев не хочет отдавать тебе переписку с Грасси?
— Именно поэтому. Ты прекрасно осведомлена.