Страница 11 из 20
— Он появился сразу после того, как мы выступили на фестивале. Потом послушал нашу запись и заинтересовался еще больше. В принципе, он действительно оказал большую поддержку нашим первым шагам: материалы дал в печать, и люди узнали, что есть такая группа. Ну, мы ощущали поддержку, потому что в то время не было никаких организаций, никаких рок-лабораторий, рок-клубов… По крайней мере, для нас это было какое-то человеческое отношение. А остальные все, кроме Артема и еще двух-трех человек, относились чисто потребительски. У нас ведь тогда никаких, даже моральных стимулов не было.
— Много споров вызывали и твои тексты; причем, рокеры осуждали их за «внесоциальность», а официоз — за этакое «эстетство», "непонятность"…
— Дело в том, что наша группа никогда не пела матом, не воспевала пьянство или еще что-то… Просто многим наши песни непонятны, так как далеки от их жизненных интересов. А чисто цензурно — то, что песня непонятна, сегодня не является основанием для запрета. Хотя раньше — являлось. Если в песне слова непонятны, то она, в принципе, уже аполитична.
— Ты подражал кому-то из «классиков» рок-н-ролла или может быть, кому-то из наших рок-поэтов?
— Понимаешь, подражать было некому. Я не настолько хорошо знал английский язык (и сейчас не очень хорошо знаю). А советских ансамблей, кто бы на русском языке исполнял какой-то рок, тогда вообще не было. По крайней мере, у меня не было никакой информации о таких группах. А наши московские группы десяти-пятнадцатилетней давности, концерты которых я посещал, пели на английском языке.
— А твой круг чтения, не способствовал тому, что ты начал писать такие песни?
— Абсолютно не способствовал, потому что если, скажем, я и читал Стивенсона или Конан Дойля, это не значит, что я сочинял песни о Шерлоке Холмсе или…
— Меня интересует, скорее, стилистика: если, смотреть, на тексты ЦЕНТРА, то там можно найти некоторые традиции, параллели…
— Я никогда не занимался таким самоанализом. Естественно — я же живу не в консервной банке. Все оказывает влияние. Но я считаю, что на меня все-таки большее влияние оказало, например, советское ТВ, советское радио — то есть, оно в меня больше проникло, чем, скажем, книги Сабаттини, Стивенсона или Достоевского. Потому что мы сейчас с тобой говорим — телевизор работает — слышишь? — и он в это попадает, запоминается, даже если сам этого не хочешь. Так что я больше испытал влияние наших газет, журналов, массовой нашей продукции, чем художественной литературы или поэтов каких-то. Хотя я очень люблю поэзию…
— А ты не пишешь стихи, которые не становятся песнями?
— Нет, только на музыку, больше я даже не пытаюсь.
— Со времен своего дебюта ЦЕНТР несчетное число раз менял состав…
— Если начинать отсчет с 1982 года, то нас тогда было четыре человека: Алексей Локтев на клавишах, Карен Саркисов — барабанщик, Валера Виноградов — гитара и я — бас. Где-то в 83-м появился Андрей Шнитке — одно время мы были впятером, а потом пошли изменения: ЦЕНТР не имеет такой четкой, окостенелой формы, которая раз — и до конца жизни. Сейчас у нас такой, что ли, фундамент составляют три человека: гитарист Виталик Чурилов, барабанщик Александр Васильев (они уже три года) и я. Недавно я перестал играть на бас-гитаре — с нами стал играть басист Юра Иванов. Мы просто с ним дружили раньше и как-то раз я ему предложил, поскольку он уже давно интересовался нашей музыкой, попробовать, и он с удовольствием стал с нами играть. Я благодаря этому освободился от функций басиста, одно время потом играл на гитаре (просто на концертах), а сейчас вообще только пою. Сейчас опять вернулся в группу Алексей Локтев — не знаю, надолго ли, но пока он с нами. Еще сейчас у нас появились девушки-вокалистки, было их три, сейчас осталось две.
— ЦЕНТР очень много, записывается. Очень, — по сравнению, скажем, с московскими, да и ленинградскими группами тоже. Буквально каждые полгода появляется новая работа — полнометражная и довольно качественная. У вас что, есть доступ к каким-то профессиональным студиям? — Нет. Мы все делаем внутренними силами. Со студиями у нас никаких отношений нет. И быть не может: мы же не пишем музыку, которую потом кто-то смог бы продавать на пляжах или крутить в дискотеках. Этот путь для нас перекрыт.
— А как ваши альбомы распространяются по стране?
— Я этим никогда не занимался и поэтому, как они разошлись, я не знаю, вообще, понятия не имею. Но вот, мы в последнее время стали в другие города ездить, нас приглашают на концерты… ну, приезжаем — там знают. Как эти записи туда попадают?.. Я ни разу в жизни, не наклеил ни одной фотографии на кассету. У нас нет ни одного оформленного альбома. У нас нет ни одного отпечатанного на машинке репертуара этих альбомов. Вообще ноль. Есть только пленки, которые лежат у меня дома и у ребят наших. Конечно, у меня есть какие-то знакомые — два-три человека, которые, в принципе, интересуются музыкой и в частности ЦЕНТРОМ. И у них наши альбомы есть: переписали. Все. Как уж они оказались во Владивостоке — я не знаю.
— А на записи сольного альбома кто играет на всех инструментах?
— Когда я делаю сольные записи, я использую электронные инструменты: синтезаторы, всякие компьютеры — без гитар, без акустических инструментов. Сольный альбом — это было в конце 86-го, первая попытка вне группы что-то сделать — без приглашенных музыкантов и без всяких звукооператоров, т. е. я в одном лице занимался всем. И когда я его писал, то не думал, каким будет результат: я занимался чистым экспериментом, в особенности, что касается самого звука, самих тембров, самой системы звукозаписи. И я не думал, что он кому-то понравится, потому что я вообще не собирался его никому показывать: дал кому-то переписать, а люди узнали. Получается, по-моему, так, что этот альбом — он более популярен, чем просто записи ЦЕНТРА. — Как к этому отнеслись участники группы?
— А они очень одобрили этот альбом и считают, что это очень хорошее дело. К тому же мы сейчас играем несколько песен с этого альбома в наших концертах.
— А какие твои записи тебе больше нравятся сейчас?
— Вообще никакие. Я серьезно говорю, потому что я имею интерес к записи только до тех пор, пока я ее не сделал.
— А тебя устраивает качество ваших студийных записей?
— Не-а.
— Ни одной?
— Не-а. Имея в виду то, что можно было бы сделать… Я максималист в этом отношении, я хочу и считаю, во-первых, необходимым (для всех групп) качеством пытаться ни в чем не уступать лучшим западным группам. Не уступать потому, что это точка отсчета. Для современной музыки качество — главнейшее. Главнейшее. И поэтому мы, обладая любыми, самыми интересными идеями, но не имея качественных записей (качественных не с точки зрения частотных характеристик, а с точки зрения обработки звука, всего), ни черта не добьемся. Будет фиксация своих идей в каких-то примитивных формах. Кстати говоря, ленинградские группы очень этим страдают. Я слушаю их записи, и слышу, что они просто воткнули синтезатор и сыграли, не имея в виду, что перед ними синтезатор, что с ним можно поработать, как с музыкальным инструментом, что есть одно стремление: "быстрей, быстрей". Неглубокий подход.
— А с другой стороны, многие на Западе — да вот та же Джоанна — считают, что в Советском Союзе ситуация принципиально иная, и если тебе нужно что-то сказать людям — запиши альбом. Так может, многие советские группы, в т. ч. и ленинградские, записываются для того, чтобы успеть вовремя то, что надо, сказать?
— Это понятно, но есть еще такое понятие как «шара», понимаешь? Просто шара.
И потом эта шара начинает как-то для самоуспокоения объясняться: "я, там, плевать хотел на качество" и т. д. Это халтура обычная, надо называть вещи своими именами. Если тебе все равно, как ты звучишь на концерте, то можешь и в туалете задницу себе не вытирать — это тебя тоже не должно интересовать, понимаешь? Это всё просто бескультурье обычное.
— Ты бы мог — со своей точки зрения — оценить различие «ленинградского» и «московского» понимания сущности рока?