«Какаду»

III

Наконец произошло то, чего я ждал вот уже несколько часов: я прибыл на вокзал и, чтобы получше оценить обстановку, задержался на несколько минут в главном зале. Со всех сторон меня окружала шумная толпа пассажиров, ожидавших прибытия поездов. Где-то неподалеку кружил Монтер со своими людьми, он рыскал, высматривая полицию, а я протиснулся к газетному киоску и, поставив на пол тяжелый кожаный чемодан, потребовал «Berliner Zeitung», два иллюстрированных журнала — «Die Wehrmacht» и «Flügel» — и стал пододвигаться поближе к выходу на перрон; у самого выхода я остановился, бросил взгляд в сторону зала, где находился станционный буфет, над дверью которого красовались яркие афиши, рекламирующие новейшие фильмы, и стал читать объявления: кинотеатр «Риальто» — «„Любовь шейха“, потрясающая драма о любви и смерти, два часа незабываемых переживаний в пустыне Сахара, фильм немецко-испанского производства»; кинотеатр «Кассино» — «Ганс Мозер и Тео Линген в полном юмора фильме „Семь лет счастья“, вы снова увидите незабываемую пару комиков в их самых лучших ролях»… Тут я перевел взгляд с афиши на ведущую к буфету дверь и увидел Монтера, он стоял в проходе и оглядывался, наконец заметив меня, поспешно бросился навстречу.

— Слушай, Хмурый, мы должны сейчас же идти на перрон. Иного выхода нет.

— Что случилось?

— В буфете сидит Волк из НСЗ[10].

— Он тебя видел?

— Нет.

— Проклятие! Не хватало еще, чтобы мы встретились в поезде.

— Он не поедет.

— Откуда ты знаешь?

— Сидит с какими-то подозрительными типами и выпивает. Уже здорово накачался. Еле на ногах стоит, а потом — у него в этом городе семья. Нет, в сочельник он никуда не двинется.

— Ты уверен?

— Безусловно! Не зря же он носит на груди медальон с изображением божьей матери. Сегодня у них праздник.

— Он тебя знает?

— Знает. Однажды уже стрелял в меня.

— Ясно. Давай сматываться отсюда. Если он увидит нас вместе, могут быть неприятности.

— Иди на перрон. Я сейчас тоже приду туда с ребятами.

— Буду стоять под часами.

— Есть…

Я взял чемодан, вышел на перрон и с удивлением обнаружил, что невзирая на мороз здесь полно людей. Я стал проталкиваться сквозь толпу пассажиров, ожидающих прибытия поезда, в глубь перрона, поставил чемодан на каменном возвышении, прямо под висевшими на железном столбе часами, и внимательно огляделся. Место было удобное, отсюда отлично можно было наблюдать за всем, что творится по обеим сторонам пути и около станционных строений. Я смотрел на заснеженные пути, на здание вокзала и ожидал появления Монтера с его людьми. Пока все шло по заранее разработанному плану, думал я, и если полиции в последний момент не удастся захватить нас врасплох, доверенный мне груз попадет на место в условленное время.

Только теперь, оказавшись на перроне в радиусе света, излучаемого низко висевшими фонарями, я почувствовал облегчение, хотя оно и не принесло мне ни успокоения, ни радости — ведь мне предстояло еще несколько часов езды поездом, где каждая стоянка могла оказаться новой западней; я по-прежнему был готов к худшему, но теперь ясно сознавал, что в любом положении, каким бы оно ни было, я все же буду менее беспомощным, чем в темной зарешеченной комнатке «Какаду», из которой, если бы меня в самом деле окружили полицейские, я едва ли сумел бы выбраться и где надежды на спасение было очень мало; поэтому, оценивая положение, в котором я здесь очутился, я не мог не испытывать известного удовлетворения.

Затерявшись в толпе пассажиров, я стоял на перроне и ждал Монтера; конечно, я волновался, опасаясь, как бы его не заметил Волк, — раз он уже однажды стрелял в Монтера, такая встреча могла плохо кончиться.

Неожиданно мне пришло в голову, что только благодаря счастливому стечению обстоятельств Монтер и я не стали врагами, ведь легко могло случиться, что меня преследовал бы Монтер, а я преследовал бы Монтера, и в этом не было бы ничего сверхъестественного. Я никогда прежде не интересовался политикой, и в первые годы оккупации и подпольной борьбы так плохо разбирался в политической ситуации, что не слишком ясно представлял, к какой партии хотел бы принадлежать и в рядах какой подпольной армии хотел бы сражаться. Только благодаря случаю я оказался на стороне левых, однако случай мог привести меня и в националистический лагерь, и в этом не было бы моей вины, ибо в то время я был как слепец, я даже не представлял себе, что в моей стране так много людей, стремившихся спасти Отечество, не понимал, какое множество мутных течений бывает порой у реки, на волне которой я очутился, — вот почему я подумал, что только благодаря счастливой случайности я не стал врагом Монтера, а боролся вместе с ним против Волка и его друзей из НСЗ.

За минувшие годы я многому научился, узнал многое, о чем раньше и не подозревал. До войны я жил в мире несколько нереальном, поэтому вначале мне пришлось учиться всему заново, начинать жизнь с азов, словно я только что родился, а рядом не было никого, кто бы руководил моими первыми шагами, предостерег бы от мелей, на которые я все время натыкался, не было никого, кто помог бы мне найти собственный путь, я всегда был страшно одинок, и одиночество это в конце концов привело меня к тому, что я окончательно отдалился от людей, стал недоверчив, молчалив, скрытен и до такой степени боялся выразить свои мысли и чувства, что в шутку меня окрестили Отшельником. Возможно, что это полуироническое определение, свидетельствовавшее об известном разочаровании во мне, принадлежало одной из тех женщин, с которыми я спал, но которым никогда не принадлежал полностью; впрочем, это не имело существенного значения — кличка пристала ко мне, и с тех пор для всех близких знакомых я оставался Отшельником, а для товарищей, с которыми потом сблизился в общей борьбе, был Хмурым, но ни те, ни другие не знали меня по-настоящему.

Но я и сам не отдавал себе полностью отчета в том, кто я; и если бы меня спросили, кем я в сущности являюсь, наверно, не смог бы дать точного ответа, ибо знал, кем хочу быть, но не знал, что представляю собой сейчас; мне надо было преодолеть еще немало ступеней и пройти через многие тяжкие испытания, каждый день я вел строгий учет своим успехам и поражениям и был предельно суров и требователен к самому себе, всегда я требовал от себя больше, чем от других, но когда во время ночных раздумий подводил итоги пережитому, на моем счету всегда оказывалось больше неудач, нежели настоящих успехов, и, случалось, нередко я был на грани банкротства, но в том, что я до сих пор еще не потерпел полного краха, не было ничьей заслуги.

Я стоял на перроне вокзала под огромными висевшими на железном столбе часами и, в ожидании Монтера, пытался представить себе, что со мной было бы, если б я оказался во враждебном лагере. Подумав, я пришел к выводу, что в то время, когда я лихорадочно искал путей свободы, я, вероятно, не задумываясь, присоединился бы к любой группе, которая вовлекла бы меня в борьбу и предоставила оружие, даже не вникая особенно в ее идеи и лозунги. Следовательно, я мог оказаться и в НСЗ — при одной этой мысли меня охватила дрожь; еще более ужасало меня то, что я и в самом деле мог поверить в их правоту и, более того, оказавшись с ними, обязан был в нее поверить, но если бы так случилось, если я стал бы на защиту столь ненавистных и враждебных мне позиций, если б оказался среди этих людей, со временем меня все равно стало бы преследовать чувство вины, вытекающее из самого факта сотрудничества с группировкой, которая в своем стремлении устранить политических противников не останавливалась даже перед предательством. Но в первые дни моих поисков я ничего об этом не знал. Чтобы разобраться в ситуации, мне нужно было время и люди, которые разъяснили бы мне задачи и цели различных подпольных группировок, чтобы я смог сам сделать выбор. За меня решил случай, и я оказался на стороне Монтера, но случай мог толкнуть меня и в лагерь Волка, сделать сознательный выбор я был тогда еще не в состоянии. Мне просто повезло, я оказался среди тех, кто боролся честно и бескомпромиссно, чья программа не вызывала у меня никаких возражений, и это давало мне огромное внутреннее удовлетворение.

10

НСЗ (Народове Силы Збройне) — Национальные вооруженные силы — подпольные воинские формирования, созданные в 1942 году крайне правыми польскими националистическими кругами; члены НСЗ яростно боролись против всех левых сил движения Сопротивления и шли на сотрудничество с немецко-фашистскими оккупантами. Часть отрядов НСЗ в 1944 году влилась в ряды АК (Армии Крайовой, руководимой польским лондонским эмигрантским правительством)