Господин Ветер

Крису предстоял час игры. Программу же он рассчитал на два. Это было блюдо не менее сложное чем те, которыми потихоньку начал обрастать стол. Одно из них выделялось своей непривычностью — огромный, похожий на горную гряду, осетр. Крисова же программа напоминала винегрет: в традиционные блюзы он подмешал немного рок-н-ролла и собственных песенок. Правда, вряд ли кто мог оценить это по достоинству.

То ли на столе стояли таблички с именами, то ли каждый приходящий уже знал свое место, но рассаживались довольно организованно. Пока еще многие места пустовали. Наконец, появился квадратнолицый человек под руку с миниатюрной темноглазой женщиной в декольтированном платье с блестками. «Как они не стараются все равно выглядят пародией на западную аристократию, — подумал Крис, — повадки, движения, жизнь, наследственность — всё не то…» Человек вел себя как хозяин, что-то сказал одной девушке, другую шлепнул по попке, и она игриво рассмеялась. Он занял место во главе стола.

— Можно вас, — тихо позвал Крис одну из девиц.

Та подошла к нему. Он был музыкантом, то есть не из толстых, а из тех, кому толстые платят. И здесь она могла сменить дежурную улыбку на более естественное выражение лица.

— Это Крот? — спросил Крис.

Девушка печально посмотрела на него.

— Это Михаил Эдуардович, хозяин. Крот маленький, с бородой. Вот он.

Она пошла дальше, а Крис принялся разглядывать Крота. И комплекцией и одеждой — темным бархатным костюмом, он и впрямь напоминал одноименного грызуна. Маленького роста, с круглым, совсем неволевым лицом, обрамленным курчавой мохнатой бородой, Крот внешне не был похож на «хозяина жизни». И даже сел где-то между центром и краем. Однако по тому, как остальные почтительно расступились и услужливо пододвинули ему стул, по их подобострастным взглядам можно было определить его истинное место. После появления Крота изменилась даже неуловимая психологическая аура зала, она стягивалась к нему, уменьшая хаос среди остальной публики.

Блюзмен пришел одним из последних, когда Крис, почти убрав громкость, и пользуясь шумом голосов как фоном, тянул соло «Июльского утра». Он подошел к Кристоферу и, не здороваясь, проговорил в самое ухо.

— Начнешь по моему знаку.

Крис остановился.

Блюзмен занял место рядом с Кротом и принялся что-то живо обсуждать с ним. Похоже, они были близкими друзьями. Наконец, Крот встал.

— Дамы и Господа, — произнес он и бокал в его руке засверкал как некая драгоценность, которую Крот собирался продемонстрировать всем окружающим, — я не мастер говорить застольные речи. Как всегда я предлагаю выпить за процветание нашего общего дела. Надеюсь, мы не раз еще будем собираться за этим почти круглым столом, как добрые партнеры и друзья. Угощайтесь, пейте, веселитесь, пока не порвалась серебряная цепочка и не разбился кувшин у источника.

«Двусмысленная речь», — подумал Крис. В этот момет Блюзмен бросил в его сторону взгляд и подняв руку, щелкнул пальцами.

Крис вывел громкость. Он продолжал попсовое «Июльское утро». Этой вещи не было в его программе, Кристофер сам не понимал, почему его вдруг на нее потащило. Краем глаза он заметил, как в зал входят музыканты. Солидные дядьки в хороших костюмах. Однако, по неким необъяснимым чертам, Крис сразу признал в них свою братию. Они прошли вдоль стены, расположились за спиной Криса. Буквально через полминуты включился бас, а затем и ударные. Они врубались, это Крис понял почти сразу.

Продолжая вести соло, он подошел к басисту.

— Как ты насчет блюзов? Поиграть стандарт?

Басист согласно кивнул.

— Я перед вещью говорю тональность, а когда вступать вы сами врубитесь. Стоп таймы буду головой отмахивать.

— О’кэй. — Басист снова кивнул.

После «July morning» пошли блюзы, «Шизгара», «Отель Калифорния», музыканты действительно знали свое дело. И они не играли там, где чувствовали, что могут слажать. Несколько вещей Крис делал на пару с драм-машиной.

Поначалу он долго не мог войти в то состояние, которое приходило почти на каждым концерте — абсолютно отвязное состояние полета. И дело было не в отсутствии внешней свободы — соловей и в клетке может петь, не в жующей аудитории, а во внутренней несвободе — Крис играл как на экзамене: он боялся слажать, ибо хотел жить. Лишь после половины «концерта», Криса наконец, зацепило, он послал на фиг и Блюзмена и Крота, он просто убежал от них, убежал в единственное место, где всегда чувствовал себя абсолютно свободным — в музыку, в мир, где лишь звук и ритм, где нет ни страха ни привязанностей, где можно жить вечно, а можно и не жить…

Похоже, слушал (действительно, реально, правильно) лишь Блюзмен, для остальных музыка была только фоном для разговоров. Под конец часа, после каждой вещи, Крис бросал взгляд в сторону Константина, но тот сидел, полузакрыв глаза и никаких знаков к прекращению игры не подавал. Знак подал Крот. Он поманил Криса пальцем и указал на пустое место рядом с собой. «Вроде там кто-то сидел, — подумал Крис, — значит, освободили специально для меня». Сказав в микрофон тихое «спасибо» и получив в ответ довольно «густые» аплодисменты, Крис подошел к Кроту.

— Ну-ка, музыкант, давай, не побрезгуй, поешь. — Бородач указал на свободное место. — Голодный небось.

— Спасибо, я ел.

Крис, похоже, попал как раз к очередной перемене блюд. Несъеденную половину осетра, всякого рода заливные и салаты, к некоторым из них гости даже не притронулись, уже убирали со стола, а на их месте появлялись очередные подносы. Такое Крис видел только на картинах в сталинских книгах о вкусной и здоровой пище — целиком запеченные и причудливо убранные по краям гарниром, поросята и зайцы. Одна из девушек, положила перед Крисом тарелку, вилку, нож. Без эстетических изысков, все большое, добротное. Но фарфор старинный, Кузнецовский. Оказывается, есть места, где целиком сохранились такие сервизы.

— Не откажись брат. Вот, смотри, какой зайчик. — Хозяин указал ножом на лежащего на большом металлическом блюде запеченного зайца с раздутыми боками. — А в зайчике — куропаточки… Или хочешь рыбки прикажу оставить? Здесь рыбка знатная. Тебя как зовут?

— Крис.

— Прибалт, что ли?

— Нет… это прозвище.

— Погонялово… Это по-блатному. А по-вашему, значит, прозвище?

— По нашему так же. Кликуха. У толкиенутых всяких, сорокаманов — «псевда». То есть, псевдоним.

Бородач одобрительно похлопал его по плечу.

— И как же ты в наших краях оказался?

— Из Алма-Аты по трассе ехал. Да вот попал…

— Ты, брат, смелый человек. Так вот едешь по трассе и никого не боишься? — спросил он Криса.

— Почему. Боюсь.

— Ты хорошо играешь, — встрял успевший нагрузиться Блюзмен. — Классика тебя не испортила. Но зажимался.

— Боялся слажать сначала, — сказал Крис

— Выпьем. — Блюзмен пододвинул Крису винный бокал, наполовину заполнил его водкой, затем плеснул в гораздо меньшие рюмки себе и Кроту.

Крот продолжил манипуляции — водку Блюзмена он добавил в Крисов бокал.

— Тебе, Костик, друг мой, хватит, а вот брат музыкант заслужил. Пей до дна, — сказал он, обращаясь к Крису. — И не стесняйся, ешь все, что хочешь.

Крис выпил и водка сразу ударила в голову, он почувствовал жар, разливающийся по телу.

Крот, тем временем, сам положил на Крисову тарелку кусок зайчатины, и часть содержимого брюха зайца, оказавшегося не целыми куропатками, как предполагал Крис, а смесью мелко нарезанной птицы и разных овощей.

— Русская настоящая еда. Все натуральное, природное.

— Крот… Еще… За музыку… — снова начал Блюзмен.

— Давай музыкант, пей. — Крот снова заполнил бокал Криса. — А ты Костик, притормози. Мы с тобой еще говорить будем.

Последняя фраза прозвучала по деловому жестко. А следующая фраза, обращенная уже Крису, имела совершенно иную, благодушно-доверительную интонацию.

— Как же ты так путешествуешь. Без друзей, один. Родители волнуются небось. Или жена?

— Волнуются, — ответил Крис, — они знают, что по трассе еду.