Страница 42 из 57
— Рашик, возьми собак, у меня гость. — Блюзмен повернулся к Крису. — Видишь как собачки меня слушаются. Ты должен быть еще послушнее.
— Юра, — он обратился к одному из соседей Криса, — отведи его во флигель и предупреди мальчиков о дорогом госте.
Флигелем оказалась одна из боковых пристроек.
Они миновали маленькую прихожую и зашли в комнату. Камин, ковер на паркетном полу, кресло, телевизор, журнальный столик, цветы на окнах. И телефон. За полуоткрытой дверью — угол кровати, видимо, спальня.
— Располагайся.
Крис бросил на пол рюкзак и принялся расшнуровывать ботинки.
Охранник прислонился спиной к дверному косяку и, сложив руки на груди, наблюдал за действиями Криса.
— Мне нельзя выходить? — спросил Крис.
— Почему, можно.
— Нет, я серьезно.
— И я серьезно. — Охранник продолжал улыбаться. — Только не советую. Собаки незнакомых не любят. Вымойся, от тебя как от бомжа воняет.
«Неправда, — хотел возразить Крис, — от меня пахнет вчерашним костром. Одежда хранит запах дыма несколько дней».
В детстве Крис любил лежать, уткнувшись носом в теплый вязаный свитер, он хорошо помнил этот «дачный», как говорила мама, свитер, и вдыхая запах дыма, мысленно возвращаться на лесные тропинки. Это было до пятнадцати, до трехлетней затяжной войны с родителями, закончившейся прописыванием Криса в бабушкину комнату, и съездом в никуда, а затем всеобщим перемещением (без Криса) в Москву. С той поры Крис стал «отрезанным ломтем», родители жили с младшим братом, теперь успешным студентом юридического и гордостью семьи. А Крис, два года отучившись в «консерве» и попав, по выражению Яна, в хипаки второго призыва (почему-то ближе к концу восьмидесятых возникла эта вторая волна ухода к цветам, любви и ненасилию), стал жить по впискам. За это время он провел год семейной жизни с весьма милой герлой, в течение нескольких месяцев побывал хозяином сквота на Петроградской, который сам и открыл, переиграл в десятке команд и даже записал свой компакт, который пока еще не видел, ибо в очередной раз уехал из города по «семейным» делам. С определенной поры он считал своей семьей весь пипл, то есть Rainbow-family, то есть Народ Радуги.
«А теперь ты готовишься к концерту, который может стать твоим последним концертом».
«Красиво сказано, парень, но не лучше ли посмотреть, что здесь за ванна».
«Каждый концерт суфия — последний концерт».
«Чего ты рисуешься… Получил слабую надежду на несколько глотков воздуха, и уже веселишься? А знаешь ли ты, что надежда — первый враг воина».
«Недавно ты говорил, что страх…»
«Бог с тобой, надо вымыться…»
Охранник, тем временем, вышел из комнаты и из флигеля — Крис увидел его фигуру, мелькнувшую за окном.
Крис снял трубку телефона. Работает. Но звонить некому. Затем проверил обе двери — не заперты. Мало того, их можно было закрыть изнутри. Но стоило ему высунуться наружу, как к крыльцу метнулся один из доберманов. Крис увидел его раскрытую пасть в метре от себя и захлопнул дверь.
Тот в отличие от большинства легко возбудимых и лающих представителей своей породы, даже не заворчал. «Им Блюзмен языки, что ли, вырвал. Ладно, поищем ванну».
Ванна была шикарной — белый и голубой кафель, никелированные краны, большое зеркало и целый набор шампуней. Полочка, где фен и бритвенный прибор. Крис наполнил ванну пеной, погрузился в нее и попытался расслабиться. Расслабление состояло в рисовании мысленных планов побега, где Крис, превращаясь в немерянно крутого супермена, взрывал дом, лихо раскидывал собак, перелезал забор, одним ударом укладывал Юру и Рашика и т.д и т.п.
«Хватит, посмотри, есть ли здесь что-нибудь полезное…» Взгляд Кристофера пробежал по полкам. Бритва. И мысли снова изменили направление.
«Взять мойку и по венам. Здесь, в шикарной ванне с голубым кафелем… Пену следует убрать и наполнить чистой, прозрачной водой, чтобы видеть две красные кровавые речки, две струйки, расходящиеся в теплой воде. В теплой воде, говорят, не больно». — Крис поежился, вид этой смерти был ему противен, он просто хотел жить. «Это так просто — умереть молодым», — вспомнил он фразу из старой песни Майка, но сам не хотел никакой смерти».
«Значит, ты не готов к ней?»
«Не я ее ищу…»
«Всей своей жизнью мы идем к смерти. Воин должен быть готов к встрече с ней всегда».
«Красиво говоришь, парень, а кто чуть не обделался под дулом автомата?»
«Я не смерти боюсь, мучений боюсь…»
«Это мы уже слышали…»
Крис включил душ. Он мылся тщательно, с кайфом, ибо снова поймал момент «здесь и сейчас», неожиданно пришло понимание — не головой, некой глубинной сущностью, что надо принимать жизнь в полной мере, пока она еще есть, и радоваться, как ни банально это звучит, каждой капле этой теплой воды, каждому глотку воздуха, каждому лучу света. Криса «вставляло» все, даже стирка носков.
«Не предчувствие ли это смерти, а, суфий?»
«Нет, парень, это просто про-светление. Ты проснулся».
«Надолго ли?»
«Ты сам ответил на свой вопрос. Истинно пробужденный такого вопроса не задаст. И сам с собой не разговаривает».
В комнате Криса ждал еще один подарок — поднос с чашкой горячего кофе и бутербродами. Завтрак был прерван телефонным звонком.
— Музыкант? — Крис узнал голос Блюзмена. — это Константин.
— Да…
— Ты подумал, что будешь играть?
— А сколько я буду играть? По времени.
— Час. После тебя будет еще один… — с той стороны раздался короткий смешок, — певец.
— Тогда стандарты. Мэйстрим. Плюс пару своих вещиц. Я один буду играть?
— В кафе есть своя команда. Гитарист, барабанщик, басист. Они придут с Вовчиком. После тебя. Но могут и с тобой.
— Тогда мы должны порепетировать. Хоть немного сыграться. Час-два.
— Не получится.
— Я могу и без репетиции. Если они хорошие музыканты. А могу и один. Или с драм-машиной.
— У тебя будет драм-машина. Отстроить ее сможешь?
— Разумеется. Главное, гитара.
— Гитара хорошая. Эпифоно-казино. Такая же, как у Джона Леннона.
Глава двенадцатая
Концерт
Тебя, тебя прорвет поутру.
Тебя, тебя перетрет трубой.
Тебя, только тебя поймут.
Все беды будут только с тобой.
Тебя, тебя возьмет дровосек.
Тебе — достанется скарабей.
Только ты уйдешь по росе.
Весь фарт привалит только тебе.
Я благословляю твой тайный труд.
То, что тебе осталось — твое, твое.
Тебя, тебя еще выследит поутру какой-нибудь
Негодяй из Вале.
Гитара была отличной. И комбик. И драм-машина. И микрофон. Крис потребовал гармошку ре-мажор фирмы «Хонер». Ему принесли несколько гармошек «Хонер» и среди них он нашел нужную тональность. Он попросил пива и ему принесли кружку темного пива.
Кафе, куда привезли Кристофера, похоже, принадлежало тому «большому человеку», для которого Крис должен был играть. Вокруг огромного, человек на тридцать, стола, стоящего посреди зала, суетились смазливые длинноногие девочки в коротких красных юбочках с узором а-ля-рюс и белых передниках, лямки которых едва прикрывали груди. Типичное новорусское тошнилово. Да и самого Криса Блюзмен успел переодеть. Джинсы остались, а вместо брезентовой энцефалитки поверх оранжевой «буддийской» футболки Кристофер надел темно-снинй пиджак. Судя по тому, что у «мальчика» на входе был такой же, Блюзмен снял его с кого-то из охраны.
Маленькая эстрада, где предстояло играть Крису, находилась в одном из углов, большую ее часть занимали пианино, полная ударная установка, пульт, усилители и всякие мелкие штучки. Бас-гитара лежала поверх одного из комбиков — самопальный безладовый бас отменного качества. Судя по всему, музыканты утром репетировали, и, отстроив инструменты, оставили до вечера. Крис, в круглых джонленноновских очках и с такой же как у него гитарой, сидел на вращающемся стуле от пианино и наблюдал за входящей публикой. Люди как люди, холеные лица, качественная одежда — преуспевающие бизнесмены, а не бандиты. Впрочем, он был уверен, половина гостей бандитами и не являлась.