Страница 4 из 95
Сей, увидев крайнее мое смущение и расстройку мыслей, быв свидетелем всему моему нетерпеливому ожиданию и ведая причину, для чего я не покупал лошади и саней, спросил меня наконец, как же я о себе думаю. "Что, батюшка! - ответствовал я на сей вопрос. - Я истинно сам не знаю, что мне делать. Приходится пешком почти идти, покуда сыщу купить себе лошадь и сани". - "И! - ответствовал он мне. - Зачем, братец, пешком идти - кстати ли! поедем лучше вместе в одних со мной санках. Хоть они и тесненьки, но как-нибудь уже поуместимся. По крайней мере, на первый случаи и покуда попадется тебе купить лошадь, а между тем, может быть, подъедет и человек твой".
Не могу изобразить, сколь много утешил и обрадовал он меня предложением сим. Я хотя для вида совестился и говорил, что я его утесню и обеспокою, но в самом деле так был рад сему случаю, что если б можно, то расцеловал бы его.
Итак, положено было у нас ехать вместе; но не успели мы кое-как и с великой нуждой доехать до штаба и оттуда всем полком выступить в поход, как я у своей братии офицеров множество нашел не только просторнейших мест для сидения, но даже несколько пустых и праздно едущих санок. Ибо как во время сего похода не имели мы причины ни к малейшему опасению от неприятеля, то и шли мы как собственно в своем отечестве или в дружеской земле, так сказать, спустя рукава и пользуясь всеми выгодами, какие в мирное время иметь можно. Полк вели у нас обыкновенно одни только очередные и дежурные, а прочие офицеры все ехали, где хотели, а сие и причиной тому было, что они, для лучшего сокращения дороги и для приятнейшего препровождения времени, соединялись в разные кучки и компании и ехали не только гурьбой на многих санях вместе, но присаживались друг к другу на сани для шуток и разговоров, а свои оставляли ехать пустыми, и как они все были мне друзья и приятели, то и мог я присаживаться из них в любых и ехать так долго, как мне хотелось.
Сим образом, перепрыгивая с одних саней на другие и присаживаясь то к тому офицеру, то к другому, и переехал я весь сей первый переход благополучно, и мне удалось смастерить все это так искусно и хорошо, что никому из офицеров и на ум того не приходило, что у меня собственных своих не было и что я делал то поневоле. Однако, несмотря на всю эту удачу, беспокоился я во всю дорогу крайне мыслями и того и смотрел, чтоб кто тайны моей не узнал и чтоб не принужден я был вытерпливать превеликого стыда и от всех себе насмешек.
Но как бы то ни было, но мы приехали и расположились ночевать в одном небольшом местечке, на границах уже литовских находящемся, и сделали в сей день великий переход. Тут получил я хотя прекрасную и спокойную квартиру, но вся ее красота меня не прельщала, ибо у меня не то, а другое на уме было. Я заботился беспрерывно о своем путешествии и только сам себе в мыслях говорил и твердил: "Ну хорошо! сегодня-таки мне удалось кое-как промаячить, но как быть завтра? с кем ехать и к кому приставать? Ну, как догадаются и узнают, как тогда быть?"
Помышления таковые привели в такую расстройку мои мысли, что я был власно как в ипохондрии, и в таком углублении мыслей, что самая еда мне на ум не шла. Но вообразите сабе, любезный приятель, какая перемена со мной долженствовала произойти, когда в самое сие время вбежал ко мне почти без души мой малый и, запыхавшись, сказал: "Что вы, барин, знаете? ведь Яков наш приехал!.." - "Что ты говоришь! - вскричал я, вспрыгнув из-за стола и позабыв об еде. - Не вправду ли, Абрамушка?" - "Ей-ей, сударь, теперь только на двор въехал, и какие же прекрасные санки!" В единый миг очутился я тогда на крыльце и от радости не знал, что говорить, а только что крестился и твердил: "Ну, слава богу!" Но радость моя увеличилась еще более, когда услышал я от моего Якова, что он привез ко мне не только множество всякого запаса, но и накупил мне всего и всего, в чем наиболее была нужда. Привез мне прекрасный тулуп, большую лисью шубу, новое седло и множество других вещей; а что всего приятнее было мне, то и множество всяких вареньев и заедок, присланных мне от моей сестры, к которой он заезжал и которая находилась тогда с зятем моим в деревне, ибо сей отпущен был от полковника еще с самого начала зимы и нашел потом способ отбиться совсем от службы в отставку. Но что радость мою еще совершеннейшей сделало, то было уведомление его, что он привез с собой еще более ста рублей денег. Боже мой! как обрадовался я сему последнему. Истинно я не помню, чтоб я когда-нибудь так много обрадован был, как тогда. Таки сам себя почти не помнил и не ходил, а прыгал от радости по комнате и только что твердил: "Ну, слава богу, теперь все у меня есть, всего много, и лошадей, и запасу, и платья, и денег, и всего и всего! Теперь готов хоть куда, и мне ни перед кем не стыдно". Словом, я мнил тогда, что я неведомо как богат и что наисчастливейший человек был в свете, и тысячу раз благодарил сперва бога, а потом слугу своего Якова за исправное отправление порученной ему комиссии. Да и подлинно, день сей был достопамятный в моей жизни тем, что сколь великое чувствовал я при начале его огорчение, столь великой, напротив того, радостью объято было мое сердце при окончании оного. Сим окончу я теперешнее письмо и, сказав, что я есть ваш нелицемерный друг, остаюсь, и прочая{16}.
Поход в Кенигсберг
Письмо 57- е{17}
Любезный приятель! Как вы, надеюсь, очень любопытны узнать, какое бы такое было то известие, которое нас так много обрадовало, то начну теперешнее мое письмо удовольствованном сего вашего любопытства и скажу, что оно было следующее.
Как мы помянутым образом в поход собирались и всякий день ожидали приказа к выступлению в оный и к перехождению через реку Вислу, как заехал к нам из Торуни ездивший туда для своих нужд один из наших офицеров и приятелей. Не успел он к нам войтить в горницу, как с веселым видом нам сказал:
- Знаете ли, государи мои, я привез с собою к вам новые вести, и вести - для нас очень важные!
- Хорошо, - ответствовали мы, - но каковы-то вести? С дурными хотя бы ты к нам и не ездил.
- Нет, - сказал он, - каковы-то вам покажутся, а для меня они не дурны. Словом, нам велено в поход иттить, и мы послезавтра должны выступить.
- Ну, что же за диковинка! - сказали мы. - Этого мы давно ждали и готовы хоть завтра выступить.
- Этакие вы, - подхватил он, - вы спросите лучше - куда?
- Это также известное дело, что за реку и против неприятеля, - отвечали мы с хладнокровием.
- Ну того-то вы и не угадали, - сказал он.
- Как! Неужели опять назад и домой? - спросили мы, удивившись.
- Нет! - сказал он. - Не домой, однако и не против неприятеля, там и без нас дело обойдется.
Сии слова привели уже нас в великое любопытство.
- Да куда ж? - говорили мы. - Скажи, братец, пожалуйста.
- Нет! - говорил он. - А умудрись кто-нибудь и угадай сам, а я скажу только, что и вы тому столько же обрадуетесь, сколько и я.
Тогда не имели мы более терпения и до тех пор к нему, нас мучившему и сказать не хотящему, с просьбою своею приступали, покуда он наконец сказал:
- В Кенигсберг, государи мои, и туда, где нам всем давно уже побывать хотелось.
- Не вправду ли? - закричали мы все в один голос. - Но можно ли тому статься?
- Конечно, можно, - ответствовал он, - и знать, что льзя,{18} когда уже о том и повеление нашему полковнику прислано.
- Но умилосердись! Как это и каким образом? Кенигсберг остался у нас уже далеко позади.
- Конечно! - отвечал он. - Но то-то и диковинка! А со всем тем нам с полком туда иттить и, что того еще лучше, жить там во все нынешнее лето и ничего более не делать, как содержать караулы.
Теперь легко можете заключить, что нас сие до крайности обрадовало, ибо, хотя мы охотно шли в поход против неприятеля, однако, как известно было нам, что неприятели не шутят и что в походе против его не всегда бывает весело, а временем и гораздо дурно, а притом никто не мог о себе с достоверностью знать, возвратится ли он из похода благополучно назад и не останется ли навек там; то сколько мы и не имели усердия и ревности к военной службе, но кому жизнь не мила и кто бы не хотел ею еще хоть один год повеселиться? А потому, кто и не порадовался бы, услышав, что он на целое лето освобождается не только от всех военных опасностей, но и от всех трудов и беспокойств, с походом сопряженных, и кто б не стал благодарить за то Бога и судьбу свою?