Страница 19 из 24
— Садитесь, — приглашает она и оставшись у двери, как-то неуверенно интересуется, не хотим ли мы чего-нибудь выпить.
— Нет, ты садись, а я приготовлю нам всем выпить. Что ты будешь, мама?
Я сажусь на диван, она приседает на краешек бархатного кресла в стиле королевы Анны.
— Я выпью шерри, — говорит она, и я замечаю, как крепко сжаты ее руки на коленях.
— Лили? — Джек смотрит на меня, приподняв бровь.
— Я выпью тоже, что и ты.
Джейк подходит к резному бару и открывает его, на полке которого стоит внушительный выбор бутылок.
— Как же вы познакомились? — начинает спрашивать Мара.
Я перевожу на нее свой взгляд, она как бы вежливо улыбается, но глаза у нее настороженные и колючие.
— Шейн представил нас, — отвечаю я.
Она хмурится.
— Шейн?
— Да, я работала танцовщицей в «Эдеме».
— Танцовщицей?
Ах! Порок, нарушающий всяческие принципы морали. Она в последний момент остановила себя, чтобы не перекрестится.
— Она…, — легко прерывает Джек, — не танцует там больше.
Его мать переводит на него взгляд, в большей степени озадаченный, смешанный с любопытством.
— Ах!
— Теперь она работает у меня.
— Неужели? — мягко спрашивает она, взяв бокал с шерри у сына.
У меня появляется желание выпить залпом весь свой бокал, но я не делаю этого. Вместо этого я удерживаю бокал в руке и выдерживаю пятнадцать минут допроса, замаскированного под вежливое общение.
Наконец, его мать встает.
— Пожалуйста, извините меня. Думаю, что обед готов, — она исчезает на кухне, и я чувствую, как мои плечи сковало напряжение.
— Я думаю, что она полюбит тебя, — шепчет мне Джек.
— Я думаю, что нет, — шепчу я в ответ.
— Думаю, она поменяет свое мнение, — утешает он меня, целуя в нос.
По какой-то странной причине, его слова успокаивают меня. Я смотрю ему в глаза, он смотрит сверху-вниз на меня, и мы оба настолько теряемся друг в друге, что даже не слышим, как его мать возвращается в комнату.
Она кхекает, мы дергаемся, и оба поворачиваемся к ней. Ее лицо побелело, кажется будто она пребывает в шоке от того, что увидела.
Даже Джек замечает это.
— Что с тобой, мам? — спрашивает он, направляясь к ней. Он обнимает ее за плечи, и она рядом с ним, кажется еще меньше и такой хрупкой.
Она качает головой и слабо улыбается.
— От твоего взгляда мороз по коже.
Я направляюсь к ним, но при этом отдаю себе отчет, что она не хочет, чтобы я была рядом. Правда заключается в том, что она едва ли может заставить себя посмотреть в мою сторону.
— Пошли, обед готов, — бодро говорит она.
— Вам помочь? — спрашиваю я, прекрасно понимая, что услышу в ответ.
— Не за чем. Все уже сделано.
Джек и я занимаем свои места за столом из темного дерева. Комната выходит на ее красивый сад, полный цветов и фруктовых деревьев. Мать выходит из комнаты и возвращается с тележкой.
— Будьте осторожны, тарелки очень горячие, — предупреждает она, поставив перед нами блюда с отбивной из молодой баранины, смесью гороха с морковью и картофелем. Она ставит корзинку с булочками и соусник в центр стола, и сама садится.
— Может это пойдет тебе на пользу, — говорит она.
— Может мы все вместе в это же время соберемся в следующем году, — отвечает Джек.
Тревога пробегает у нее по лицу.
— Приятного аппетита, — говорю я.
Джек берет нож и вилку.
Его мать поворачивается ко мне, и в ее глазах есть что-то такое. Сначала мне кажется, что это зависть, нормальная материнская зависть, которую ощущает мать за своего сына, выбравшего свою вторую половинку, а потом я понимаю, что это не так. Это страх. Она считает меня настолько страшной. Я все еще пристально смотрю на нее в полном шоке, но она отводит глаза в сторону. Она разрывает на кусочки хлеб, положив его на тарелку.
Я оборачиваюсь на Джека. Он ничего не видит, потому что занят разрезанием мяса, и только поднимает глаза, когда подносит вилку ко рту.
— Что? — спрашивает он.
— Ничего.
Я опускаю глаза вниз на свою тарелку. Она хочет стереть меня в порошок, как стирает ластик, написанное карандашом. Она не может знать, кто я на самом деле, но какой-то инстинкт заставляет ее понять и не доверять, не позволять мне войти в ее семью.
Еда превращается в полную катастрофу. Мать и я почти ничего не едим. Как только Джек кладет нож и вилку, она обращается к нему.
— Мне нужно побольше льда. Ты не мог бы принести из морозилки, Джек?
— Конечно, — Джек встает и направляется на кухню.
— Можешь достать из большой морозильной камерой в сарае? — спрашивает она.
— Может мне стоит и возвращаться очень медленно? — с ухмылкой говорит он.
— Это было бы мило с твоей стороны, — отвечает его мать, но в ее голосе не слышится веселья, больше беспокойства.
Как только дверь закрывается, она говорит:
— Я всегда предпочитала эскизы картинам. Картины более закрытые, законченные вещи, которые скрывают под собой слои лжи. Эскизы это же всего лишь основа, костяк. Они более честные и открытые, в них нет вранья. А вы что предпочитаете?
— Если мы на самом деле говорим об эскизах и картинах, то я предпочитаю картины. Я знаю, что конечный продукт — это серия непредвиденных обстоятельств, и я ценю его, этот великий замысел жизни, позволяющий этим обстоятельствам стать красивым шедевром.
Она хмурится.
— Я хочу иметь внуков. Я хочу, чтобы они видели во мне пожилую женщину, которая носит платки и глупые шляпки и гадает на кофейной гуще. Ты та женщина, которая способна дать мне это?
Я сглатываю.
— Послушайте, Джек и я только недавно познакомились, еще слишком рано, говорить об этом. Это не карты.
— Что тебе нужно тогда от моего сына?
Я чувствую полный дискомфорт.
— Вы спрашиваете так всех женщин, которых он приводил к вам домой?
— Он никогда не приводил ни одну женщину сюда.
У меня отпадает челюсть.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Мне ничего не нужно от вашего сына. У нас есть отношения.
— Лгунья, — очень тихо говорит она.
— Как вы только что назвали меня?
— Ты слышала. Ты опасная женщина, манипулирующая женщина, мисс Харт. И я сидя здесь, хочу сообщить, что никогда не позволю тебе разрушить эту семью или моего сына, если на то пошло.
18.
Мы прилетаем в аэропорт Лас-Вегаса, я смотрю в окно на искрящийся город, раскинувшийся на мили каким-то волшебным образом в пустыне. За стенами аэропорта жуткая жара, которая ударяет по тебе словно стена жара. Мы быстро идем в сторону сверкающего пурпурного внедорожника, который ожидает нас. Внутри просто потрясающе прохладно.
— Алый? — со смехом спрашиваю я.
— Это причастность к «Hard Rock» — говорит Джек.
Мы прилетели в Лас-Вегас на уик-энд, я никогда не была здесь, и когда об этом сказала Джеку, он ответил: «Ну, считай, что ты не жила, раз не побывала в Strip». (квартал развлечений (особенно в Лос-Анджелесе, Майами, Лас-Вегасе)).
Путешествие в Strip – квартал развлечений занимает около пятнадцати минут. Я гляжу на улицы пользующиеся дурной славой широко раскрытыми глазами. Передо мной предстает чрезмерно, гламурная фантазийная площадка, напоминающая гигантскую съемочную площадку Голливуда с миниатюрой Сфинкса, пирамидами, статуей Свободы и Эйфелевой башней. Я даже сфотографировалась у магазина М & М, чтобы показать маме.
Интересно, что она сделает с этим. Однажды она рассказала мне шокирующую вещь о великолепной исполнительнице с горящими факелами Лене Хорн, которой было разрешено остаться во «Фламинго» на очень долгое время до тех пор, пока она не будет показываться в казино, ресторанах и других общественных местах. Когда она рассчиталась за номер, ее простыни и полотенца были прожженными.
Огромадная массивная золотая гитара в виде двери со словами: «Когда этот дом сотрясается, не трудитесь стучать. Заходите, пожалуйста», встречает нас. И он действительно сотрясается для Джека, потому что ему не нужно бронировать номер. Его приветствует по имени улыбчивый хозяин, и мы быстро проходим мимо потрясающего пятидесяти пяти-футового цифрового экрана, находящегося позади стойки ресепшен, прямиком в лифт и поднимаемся в «Provocateur» люкс пентхауса.