Страница 46 из 48
Вдоль стен стояло несколько дюжин больших стальных клеток, дополнительно забранных толстой металлической сеткой. В каждой из них находилось по полудюжине крыс, размером и окраской напоминавших экземпляр, присланный Брегелем в запаянном стеклянном сосуде.
Если зрелище мертвой крысы было отвратительно, то живые твари выглядели поистине ужасающими. Встревоженные освещением гигантские крысы стали беспокойно сновать по клеткам, тычась злыми оскаленными мордами в металлическую сетку и обнажая при этом острые оранжевого оттенка зубы; их чешуйчатые хвосты зловеще шуршали по соломе, а маленькие глазки злобно поблескивали в свете лампы.
Холмс, зажав нос и рот носовым платком, обернулся к нам и сказал:
— Если бы даже у нас было с собой достаточно яда, очень сомневаюсь, что в природе существует столь сильная отрава, которая могла бы истребить этих тварей. Но уничтожить их тем не менее необходимо. Если хотя бы нескольким из них удастся вырваться на волю и начать там размножаться, одному Богу известно, к каким последствиям это может привести. Вы готовы пустить в ход оружие?
То, что происходило на протяжении последующего получаса, я позволю себе опустить. Скажу лишь о том, что когда мы открыли крышки клеток, шум, производимый крысами, был перекрыт ружейной и револьверной пальбой, а отвратительное зловоние — пороховым дымом. Мы сложили во дворе трупы этих мерзких тварей, предварительно покрыв их соломой и облив керосином, и разожгли большой костер, в котором все они сгорели. Наблюдая за языками пламени, Холмс негромко спросил меня:
— Ватсон, не могли бы вы ненадолго одолжить мне ваш револьвер?
Я протянул моему другу свое оружие, и он молча куда-то ушел. Зачем ему это понадобилось, я не мог сообразить, пока не услышал выстрел. Тогда до меня дошло, что именно побудило его обратиться ко мне с такой просьбой.
— Мастиф? — спросил я, когда он, продолжая хранить мрачное молчание, вскоре вернулся.
— Как и все обитатели этого зловещего места, он был слишком агрессивным, чтобы пытаться его приручить, — ответил мой друг.
Мы с Холмсом уехали. Той же ночью тела Ван Брегеля и его сообщника увезли из дома, после того как инспектор Анвин и его люди обыскали здание и предали огню все документы, имевшие отношение к научным экспериментам Пайда Пайпера, за исключением содержимого большого чемодана, который он никому не рискнул доверить во время своего путешествия из Лондона. Об окончательных итогах этого дела мы узнали через неделю после возвращения в Лондон во время обеда в «Карлтоне» вместе с премьер-министром и Майкрофтом.
Это был один из тех редчайших случаев, когда Майкрофт покинул свои апартаменты в Пэл-Мэл. Обычно он проводил вечера в клубе «Диоген». Но на этот раз брату знаменитого сыщика пришлось сделать исключение. Поскольку в клубе «Диоген» можно было вести беседы только в маленькой гостиной для посетителей и инициатором нашего приглашения являлся премьер-министр, Майкрофту ничего не оставалось, как без особого энтузиазма согласиться пойти с нами в «Карлтон».
Должен признаться, что роскошь ресторана произвела на меня впечатление, а вот знакомство с премьер-министром немного разочаровало. В отличие от представительного Майкрофта, который держал себя с поразительным достоинством, глава правительства показался мне невзрачным и весьма ординарным человеком: маленькие подстриженные усики и бесцветные, близорукие глаза, прятавшиеся за стеклами пенсне в золотой оправе.
Майкрофт, несомненно, был более выдающейся фигурой, и я вспомнил, как Холмс как-то говорил, что за счет своей феноменальной памяти и редкой способности запоминать и сопоставлять полученную информацию в услугах его брата время от времени нуждались все ведущие правительственные учреждения. Причем довольно часто в основе важных решений, определяющих государственную политику, лежали рекомендации, которые давал Майкрофт. Нередко случалось так, что от него зависела судьба нашей старой доброй Англии.
Неудивительно, что именно Майкрофт главенствовал в проходившей за столом беседе. Как только официант отошел от нашего стоявшего особняком столика, он произнес:
— Дорогой Шерлок, уважаемый доктор Ватсон, отдавая дань вашим несомненным заслугам в расследовании этого запутанного дела, я хочу сообщить вам, что оно успешно завершено. Зная ваши склонности и привычки, полагаю, вам интересно было бы узнать о тех фактах, которые нам стали известны о Ван Брегеле и его сообщнике. Под словом «мы» я, естественно, подразумеваю правительство, хотя обо всех обстоятельствах этой истории знают не более чем два-три его члена из Совета по внутренней безопасности.
Сначала давайте поговорим о Ван Брегеле. В ходе расследования, которое по нашей просьбе провели голландские власти на Суматре, выяснилось, что настоящее имя Пайпера—Брегеля — Вильгельм Ван Хефлин. Он работал менеджером в компании, занимающейся выращиванием и экспортом кофе, центр которой находится в Амстердаме. Родился он в Роттердаме, его мать была англичанкой, а отец — голландцем, капитаном дальнего плавания. Поскольку отец подолгу отсутствовал, воспитанием Вильгельма Ван Хефлина преимущественно занималась мать, большую часть времени проводившая в Англии. Поэтому, несмотря на свое имя, он считал себя англичанином. Я рассказываю вам об этих подробностях потому, что они имеют самое непосредственное отношение к дальнейшей деятельности Ван Хефлина.
Еще в детстве, проведенном в основном в Англии, он подружился со своим двоюродным братом по материнской линии — Джонасом Бедлоу, который позже и стал его сообщником в этом деле. Ван Хефлин был подростком, когда его отец удалился на покой, и мать с сыном вернулась в Голландию. Тем не менее он продолжал поддерживать самые тесные связи с Англией, продолжая считать себя гражданином Британской империи.
Лишь после окончания школы молодой человек узнал правду о своем подданстве. Для него это оказалось тяжелым ударом. Поскольку к тому времени его мать и отец скончались, Ван Хефлин вернулся в Англию с намерением занять какой-нибудь пост на государственной службе. Он был весьма образован и неглуп и имел все основания рассчитывать на то, что прошение будет удовлетворено. Однако, когда из документов выяснилось, что он является гражданином Голландии, а не Англии, просьба его была отклонена.
Как нам сообщили с Суматры, даже тридцать лет спустя Ван Хефлин все еще продолжал горько сетовать на то, что правительство Великобритании «отнеслось к нему предательски». Я ни минуты не сомневаюсь в том, что именно из-за того отказа он затаил обиду и решил отомстить правительству страны и ее народу. Полагаю, что по той же причине Ван Хефлин выбрал себе работу на другом конце Земли, дабы жить как можно дальше от Англии.
Как бы то ни было, дела Ван Хефлина на Суматре шли вполне успешно, и он довольно быстро превратился из простого клерка в менеджера одной из кофейных плантаций. Примерно в это же время он начал проводить эксперименты над грызунами, обитающими на Суматре. Личные бумаги, найденные в его чемодане, подтвердили тот факт, что уже тогда он ставил свои опыты и скрупулезно вел записи о численности и весе животных.
Ван Хефлин процветал на Суматре, а положение его двоюродного брата, Джонаса Бедлоу, оставшегося в Англии, тем временем ухудшалось. После смерти отца к нему по наследству перешла их семейная ферма. Дела на ней и раньше-то шли неважно, а неумелое ведение хозяйства Джонасом Бедлоу практически свело ее рентабельность к нулю. Он все сильнее нуждался в деньгах и готов был согласиться на любое предложение своего двоюродного брата Ван Хефлина, которое помогло бы поправить финансовое положение.
В том же чемодане мы нашли письма Бедлоу, вместе с документами из личного архива Ван Хефлина они свидетельствуют о том, что, оставив свой пост на Суматре, он забронировал билет до Англии в один конец и оплатил багаж, состоявший из «образцов» — так он всегда называл кошмарный результат своих экспериментов. Бедлоу встретил его у причала в крытом фургоне, предварительно подготовив ферму к приему ужасных обитателей.