Четыре крыла Земли

– За последние годы чернозему не прибавилось...

– Чудесно. Так вот. Арабы сочтут возможным спокойно двинуться с автоматами к разлегшимся безоружным поселенцам, дабы перестрелять их при свете все той же луны. Но стоящие начеку, то бишь в засаде, бойцы блестящего полевого офицера Яакова Кацира, сына не менее блестящего политического деятеля, депутата Кнессета Йорама Кацира, паля поверх уткнувшихся носами в грязь еврейских голов, уничтожают кровавую банду, а после принимают в свои объятия спасенных ими поселенцев – перепачканных, перетрусивших, но живых. И те, забыв о планировавшемся прибытии в Канфей-Шомрон, покорно идут в объятья. А куда деваться? На спасителей-то с кулаками не кинешься!

Что ж, значит, теперь он, Ахмед Хури – еврейский агент. В течение нескольких часов жизнь рухнула, и на ее месте зачернело здание новой жизни, ничего общего не имеющей с предыдущей. Несколько часов назад из Эль-Фандакумие в бывший Канфей-Шомрон уходил нормальный человек, любящий своих друзей, любящий свою семью – Афу, Хусама, Амаля – любящий свой народ, хотя и – как совсем недавно выяснилось – не готовый отдать жизнь за него. Возвращается же грязный предатель, вымоливший у врага прощение ценой того, что будет толкать под пули своих товарищей и невидимым образом подставлять ножку своим командирам. Хорош, нечего сказать! А что было делать? Умирать? Хоть и сказано в Коране «всякому, имеющему душу, надобно умереть не иначе, как по воле Аллаха, сообразно книге, в которой определено время жизни» – Кисмет! – но почему-то хочется, чтобы в этой книге было определено побольше времени.

Ахмед спустился по пологому склону, где ступенились террасы, на которых жители деревни выращивали оливы. Эти террасы были отгорожены одна от другой невысокими сложенными из камней стенами, выполняющими функции межей, и Ахмеду пришлось попотеть, перелезая через них. Вслед за тем он нырнул в пещеру и по тоннелю выбрался на плато Иблиса. Вон уже внизу светятся голубоватые огоньки Эль-Фандакумие, над которыми горят электрические зеленые кольца, опоясывающие минареты. Там закончилась салят аль-магриб, вечерняя молитва. Рядом – кофейня, где он так любит вечерами сидеть с друзьями, Мустафой и Исмаилом... фруктовые сады... туман, тонкий, как крылышки богомолов.

Как бы то ни было, при виде малой родины Ахмед зашагал веселее. Скоро он будет дома, а дома все будет хорошо. Не может быть плохо. Ему было неведомо, что в тот момент, когда он выходил из вагончика капитана Кацира, две пары глаз смотрели на него в бинокли ночного видения – один, купленный на деньги европейских гуманитарных организаций, переданные страждущему палестинскому народу, другой... на покупку другого тоже кое у кого нашлись деньги. Первый бинокль прижимал к переносице следивший за происходящим дозорный Мазуза Шихаби, второй держал в руках Юсеф Масри, сотрудник штаба того же Шихаби. Впрочем, Шихаби был бы очень удивлен, застань он последнего за этим занятием.

– Плохо! Плохо! Очень плохо! – Коби развел руками. – Сколько раз говорить – воздействуй сильным на слабое!

Потирая ушибленный бок, рядовой Шауль Левитас стал вяло подниматься с земли, покрытой сосновыми иглами. Настроение у него при этом было чуть ниже похоронного. Круглолицый самар{Старший сержант.} Моше Гринштейн только что отправил его в длительный пируэт над поляной, где проводилась тренировка по Крав Мага – израильской системе рукопашного боя и самообороны без оружия.

– Ну-ну, не вешай нос, Шауль! – сменил Коби гнев на милость. – Ты ведь начал хорошо. Какой главный принцип Крав Мага? Любой предмет, попавшийся под руку, можно использовать, как оружие. Вот ты и пытался использовать эту щепку. Замечательно! Она относится к категории «хафацим дмуей сакин» – «предметы, подобные ножу». Основные приемы с таким предметом – прямой тычок на прямом хвате, тычок по дуге на прямом и обратном хвате, режущее движение. Ты применил режущее – прекрасно. О чем ты забыл? О том, что это все же не нож. Когда ты его используешь, атакуй уязвимые части тела противника, в первую очередь – не защищенные одеждой. Лицо, шею, кисти рук и запястья! А ты куда ткнул?

Читатель никогда не узнает, куда ткнул Шауль, потому что мобильный телефон Коби вдруг запел по-особому нежно: «Милый! Ответь, это я!»

Почему-то всегда, когда звонила Яэль, тембр этого женскоголосого сотового клише менялся, так что Коби по самому звонку чувствовал – звонит не кто-нибудь, а она, любимая!

– Алло, Коби?

Он махнул рукой самару Гринштейну, чтобы тот продолжал занятие с солдатами, а сам, приложив к уху мобильный телефон, зашагал к своему вагончику в состоянии полнейшей любовной нирваны.

Хорошо, что она позвонила. Приятно иногда вспомнить, что на свете есть не только красные береты, ночные патрули, стукачи в куфиях, террористы и поселенцы, а еще и квартирка в Алфей-Менаше, Яэль, которая и уют бережет, и делами занимается, и о нем, о Коби, помнит каждую секунду, что есть еще маленький Ноам, который, куда бы ни шел, тащит с собой за полосатый хвост своего любимца, мехового тигра раза в полтора больше его самого. Коби, сидя на стуле, чуть откинулся, прикрыл глаза, представил, что они сейчас сидят с Яэль и Ноамом на своей огромной веранде и пьют. Он – пиво, Ноам – свой любимый малиновый сок, а Яэль, как всегда, – в любую погоду и в любое время дня и ночи – крепкий кофе.

– Коби, Коби, что ты молчишь, что с тобой?

– Здесь я, – тихо сказал в мобильник Коби, очнувшись за своим рабочим столом в армейском караванчике. – Здесь я, дорогая, не волнуйся!

– Конечно, я волнуюсь! – возмутилась Яэль. – Ты все не звонишь и не звонишь. У тебя что, какое-то ночное задание? Операция?

– Да нет, нет, просто дел очень много!

– Дел много? Коби, милый, ты же знаешь, как я переживаю! Неужели ты не мог...

– Мог, мог, прости меня, Яэль. Честное слово, замотался. И потом, неужели ты за все эти годы не устала волноваться?

– Устала-не устала! Что ты такое говоришь? Разве к этому можно привыкнуть?

Тут их разговор прервался, потому что к жене пришла соседка, а главное, Яэль уже знала, что ее драгоценный Коби жив, не ранен, а когда он до дому доберется, того он и сам не знал.

Мобильный уснул, Яэль вновь была где-то за десятки километров в тихом уютном Алфей-Менаше – одно название, что «Территории», – а Коби опять нос к носу со своими мыслями. Вернее, с одной мыслью, которая не давала ему покоя. Все замечательно рассчитал папа, кроме одного – а что если своей первой очередью, той самой, которой поселенцев будут прижимать к земле, арабы кого-нибудь так прижмут, что потом, когда все встанут, он там и останется? Да, конечно, издалека в темноте попасть сложно, но не невозможно. И вообще, все может случиться. Есть такое понятие – «шальная пуля». Нет, отец слишком легко распоряжается чужими жизнями. Но в одном он прав – никуда ни о чем сообщать нельзя, и ловушку для арабов надо делать самому. Только такую, чтобы полностью исключить возможность гибели хотя бы одного из поселенцев. А как?

Мазуз с шипяще-свистящим звуком втянул в себя дым из наргиле. Что за гадость этот «Аль-Бустан». То ли меда в нем переизбыток, то ли табак какой-то не такой – в общем, мерзость ужасная. Говорил же: «Не покупайте «Аль-Бустан»! Купите лучше что-нибудь подороже, но так, чтобы, когда куришь, блевать не тянуло!» Нет, все-таки купили «Аль-Бустан».

Ну хорошо, вернемся к нашей проблеме. Почему Абдалла Таамри потребовал, чтобы человек Мазуза явился в определенное место с определенным заданием. Почему он просто не изложил Мазузу ситуацию и не предоставил свободу действий: мол, так и так – примерно такое-то количество поселенцев примерно в такое-то время выходят из Элон-Море и идут примерно таким-то маршрутом? Ваша задача перехватить их и уничтожить. Вместо этого он вникает во все детали, указывает, куда конкретно кого-то посылать, хотя ясно, что сам Мазуз в этом разбирается куда лучше. И еще – как быть с Ахмедом Хури, которого Мазуз лично отправлял с видеокамерой на плато Иблиса и которого потом наблюдатель в бинокль видел выходящим из каравана еврейского офицера? Он, кстати, мог послать и кого-то другого. Пожалуй, этого Ахмеда имеет смысл допросить.