Страница 11 из 80
Все равно их способность мгновенно отключаться внушала недоумение. Возможно, поэтому они практически не интересовались этими вопросами. Лозунг «Даешь ковчег!» имел у них не столько политический или философский смысл, сколько медицинский. Одно только упоминание о ковчеге, о его сокрушающей мощи, о цели, к которой должен был стремиться каждый добрый поселянин, порой производило удивительное действие. Люди вставали и мчались на работу! В этом не было никакой показухи, лицемерного энтузиазма — хордянину, которому напоминали о его долге перед ковчегом, на самом деле становилось лучше, снимались боли, рассасывались недоброкачественные опухоли, восстанавливались функции внутренних органов.
Я сам был тому свидетель.
Когда же, поделился со мной один из местных лекарей, диагноз был неясен и не подпадал ни под одну из ранее описанных болезней, необходимо было тут же доложить о случившемся в замок и терпеливо ждать откровения. Если ковчег брал на себя бремя пророчества, в замке тут же выписывали рецепт и методику исцеления, которым лекарь должен был следовать неукоснительно. Бывали, правда, непоседы, пытавшиеся собственным умишком дойти до этой мудрости, но даже в случае успеха они первым делом отправлялись в темницу и там добровольно заявляли о найденном способе. В камере они ожидали приговор ковчега. В любом случае свои открытия они приносили в дар славным и какому-то третьему столбу.
Здесь в поселении я впервые увидал местные транспортные средства. Я назвал их мобилями. Передвигались они с помощью электромоторов, питаемых малоразмерными аккумуляторами. Мобилей было немного и раскатывали на них исключительно благородные и образованные, то есть, власть предержащие. Удивительно, что никто не знал, когда и где появилась подобные самодвижущиеся экипажи, кто их изобрел? На все вопросы следовал один и тот же ответ — это дар славных своему народу, и какая разница, где и когда подобное чудо техники досталось поселянам. Говоря об «откровениях», «дарах», дирахи ничуть не лукавили — они искренне считали, что всякое изобретение, устройство, новое лекарственное средство, способ развлечения, техническая новинка (электричество, например) посылались в награду за усердие, за неописуемый энтузиазм, которым простые поселяне проявляли в деле строительства ковчега. Вот еще загадка — конструкция любого мобиля была примитивнейшая: подвеска жесткая, лобовые и боковые стекла плоские, внутренняя отделка на уровне пещерного века, а шины — резиновые! С камерами, с автоматической подкачкой!..
Дороги, по крайней мере, те, которые попадались мне на Дирахе, были дрянные, так что ездили образованные и благородные небыстро, но с удобствами. Управлялся мобиль с помощью ручки, как электропоезд. Я как-то улучил мгновение и заглянул под капот. Так и есть — коробки передач у мобиля не было! Электромоторчик маленький, практически все пространство занимали батареи. Какова же в таком случае должна была быть их емкость, если, как утверждали местные, при самой усиленной эксплуатации аппарат мог месяц обходиться без подзарядки?! Для восстановления рабочего состояния батареи строго по графику грузили на баржи и сплавляли вниз по реке. На вопрос «куда именно», поселяне удивленно поглядывали на меня и начинали чесаться. Только раз мне удалось услышать более-менее подробное объяснение.
Один из моих пациентов удивленно глянул на меня и почесал брюхо. О маршруте известно тому, кому это доверено знать, заявил он. Ему-то это зачем? Потом, правда, обмолвился, на местных заводах их точно не подзаряжают. Говорят, что везут на материк Дьори, к расположенным там «огнедышащим горам». Позднее я выяснил, что в порту батареи действительно перегружали на подводные лодки и отправляли на соседний материк.
Мой собеседник, впервые упомянувший о перевалке аккумуляторов, сообщил об этом походя, как о само собой разумеющемся предмете. Его вообще не интересовало, какие грузы и куда доставляются, откуда берется свет, что производят местные заводы. На все про все был готов один ответ — производят и везут то, что необходимо для постройки ковчега. Так же равнодушно относились губошлепы и к космическим перелетам, только в этом случае обязательно прибавляли, что всякий шаг к звездам — мера вынужденная, оборонительная. Подобные вопросы даже вопросами не считались, они вызывали разве что сочувственное почесывание, а то и насмешки — стыдно таких простых вещей не знать.
Другое дело, попытки выяснить, когда появилось то или иное усовершенствование, как давно был запущен первый космический корабль, с какого момента в столицу Дираха и на расположенные там заводы, начала поступать электроэнергия от построенной на самой крупной реке материка, упрятанной в недра горы, гидроцентрали. Поселяне отвечали и на эти вопросы, но они уже не веселились как малые дети незнанию чудилы-знахаря, а отвечали заученно, испытывая при этом граничащее с неприязнью раздражение.
Я сразу уловил, что, трогая подобные темы, балансирую на грани дозволенного и ставлю собеседников перед нелегким выбором — сразу бежать в замок и донести, что некий горец интересуется тем, о чем «недостойно размышлять», или забыть об этом разговоре в надежде, что все обойдется. В любом случае я знавал слабонервных, которые после встречи со мной, сломя голову бежали в замок, прорывались в канцелярию и требовали, чтобы их немедленно заключили под стражу до окончательного и беспристрастного выяснения обстоятельств дела. При этом вовсе не требовалось называть причину ареста — общим мнением было убеждение, что священный ковчег знает, кто в чем повинен и рано или поздно вынесет справедливый приговор.
Вот почему я очень осторожно касался этой темы. В голове не укладывалось, что самую важную «государственную» тайну на Хорде составляла история цивилизации. Вообще, происхождение того или иного предмета, явления, не исключая общественных институтов, сословий, властей — кто такие, например, славные (о третьем столбе я даже спрашивать не решался, это табу у меня еще вероятно со сталинских времен осталось) — являлось запретной темой, причем подобные запреты строжайше соблюдались как на официальном, так и на бытовом уровне.
Это был нонсенс — не знать своей истории! Население Хорда, отличавшееся детским простодушием и звериной выносливостью, жило исключительно будущим — той минутой, когда раздастся трубный глас, и все они стройными рядами, в колоннах, возглавляемых знаменосцами, с лозунгами и плакатами, украшенные гирляндами цветов, в сопровождение пляшущих мамок поднимутся на борт священного ковчега и умчатся в уже измеренную славными даль, где их ждут стабилизация, мобиль на каждого жителя, соблазнительные райские мамки, свобода, равенство, братство. Хотя при этом каждый добрый поселянин неизменно подчеркивал, что как раз свобод, равенств и братств и на Хорде вполне достаточно. Для некоторых даже с избытком. С трудом мне удалось узнать, что этот намек касался прозрачных — это была то ли секта, то ли подпольная террористическая организация, то ли присланные Черным гарцуком выродки, которые вслух заявляли, что никакого ковчега не существует и в помине, что славные дурят поселян, пудрят им мозги. На самом деле спасение придет издалека, от звезд. Там обитают прародители всех поселян, там праотцы…
Назвать все это бредом, а всю планету исполинским сумасшедшим домом у меня язык не поворачивался. Даже имея в виду их неодобрительное отношение к звездам, которых они пугались, как малые дети, как собака палки, я не мог вообразить, чтобы вся раса поголовно вдруг свихнулась на идее спасения, воплощенной в ковчеге.
Между тем наступило время мерцания. Короткие звездные ночи, когда небо вдруг очищалось от туч, наводили на дирахов ужас. Истоки безумия всегда рациональны, и слабоумный от природы никогда не в состоянии вымучить конструкцию даже наипростейшего водопроводного крана. В этом смысле хордянам было не занимать сметки, практичности, трудолюбия; при всем том жила в душах губошлепов некая привлекательная, простодушная до идиотизма наивность. Они были любопытны, всякое доброе слово ловили на лету. На них грех было обижаться, и чем дальше, тем мучительнее становилось на сердце от мысли, что кто-то из славных осмелился пожечь их ядерным огнем. Но имел ли я, пришелец с далекой планеты, ответственный за чуждую поселянам расу, за папоротников цвет, за сохранение, пусть даже стесненное существование всякой прадедовской «нечисти» — домовых, леших, вил, русалок, банников, фавнов, дриад, фей, эльфов и прочих осколков прежних эпох, — имел ли я право за тридевять земель наставлять аборигенов на путь истинный? И в чем он заключался?