Страница 20 из 37
— И что же?
— Сюртэ прозевала.
— Вечная история!
— Димитров уехал отсюда в Брюссель, под именем Рудольфа Гедигера…
— Так!
— Потом побывал в Москве…
— У вас хорошая память, Годар!
— В то время я сидел на этом разделе.
— Поэтому-то я и остановился на вас… Немецкие наци из-за своей неуклюжей работы очутились в затруднительном положении с инсценировкой поджога.
— Неуклюжи, как медведи! — со злорадством сказал Годар.
— Мы должны им помочь.
— В каком смысле, мой генерал?
— Димитров превратил скамью подсудимых в Лейпциге в трибуну для пропаганды коммунизма. Посмотрите, что из-за этого творится у нас во Франции: полюбуйтесь на Роллана и других, не говоря уже о наших собственных коммунистах.
— Может быть, отсюда и нужно начать?
— Нет! — Пенсне снова совершило несколько быстрых оборотов на лакированной поверхности стола. — Рубить нужно корни! И, по возможности, вне Франции, — Леганье взмахнул розовой рукой, — там!..
— Понятно, мой генерал.
— Если немцы не сумеют покончить с Димитровым…
— Надеюсь, мой генерал, — вставил Годар, — что сумеют.
— Но весь мир окажется на стороне коммунистов, если немцы просто убьют Димитрова.
— Я вас почти понял, мой генерал!
— Значит, говорю я, с ним нужно покончить так, чтобы… В этом не должен быть виноват никто. Даже немцы!
— Я понял вас до конца, мой генерал!
— Используйте берлинские связи, Годар.
— Это не составит большой сложности, мой генерал.
— Знаю ваш такт, Годар… Если немцы будут вынуждены оправдать Димитрова, что вовсе не невозможно, пусть он не попадёт никуда: ни в Париж, ни в Брюссель, ни в Лондон…
— Скорее всего, он отправится в Москву.
— Да, скорее всего.
— А Москва, мой генерал… — Годар сделал безнадёжный жест.
— Так действуйте, прежде чем он переедет советскую границу! Обдумайте все это и, когда у вас созреет план, доложите мне.
— Будет исполнено, мой генерал.
Леганье кивком задержал поднявшегося было Годара.
— Побудьте ещё несколько минут, пока я не переговорю с капитаном. Вы должны быть в курсе всего дела! — И Леганье обернулся к Анри: — Одно из главных усилий немцев направлено к тому, чтобы доказать, что этот кретин ван дер Люббе — коммунист. Я понимаю: доказать это трудно. Если бы немцы не растеряли старых связей, они, конечно, получили бы от голландцев точные доказательства тому, что ван дер Люббе — коммунист, будь он в действительности хотя бы индийским набобом. Годар расскажет вам, как это делается.
— Я уже вошёл в курс дела, мой генерал, — с готовностью ответил Анри.
— Так возьмитесь за это теперь же: голландцы должны дать все необходимое для доказательства того, что ван дер Люббе — сообщник Димитрова. Вы меня поняли, капитан?
Леганье лёгким ударом розового ногтя заставил пенсне сделать ещё три или четыре оборота на столе и движением головы отпустил офицеров.
Когда пенсне перестало вертеться, генерал осторожно взял его двумя пальцами и лёгким движением, доставившим ему самому очевидное удовольствие, посадил на нос. Потом он снова подошёл к окну и принялся с прежним интересом наблюдать возню птиц в ветвях деревьев.
Курьер дважды заглядывал в щёлку притворённой двери в ожидании выхода начальника. Наконец Леганье спрятал пенсне в карман и, заложив руки за спину, медленно проследовал к себе в кабинет. И там ещё он некоторое время мерно прохаживался, потом, погруженный в ту же необычную для него задумчивость, сидел в кресле. Наконец, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, он позвонил по телефону. Разговор был короткий, закончившийся фразою Леганье:
— Надеюсь, что ваше поручение в Берлине будет выполнено.
Секретный сотрудник британской разведки, сидевший на контроле телефонных переговоров начальника французского Второго бюро, тотчас передал в Лондон стенограмму разговора, в котором его внимание привлекли слова Леганье о поручении в Берлине.
Заработал телеграф между Лондоном и Берлином.
Частная каблограмма редактора лондонской газеты «Ежедневный курьер» пришла в контору её постоянного берлинского корреспондента Уинфреда Роу, известного в международных журналистских кругах под кличкою «капитана Роу».
Причина предстоящего появления Годара в Берлине была уже ясна британской секретной службе, и цель его вполне соответствовала намерениям Интеллидженс сервис. Капитан Роу получил предписание помочь Годару выполнить его поручение.
Незадолго до того, как все это произошло, почти непосредственно за тем, как генерал Леганье опустил телефонную трубку на рычаг, майор Годар появился в его кабинете.
— Мне не хотелось говорить об этом даже при капитане Анри, мой генерал…
— Что-нибудь важное?
— Совершенно ошеломляющее сообщение пришло от Роу в Лондон, мой генерал!
— Через ваш «Салон»?
— Да. Немцы принимают участие в заговоре на жизнь Франклина Рузвельта.
— Ого! Далеко тянутся.
Майор осторожно спросил:
— Что прикажете делать, мой генерал?
Генерал, взгляд которого никогда не задерживался на лице собеседника, на этот раз пристально посмотрел в глаза Годару.
— Молчать! — выразительно, хотя и совсем не громко, проговорил генерал.
Годар поклонился и вышел. Леганье был уверен, что этот офицер понял его.
Почти такой же ответ получил и сотрудник британской секретной службы, положивший перед своим начальником расшифрованный текст срочного сообщения капитана Роу.
— Оставьте эту депешу у меня, — сказал начальник. — Я сам займусь этим.
Ни французская, ни английская секретные службы тогда ещё не имели представления о силах, принимавших участие в кровавой игре, начало которой было положено радиограммой Долласа, посланной с «Фридриха Великого» перед его приходом в Гамбург. Они не знали, что тайная нить, протянувшаяся между Берлином и Вашингтоном, уходила одним концом в личный кабинет начальника немецкой военной разведки полковника Александера, другим концом — в кабинет начальника американского Федерального бюро расследования Герберта Говера. Никто, кроме лиц, принимавших непосредственное участие в «операции», не знал, что 13 февраля 1933 года к Говеру явился агент его бюро Конрой и доложил: