Страница 5 из 70
"Опель" тесноват для нас и нашего оружия. Никак не eдается пристроить винтовки так, чтоб они не мешали. Укладываем их и вдоль и поперек, но сидеть все равно неудобно, да влезать и вылезать тоже. В случае нападения здорово можно влипнуть. Столько времени ухлопаешь, пока выберешься сам и выудишь потом свою винтовку. А тут еще пограничники предостерегают нас, что возможны неожиданности. В лесах, случается, стре ляют и даже захватывают машины. Ездить по шоссе стало совсем небезопасно, особенно в Южной Эстонии, Проклиная тесноту "опеля" и длину винтовок, мы в конце концов кое-как усаживаемся. Я вынимаю из кармана гранаты и укладываю их у заднего окошечка.
Выезжаем мы ночью, и я не успеваю узнать, в чем именно состоит наше задание. Знаю лишь то, что конечный пункт маршрута - Латвия и что поедем мы через Тарту и Валгу. Мы должны вступить в контакт с фронтовыми частями Красной Армии. Наверно, мы являемся особой группой по установлению связи или сбору информации. Это заставляет задуматься. Неужели немцы и в самом деле подходят уже к границам Эстонии? Иначе зачем она вообще нужна, такая особая группа?
Нийдас, видимо, тоже озадачен и говорит:
- Во времена Суворова катали из конца в конец курьеры, в двадцатом веке есть вроде и радио, и телефон.
- Диверсанты перерезают телефонные линии, - объясняет Руутхольм.
- Шутки ради нас бы не послали, - вмешиваюсь и я.
Немного погодя Нийдас опять принимается за свое:
- Видать, не доверяют донесениям отступающих частей.
Я не совсем понимаю, к чему клонит Нийдас.
- Никогда бы не подумал, что немцы так глубоко проникнут на нашу территорию, - продолжает Нийдас. - Никак не возьму этого в толк.
- Я тоже, - честно признается Руутхольм,
Я возражаю:
- Ну, не вечно им наступать, фашистам. Нийдас соглашается:
- Само собой. Но мы с самого начала могли бы дать отпор посильнее. Прямо страшно заглядывать в газеты.
- Отступать тяжелее, чем наступать.
Но эти слова политрука кажутся нам пустым мудрствованием.
До Тарту мы едем в составе небольшой автоколонны. Бойцы другого истребительного батальона везут в город Таары* оружие, в котором очень нуждаются и тамошние батальоны, и советский актив. Впереди всех тарахтит Коплимяэ и еще один мотоциклист, за ними - наш "опель", потом - два грузовика с винтовками, пулеметами и патронами, а в конце - еще одна легковая. Едем довольно медленно: на извилистом Пийбеском шоссе не очень-то разгонишься в темноте, да еще с прикрытыми фарами, к тому же скорость грузовиков вообще невелика.
* Таара - бог древних эстонцев. Город Таары - Тарту.
Ничего не происходит. Пограничники явно преувеличивали.
Политрук разговаривает с моряком по-русски. Но настоящего разговора не получается, и Руутхольм не очень-то владеет языком. Да и лейтенант, видно, не из разговорчивых. А вообще-то он симпатичный. Вроде бы стесняется, что разговор с ним стоит нам таких усилий.
Раза два мы останавливаемся: у первого грузовика дурит мотор, и его отлаживают больше часа. Коплимяэ затевает разговор с водителями, Нийдас предпочитает ходить вокруг своей машины. По его словам, она тоже не ахти. Клапаны стучат, зажигание не отрегулировано, карбюратор засорен. Зачем же, придираюсь я к Нийда-су, он выбрал на ипподроме эту развалину? Он оправдывается тем, что мотор насквозь не увидишь. "Так взял бы хоть машину побольше", - не унимаюсь я. Нийдас терпеливо объясняет, что ничего помощнее и получше там не нашлось. Я оставляю его в покое. Не настолько мы были знакомы до вступления в батальон, чтобы я мог въедаться ему в печенки. Мы подружились лишь в последние дни. Он первый начал говорить "ты", и мне стало неловко ему "выкать". Так мы и перешли на тон закадычных дружков.
Я был здорово возбужден, когда мы выезжали из Таллина. Но понемногу привык к тому, что у меня есть винтовка и гранаты и что мы едем по особому заданию. Временами я даже позадремываю, и, когда Руутхольм восхищается, какие у меня крепкие нервы, я принимаю его восхищение как должное. В конце концов, с чего бы это моим нервам быть не в порядке?
В Тарту добираемся лишь утром - часов в девять или даже в десять. Выходит, ползли как улитки. Перекусываем, добываем в красноармейской части бензин. Красноармеец, отпускающий нам горючее, советует остерегаться немецких самолетов. Да-да, фашистские воздушные пираты охотятся и за отдельными машинами. Меня бы эти "воздушные пираты" насмешили, услышь я про них не от сержанта в промасленном комбинезоне. А тут я подумал, что он чертовски изысканно выражается и вообще, видно, образованный. Разве что преувеличивает воздушную опасность, как и таллинские пограничники с их разговорами о перестрелках.
Но все-таки предостережение немножко тревожит. Радости мало, если какой-нибудь "юнкерс" спикирует нам на голову. Впрочем, я испугался не этого: вряд ли наши дела уже настолько плохи, что на каждую нашу машину приходится по немецкому самолету. Дело, однако, в другом: раз вражеская авиация проявляет такую активность над территорией Эстонии, значит, фронт намного ближе, чем я думал.
Война до сих пор остается для меня чем-то далеким, хотя с того дня, как немецкие войска перешли границу, прошло почти две недели. Я не верю и не хочу верить, что гитлеровская армия ворвется в Эстонию. Бои идут в Литве, в Белоруссии, на Украине и на окраинах Латвии, но я все еще надеюсь, что не сегодня-завтра Красная Армия остановит врага и перейдет в контрнаступление. А тут нас предупреждают, чтобы мы остерегались немецких самолетов.
Где сейчас линия фронта? В сводках Совинформбю ро появилось Даугавпилсское направление. Даугавпилс находится в южном углу Латвии на реке Даугава, от него до эстонской границы километров двести. Хозяин нашего дома говорил что-то о Риге, но в военных сводках нет и намека на Рижское направление. Так или иначе, враг все еще далеко за Даугавой. Или это не так? Вдруг немцы уже под Валгой? Раз "юнкерсы" гоняются за машинами на наших шоссе, значит...
Неохота об этом думать.
Вдруг Нийдас сообщает:
- Говорят, немцы форсировали Даугаву.
Сообщает этак задумчиво, тихим, спокойным голосом.
- Я слухам не верю.
Это говорю я.
А Руутхольм замечает:
- К сожалению, вполне возможно.
Неужели немецкие войска и впрямь продвигаются так быстро?
Из Тарту мы выезжаем часов в пять вечера. К югу от города копают противотанковый ров, черные зигзаги которого уходят за холмы. На обочине шоссе стоят наготове ежи, сваренные из рельсов, - в случае нужды ими загородят проезд. Я молча раздумываю, смогут ли эти ежи и земляной вал преградить дорогу танкам. Но к твердому решению прийти не могу, слишком скромны мои познания по военной части.
Мы и теперь едем медленно - очень осторожно. Ний дас вздыхает: мол, он быстрее и не может ехать - и начинает говорить, что давление масла ненормальное, да и один из цилиндров вроде бы дает перебой. Я снова принимаюсь изводить его, он приводит в оправдание все те же доводы, но все-таки прибавляет скорости.
Когда мы проезжаем мимо озера Эльва, мне отчаянно хочется прыгнуть в воду. До чего же было бы прият но хоть окунуться. Гребнуть руками раз двадцать и вылезти. Но как раз возле озера Нийдас прибавляет газу. А может, мне просто кажется? Как бы то ни было, не успеваю я и рта раскрыть, как все соблазны остаются позади. Видимо, Нийдас все-таки ни при чем, виноват я сам. Меня удержала глупая боязнь показаться своим спутникам мальчишкой.
На контрольном пункте в Рыйгу проверяют наши документы. У каждого из нас - книжка бойца истребительного батальона. Кроме того, у флотского лейтенанта есть с собой бумага - очень действенная, Красноармей-. цы с недоверием поглядывают на наши винтовки и гранаты, но, увидев эту бумагу, тут же отдают честь, и мы едем дальше.
Не пойму, почему красноармейцы так подозрительно к нам приглядываются. Военные вообще не в меру осторожны. Пограничники говорили нам о бандитах, которые будто бы прячутся в лесах, но до сих пор никто не пробовал напасть на нас.