Страница 113 из 159
Левенгаупт еще сутки простоял у Каукулы, куда отступил через мост у Суттулы, сжег Кюменегорд, но уже 4-го получив известие, что Карельский драгунский полк покинул Аньялу, при появлении первых казачьих разъездов, вновь собрал военный совет на котором все, кроме Будденброка высказались за отступление. Полковник Вреде просто отказался в нем участвовать.
Даже финские крестьяне пытались препятствовать отступлению шведской армии. Они хотели поджечь мост возле Аборфорса, что хоть как-то вынудить шведов принять бой с русскими. Пришлось выставить кавалерийский разъезд для охраны моста. При чем если бы Левенгаупт попытался хоть раз показать намерение, что он всерьез хочет сразиться, то кампания этого года, видимо так бы и закончилась.
2-го июля Ласси получил из Петербурга приказание завершить кампанию на берегах Кюмени, сделать эту реку границей и приступить к возведению вдоль нее укреплений, а затем стоять лагерем до тех пор, пока не настанет время уходить на зимние квартиры. Но к моменту получения этого приказа русская армия уже далеко шагнула за Кюмень и проведенный Ласси военный совет принял решение, что если бы правительство в Петербурге знало истинное положение дел, и то, как шведы без боя оставляют весь край, то грех было бы этим не воспользоваться и не завершить войну в Гельсинфорсе.
Странная война, где одно правительство требовало остановиться и сражаться, а полководец это не выполнил и был казнен, а другое правительство требовало тоже остановиться, но полководец продолжал сражаться и продвигаться вперед, рискуя, в принципе, тоже своей головой, но завоевал всю страну и был достойно за это награжден.
Итак, бегство продолжалось. Русская пехота просто не успевала за противником, а казаки и гусары не выходили из непрерывных стычек с противником, жаля его со всех сторон.
С 5-го июля шведы возобновили отступление. Берегом Финского залива они двинулись через Куппису (Kuppis) и Пюттису (Pyttis), вышли к Большому и Малому Абборфорсу (Stora och Lilla Abborfors), где и встали лагерем.
Шведская позиция и в этот раз была весьма удобна для обороны. Положение самого Левенгаупта усложнялось порой открытым неподчинением, как собственных офицеров, так и всего шведского флота, который также считался, что находиться в его подчинении. Но если в армии его приказания выполнялись спустя рукава, то флот порой просто игнорировал и не считал нужным исполнять его распоряжения, усугубляя тем самым общую картину бедственного положения и главнокомандующего и армии.
Корабельный флот адмирала Кронгавена (Cronhawn) состоявший из 6-ти кораблей, отказывался препятствовать русским в Выборгском заливе, чтобы нарушить их перевозки, снабжение армии.
Основная шведская эскадра, состоявшая из 15 линейных кораблей, 5 фрегатов и нескольких судов меньшего класса с 25 мая находившаяся в море к 5 июня прибыла к Асп-э, где ограничилась лишь посылкой 5 кораблей в крейсерское плавание. В результате было зачвачено несколько русских судов, груженных различным товаром. Болезни, преследовавшие шведский флот постоянно, вынудили командующего эскадрой сменить стоянку и отойти в середине июля к Гангеуду. Оставаясь в прикрытии армии, шведский флот не выполнял ни возложенной на него задачи, и не пытался атаковать и русский флот, несмотря на все свое преимущество. Русские также бездействовали в этом году.
Шведская гребная эскадра находилась у Варгшера (Wargskar), и Левенгаупт требовал от командующего галерным флотом оставаться на месте, так как при нем находились транспорта с провиантом. Однако последний упорствовал в своем желании уйти оттуда при первом же попутном ветре, что и выполнил, оставив армию без дополнительных припасов.
Простояв шесть дней на абборфорской позиции Левенгаупт отступил снова и двинулся по направлению к Борго. В ночь с 12 на 13 июля армия прошла Форсбю (Forsby) и встала на лугах Бергбю (Bergby). Позиция снова была неплохой для обороны, хотя и не очень пригодной для размещения самой армии — место было сырым, болотистым, а лето выдалось дождливым и холодным. Обоз ушел дальше к Борго, поэтому финские и шведские солдаты страдали от недостатка и пищи и нормальных лагерных условий, спали в шалашах, на сырой земле. Все это способствовало развитию заболеваний. Повторюсь, что позиция все равно была очень выгодной для обороняющихся.
Сколько раз мы уже повторяем одну и ту же фразу. Вся Финляндия, если ее рассматривать с точки зрения театра военных действий, была, как нарочно, создана для идеальной организации оборонительных порядков. Причем, если со стороны противника, имея ввиду русских, естественные преграды, возвышенности, сопки, имели максимальную крутизну, становясь, как бы естественным полевым укреплением, то, наоборот, со шведской стороны они имели пологие спуски, облегчавшие подъем на господствующую высоту артиллерии, подвох боеприпасов и т. д. То есть все, абсолютно все способствовало дать отпор наступавшим порядкам русским.
Последняя позиция вновь оставляется, после получения известия о возможном обходе казаков со стороны Тавансгуста. Действительно, Ласси отправил в этом направлении бригадира Краснощекова с его казаками. Вечером, 19 июля шведы уходят из Бергбю, проходят ночью, Ильбю, на рассвете — Борго, и останавливаются за городом, западнее реки Борго.
Новая позиция была хуже всех предыдущих, находясь на низменной равнине, которая позволила бы русским приблизиться совершенно незаметно и при необходимости расстрелять всю шведскую армию артиллерией с близлежащих высот, не участвую в непосредственном боевом столкновении с противником.
Прошло еще девять томительных по своему бездействию дней, в течение которых можно отметить еще большую потерю боеспособности шведской армии. Заболеваемость приняла ужасающий характер и ежедневно сотни больных отправлялись в Гельсинфорс, продолжалось дезертирство из финских полков — в одном только Карельском драгунском насчитывалось всего 73 человека.
Шпилевская, приводит письмо, обнаруженное проф. Лагусом в Скоклостерской библиотеке, написанное в лагере под Борго и датированное 12 июля 1742 года:
"Я бы почел долгом поспешить обрадовать Вас, милостивый государь, известием о наших успехах, если не был вполне уверен, что слух о наших славных подвигах не только уже долетел до Швеции, но даже успел распространиться по всему миру. Кто теперь не узнает в нас достойных потомком храбрых Свевов и Готфов?
Подумайте, мы в несколько часов сожгли в виду неприятеля Фридрихсгам, не потеряв при этом важном подвиге ни единого человека!
Воображаю, как русские были изумлены, когда увидели, что мы смели у них перед носом сжечь несколько 1000 центнеров пороха, прекрасный цейхгауз, наполненный провиантом магазин и т. д.
Вам, милостивый государь, не возможно себе представить, какая была удивительная иллюминация, когда… лопались тысячи бомб и гранат… Окончив эту иллюминацию, мы в довольно хорошем порядке пробежали до реки Кюмень, где начались новые иллюминации селами, пильными и мукомольными мельницами. Заметьте, все выполнялось с особой аккуратностью.
Когда русские с большим трудом опять догнали нас, то у Кюмени была сделана третья иллюминация мостами и всем, что попадалось под руку, включая собачьи будки. Потому что сам генерал-лейтенант (имеется в виду Левенгаупт — прим. автора) прилагал в этот день все старания, чтобы сделать как можно больше вреда. За тем мы ретировались через другую реку к деревне Саттула. Бедным русским пришлось потрудиться, догоняя нас, потому что мы, как неутомимые герои, снова перебежали через две реки, а на следующий день и через третью. Мосты мы жгли везде, так что русским пришлось то и дело строить новые.
Нельзя достаточно нахвалиться осторожностью наших генералов, которые сумели все это исполнить без малейшего кровопролития, не смотря на то, что солдаты были взбешены, осыпали проклятьями трусость своих начальников и готовы были плакать с отчаяния, что им не позволяют драться.
Если так будет продолжаться и дальше, то я надеюсь скоро увидеться со своими друзьями в Стокгольме, да так скоро, что они вряд ли успеют закончить строительство триумфальной арки к нашему прибытию".