Страница 4 из 32
— А ну-ка подойди ко мне, я тебя проучу за твой длинный язык! Ты у меня получишь пару горяченьких в назидание и впрок! Будешь знать, как держать язык за зубами!
— Ой, ой, ой! — заверещал Дубина. — Я больше не буду, клянусь святым Николой!
— И еще две розги за ложную клятву! — предупредила его учительница.
Во избежание новых добавлений Дубина проворно выбрался из-за парты и направился к учительнице, добровольно протягивая к ней обе руки.
Гибкая указка взвилась в руках учительницы и сверкнула в воздухе: вжик, вжик! Дубина взвизгнул и заскакал на месте, точно заяц:
— Ой, ой, ой, ой! Ой, ой, ой, ой!
Вжик, вжик!
— Ой, ой, ой, ой! Ой, ой, ой, ой!
Наказание совершилось в мгновение ока, и посрамленный Дубина рухнул на нашу скамью. Придвинувшись ко мне, он прошептал:
— Теперь ты понимаешь, что меня Дубиной зовут не потому что я… а потому что меня все дубасят.
— Больно тебе? — участливо промычал я, умирая от страха.
— Это только до первой сотни розог болит, а там привыкаешь, как будто бы и не тебя стегают.
— Ну так как же, знаешь ты теперь, что твоя фамилия Чопич? — снова обратилась учительница ко мне.
Но поскольку никто меня Чопичем не звал, я совершенно искренне сознался:
— Нет, не знаю.
— Но, бог мой, как же так. Разве ты не слышал, чтобы тебя Чопичевым называли?
— Это так не меня, а наш дом называют!
— О боже, боже, что за наивное дитя! — простонала учительница, но, на мое счастье, перешла к Илькану, поскольку была его очередь представляться.
— Ну, а ты, славный дядюшка, скажи нам честь по чести, как тебя зовут.
Вдохновленный моим примером и считая, что главное — перечислить все свои прозвища и клички, Илькан зачастил с пулеметной быстротой:
— Меня зовут Илья, Илька, Икета, Ильяшка, Илястик, Ильканец-итальянец, Илькушка-цыплюшка, Илькастик-головастик, Икетка-конфетка, Илька-килька, дядька Икан — твой племянник хулиган…
— Стой, стой, стой! — схватилась учительница за голову. — Я вижу, что твоих прозвищ хватит на целый класс…
— У меня еще и другие есть! — скромно заметил Ильканыч.
— Верю, верю, — остановила его учительница и потянула за полу длинной рубахи. — А где же твои штаны?
— У меня их вообще нет! — выпалил этот врунишка.
— У кого еще нет штанов?
Кроме Икана, назвалось еще пятеро длиннорубашечников. Учительница строго отчитывала их под приглушенное хихиканье класса, особенно девчонок.
— Завтра чтобы все пришли в штанах, вы меня слышали? Кто придет в рубахе, будет примерно наказан, а кроме того, будет пересажен на парту с девочкой.
Этого только не хватало — на одну парту с девочкой. Эта угроза подействовала сильнее, чем обещанное наказание. Видимо, ничего не оставалось, как натягивать на себя штаны и спасать честь.
Когда подошло время обеда, Илька стал вертеться за моей спиной, наконец нагибается ко мне и шепчет:
— Ой, до чего же я проголодался! Вот бы сейчас мою маму сюда, с моей миской и ложкой!
А теперь я должен вам раскрыть один большой секрет. Так как Илька был у нас самым маленьким, родители его так разбаловали, что до сих пор кормили с ложки. Чего только ни пробовали делать, чтобы отвадить его от этой пагубной привычки, ничего не помогало. Этот маленький разбойник отказывается питаться самостоятельно, и все тут!
На переменке Славко Дубина спросил, сколько мне лет:
— Эй, дедушкин умничек, а скажи-ка, сколько тебе лет, что ты такой умник?
— Семь! — с гордостью ответил я.
— Ровно столько, сколько моему ослу! — состроив смешную рожу, выпалил тот заготовленную остроту.
Ребята разразились громким хохотом, а я весь красный от стыда кинулся спасаться за колодец…
Что за давка, что за толчея началась, когда учительница отпустила нас домой! Каждому не терпелось вырваться со школьного двора на дорогу. Моему Икану некогда протискиваться в узкую калитку, он решил перемахнуть через забор, да, зацепившись за кол своей длинной рубахой, кубарем полетел в траву, сверкнув голым задом. Все покатились со смеху, а Славко Дубина заорал:
— Эй, ты, а ну-ка сними своего дядюшку! — И он пригнул мою голову, как будто я и правда снимаю. — Готово! Отличный портрет для паспорта.
Мы несемся, топочем пятками по пыльной дороге, а когда за поворотом показался наш дом, Икан завопил:
— Мама, мама, где ты, иди скорее меня кормить, я с голоду умираю! Тут, откуда ни возьмись, навстречу сыночку выплывает его мама.
В одной руке у нее треногий табурет, в другой — миска с мамалыгой. Уселась на табурет, Илькан с разбегу скок ей на колени и только знает рот разевать, дожидаясь очередной ложки с кашей. Причмокивает от удовольствия и урчит:
— Ур-р-р! До чего же сегодня вкусная мамалыга!
Пока Икан смаковал свой обед, меня заключил в объятия мой дед Рада и растроганно приговаривал:
— А ну-ка расскажи быстрее, сладкий дедушкин умничек, чему тебя сегодня в школе научили?
Тут я вспомнил недавнюю шутку Славко Дубины, столь сильно поразившую мое воображение, и сам решил блеснуть остроумием. С этой целью я задал моему деду тот же коварный вопрос:
— А сколько тебе, дедушка, лет?
— Да уж будет полных шестьдесят.
— Ровно столько же, сколько моему ослу! — с торжествующим видом провозгласил я.
Дед от неожиданности разинул рот и опустился на поленницу.
— О горе мне! Если ты в первый день такому научился, что же с тобой будет, когда ты закончишь первый класс. Совсем нам житья не будет, хоть из дому беги.
Все еще не в состоянии прийти в себя от неожиданности, дед окликнул мою мать:
— Эй, Соя, поди сюда, послушай, чему твой сыночек в школе научился!
Поняв, что сболтнул что-то скверное, я шмыгнул за сарай и забился в солому. Там меня нагнал мой дядька Икан, довольный обедом, и прогудел:
— Ну вот, можно и соснуть. Эх и наелся же я!
4
А теперь мне кажется, самое время рассказать, где находится мое село и как оно выглядит.
Мое село приютилось в плодородной зеленой долине, омываемой быстрыми потоками, в гористом краю под вершиной Грмеча[2]. Со всех сторон окружают его лесистые холмы, а за ними на юге тянутся длинной цепью мощные хребты Грмеч-горы.
Дом мой стоит посреди села, невдалеке от речки Япры. В получасе ходьбы от нашего дома на невысоком покатом холме белеет наша школа, церковь и еще с десяток сельских домов. В глубоких ущельях, стесненных откосами горных отрогов, видны следы древних дорог, в пещерах попадаются груды шлака, оставшиеся от римских плавильных печей. На вершинах скал виднеются развалины круглых башен и крепостных стен, уцелевшие от замков боснийских королей, а может быть, и турецких владык.
Крестьяне нередко в своих огородах натыкаются на гробницы римских воинов и находят в них золотые и медные украшения. А подле древних руин пастухам попадаются наконечники стрел, глиняные черепки и позеленевшие медные монетки. И мы играем в эти стертые монетки, играем, пока они снова куда-то не запропастятся.
Зимой, когда долина тонет в снегу, до нашего села доносится завывание волков с окрестных холмов и резкий, отрывистый лай промерзших лисиц. Наутро наш сад бывает испещрен заячьими петлями, а нежная кора молоденьких деревьев носит на себе следы острых заячьих зубов.
Ближайший город от нас — Босанская Крупа — в двадцати километрах от нашего села, до него целых четыре часа хода.
Ну вот пока и все, что я хотел сказать вам о моем селе.
Наутро разбудил меня какой-то шум, крики, пыхтение, сопение и возня во дворе. Я вскочил на ноги — и к окну. А там такое творится, что и во сне не увидишь! Все наши домочадцы навалились на моего Икана, кто за ноги его держит, кто за уши и натягивают ему силком штаны. Иканыч верещит, рычит, кусается, но все напрасно. Напялили на него штаны и крепко стянули их ремнем.
— Ой, спасите, как я теперь буду ходить! — взвыл Икан, споткнулся о подвернувшегося под ноги поросенка и плюхнулся носом в землю. Поросенок завизжал, а дядька заголосил что есть мочи:
2
Грмеч — гора в Боснии.