Страница 5 из 63
Смотрителем этих поселений чиновники назначили канского исправника Шевелева, который не только сумел обеспечить двухгодичным продовольствием своих подопечных, но и купить для них земледельческие орудия, кузнечные и плотницкие инструменты. Казенная палата старалась предусмотреть все, чтобы первые шаги на сибирской земле для переселенцев были более мягкими. В каждой деревне оборудовали колодцы с качественной питьевой водой. Такое нехитрое, но необходимое сооружение обходилось казне в 150 рублей.
Кроме того, было выделено 100 тысяч рублей на покупку лошадей и необходимой упряжи. Стоимость одной лошади вместе с санями составляла 21 рубль. На приобретение лошадей Казенная палата выделила 8 тысяч 274 рубля. В пяти из семи деревень Канского округа Шевелев построил кузницы. Для правки в них топоров и других инструментов купил 5 точил, которые в то время считались весьма дорогими и редкими предметами. Поселенцев вволю обеспечили лесом для сооружения подворных хозяйств и поскотин. На содержание 1580 крестьян, поселившихся в 7 деревнях Канского округа, по установленным нормам выделялось на один год 780 пудов соли, 3555 пудов круп и 61 977 пудов хлеба (ГАКК, ф. 160, оп. 3, д. 94, л. 107–111 об., 357).
В 1840 году в 22 построенных для ссыльных Енисейской губернии селениях проживало почти 6 тысяч мужчин и 4 тысячи женщин (Гагейместер, Ю. А. Статистическое обозрение Сибири, составленное по Высочайшему Его Императорского Величества повелению. Ч. 2 / Ю. А. Гагейместер. — СПб., 1854. — С. 114). В начале XIX века в полномочия служащих Казенной палаты обязательно входил учет количества жителей на вверенной им территории — как податного населения, так и неподатного, а также политических ссыльных.
Сказанные когда-то Екатериной II слова о том, что она хотела бы видеть свой народ промышленником, полностью разделял и новый министр финансов Е. Ф. Канкрин. Эту главную идею своей финансовой политики он с первых дней правления стал неустанно претворять в жизнь. Канкрин ввел правило, согласно которому каждая долгосрочная ссуда промышленного характера должна была выдаваться казенными банками не иначе, как с его личного разрешения. Таким образом, он хотел быть в курсе всех экономическо-финансовых событий в стране и оказывать на них свое могущественное влияние.
Эту тенденцию чутко уловили журналисты. В 1833 году в журнале «Московский телеграф» появляется статья барона Александра Мейендорфа «О промышленности в России», которая подводила первые итоги усилий Канкрина в развитии отечественного производства. Автор не жалел высокопарных слов, прославляя мудрую политику российского правительства. В частности, он писал: «Обширное и быстрое движение мануфактурной промышленности в России, беспрерывные усовершенствования во всех способах производства, величайшая деятельность, рвение и понятливость, с какими народ русский совершает сии мирные подвиги, представляют в совокупности зрелище восхитительное и готовят для Отечества существеннейшую народную славу в настоящей эпохе» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 483).
В самом деле Россия переходила в состояние смешанное — земледельческой и торговой промышленности, и прежде чем заниматься поднятием фабричной промышленности, надо сначала улучшить качество получаемой сельскохозяйственной продукции, поскольку выгоды от нее «разливаются на весь народ, тогда как успехи мануфактур и фабрик обогащают только несколько лиц и несколько мануфактурных заведений» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 485–486).
Данный процесс можно было проследить на примере исконно русского продукта — сала. В 1830-х годах в России его производили почти на 60 миллионов рублей. «Но если бы, — подчеркивал автор, — способ салотопления производили бы улучшенным способом, то увеличили бы продажу его на 6–9 миллионов рублей. Сало было бы чище, его больше бы продавали за границу. Остатки от сей фабрикации — мясо, кости и прочее — пропадают почти без всякой пользы, но если бы мясо солить и сушить, а кости обжигать в уголь, то можно бы получать от них величайшие выгоды». Не лучше положение было и со щетиной, которую Россия продавала иностранцам на 5–6 миллионов рублей в год. «Стоило бы только ввести хороший разбор оной, — писал Мейендорф, — тогда бы ее ценность увеличилась на 20 %» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 488–489). Далее говорилось о безалаберном отношении крестьян и помещиков к выработке козьего пуха, льна, пеньки, отечественного шелка и обработке металлов. И в конце резонно, между строк, возникал вопрос: почему реформы Канкрина буксуют? Потому что «как ни сильно влияние правительства, все старания его останутся безуспешны, когда народное мнение не готово принять благодетельного направления» (Московский телеграф. — 1833. — Май. — С. 495).
Позицию «Московского телеграфа» в России поддерживали многие. Наиболее ярым противником Канкрина стал купец Василий Кокорев. Отрицательную оценку финансовой политике также давал Н. Н. Муравьев, впоследствии ставший генерал-губернатором Сибири и получивший за присоединение реки Амур к России титул графа с приставкой — Муравьев-Амурский.
Стоит процитировать слова влиятельного сановника: нищета в Русском царстве не одинакова с нищетою других государств. У нас пролетариев нет и не должно быть. Нищета в России есть нищета целого государства, от царя до пастуха; цари наши не запасают себе богатств про черный день, как делают короли других государств, их богатство, их благосостояние тесно связано с благосостоянием народным.
…Если она близка к сей бездне злополучия, то не иначе как способствовал к оному ошибочный взгляд на государство, назначение совершенно царства и, может быть, увлечение страстью подражания без соображения с положением государства. Россия до 1823 года считалась государством земледельческим, хлебным и не чувствовала никогда никаких нужд, перенесла Тильзитский мир, перенесла великий 1812 год, и с водворением спокойствия в государстве начало водворяться и благосостояние всех сословий, столь сильно потрясенное общим бедствием. Но со вступлением графа Канкрина в управление Министерством финансов, со времени, когда ему пришла гибельная мысль переродить Русское царство в мануфактурное, в 1823 году вышла первая запретительная система — и Россия предстала пред удивленною и образованною Европою мануфактурным государством! Капиталисты, увлеченные ошибочным понятием министра, употребили капиталы на учреждение мануфактур, для поддержания их ввоз иностранных товаров был запрещен, иностранцы же решили обходиться без наших товаров. В итоге внешняя торговля хлебом и другими земледельческими продуктами упала. Владельцы земли год от года начали беднеть, торговцы обанкротились, мануфактуристы за неимением сбыта затоварились» (Барсуков, И. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский / И. Барсуков. — М., 1891 — С. 18–19).
Однако успехи экономической политики Канкрина быстро приносили свои плоды. Уже в 1824 году дефицит российского бюджета был устранен. Как писали биографы министра, он работал ежедневно по 15 часов. В своих исследовательских трудах, исключительно на немецком языке (поскольку русским он до конца жизни так и не овладел), министр финансов подчеркивал: «Ошибаются те, кто думает, что русская фабричная промышленность существует только благодаря помощи правительства. Промышленность эта сама по себе теперь сильна. Вот уже 25 лет, как не сделано ни одной важной жертвы для поддержания отечественных фабрик. Их процветание было достигнуто другими средствами».
Особенно министра финансов волновал вопрос о создании в России «среднего сословия». В 1832 году принимаются «Правила переселения казенных крестьян в города и о приписке к городам другого звания людей». Канкрин, как и многие государственные деятели разных эпох, мечтает о зажиточном, просвещенном городском сословии. Архивные дела хранят немало историй о переселении зажиточных крестьянских семей в города Енисейской губернии с разрешения Казенной палаты. Причины желания переселиться в город не всегда видны из документов, однако можно предположить, что условия городской жизни более благоприятствовали занятиям торговлей и ремеслом. Заметим, что 90 % красноярского купечества были выходцами из крестьян.