Страница 3 из 3
Но вряд ли кто-то задумывался тогда, где он учится и кем он станет. Может быть, это был высший пилотаж — идти вперед так, чтобы тебя никто не видел корпящим над книгами. Ни разу не сказать друзьям, что тебе некогда с ними пьянствовать — что надо бы в лабораторию заглянуть. Перед отъездом в экспедицию всю ночь гудели, и, возвращаясь в город, он окунался в эти еженощные вечеринки — чаще всего в общагах — и пил, и пел под гитару, весьма посредственно, и хохотал над чужими анекдотами, и свои травил, и все глядели на него не отрываясь. Так хотелось на него глядеть, точно красавец он был, точно это и есть идеал мужской красоты — нос приплюснутый, глаза маленькие и узкие, посаженные чересчур широко, и волосы точно подхваченные ветром, даже если ветра никакого нет. Под утро он уходил с какой-нибудь девчонкой, не думая о том, что вдруг это именно та, которая сумеет его поймать. Он вообще не думал, что кто-то строит насчет него какие-нибудь планы. Ему казалось, что другие люди живут как он — душа распахнута и никаких таких сокрытых мыслей. Или он вообще не думал, как живут другие люди.
Так или иначе, после какой-то из своих трех или четырех практик он поехал доучиваться в Москву уже привязанный, на длинном поводке. И поводок потом еще тянулся и тянулся, как дешевый трикотаж, и скоро Анатолий начал забывать, что он привязан. Когда приехал в город насовсем, она хотела устроиться поварихой, чтоб вместе ездить в экспедиции. Но сын — кому его оставишь? Полгода в экспедициях. Когда он уезжал, она хотя бы знала, где он. Квадрат на карте — здесь, примерно. Зато когда он в город возвращался, нельзя было спросить, где он бывает — не подступишься с вопросами, и все. И тут она решила чистку пропустить. Конечно, риск. Но ей хотелось, чтоб уж точно было видно, что без него она не проживет, с двумя детьми. С одним — бросают женщин сплошь и рядом, и мамы крутятся и тянут своих чад. А как двоих потянешь ты?
Ей страшно. Она сидит на сумке, мочит прутик и считает корабли. Ребенок спит внутри. Пора идти за старшим в детский сад. Давно пора идти. Как хорошо сидеть. Еще немножко. Сейчас пойду. Здесь рядом, возле той артели, где разделывают нерпу…
— Пойдем, посмотрим, — говорит мне Виктор, — есть сейчас артель?
Я отвечаю, что обед кончается. Он говорит:
— Ну, этот вечер мой.
За десять минут до конца работы мужчины из отдела выходят напоследок покурить, а девочки собравшись за шкафами в закутке, меряют какие-то сапоги, кофточки и всякую мелочь, благо начальник — Виктор Анатольевич — тихо сидит в своем кабинете. Должно быть, ждет, когда все разойдутся и думает, я тоже стану дожидаться, чтоб выйти вместе с ним. Я, схватив сумку и пальто, выхожу на улицу, иду в буфет автовокзала, чтоб купить себе на вечер что-нибудь. Мне почему-то кажется, я там увижу Катьку. Катька обнимает Лайонеллу, обе плачут. Но Лайонелла счастлива, хотя и вся в слезах — ведь здесь ее принцесса. У Катьки что-то там случилось — о чем не скажешь никому. И тогда она прибежала на автовокзал, к Лайонелле.
На самом деле в буфете одни мужики. Почему мне кажется, что что-нибудь произойдет? И почему никто кроме меня не думает, что это странно — что такая любовь и преданность могла остаться без ответа. Когда подходит моя очередь, Лайонелла спрашивает, отчего я так странно смотрю на нее.
На улице я вижу Татьяну Константиновну. Мне вдруг становится смешно — идет себе и не знает, что я только что улизнула от ее сыночка. Я обгоняю ее, поворачиваюсь и говорю:
— Добрый вечер!
Она подходит ко мне.
— Здравствуй, Галя! Тебе куда, к остановке?
Я киваю. Она говорит:
— Нам по пути. Да не гляди так на меня, с опаской. Это все слухи — то, что ты слышала обо мне, уж поверь. Просто я колдунья. Я в здравом уме. Послушай. Я наблюдаю за тобой уже давно. И я все время представляла, как тебе скажу про это все. А то никто не верит, ни врачи, ни дома, даже Катька моя не верит матери. Я тебе что скажу — зеркало надо протереть нерпичьей шкуркой, а дальше читаешь текст, его надо знать наизусть. Заклинание шаманов, знаешь, настоящие шаманы. Это отсюда каких-нибудь триста километров, шаманы. С этого автовокзала едешь — будто в позапрошлый век. Теперь мне говорят, что я должна лечиться, чтоб разучиться колдовать. Я должна пить по часам лекарство, моя Катька сыплет в суп таблетки. А зачем тогда мне было столько учиться? Я шаманские слова учила наизусть. Сама подумай, если б я не колдовала, смогла бы я добиться всего, чего добилась в жизни? Смогла бы выйти за Анатолия и продержаться рядом с ним тридцать лет…
Я обалдело смотрю на нее. Ее лицо придвигается ко мне.
— Послушай, если ты так боишься, что у вас с Витькой все будет плохо…В общем, я могла бы… Хочешь, научу тебя колдовать?