Страница 70 из 71
Чтобы совладать с этой стихией, требовалась изворотливость, но ее-то у Временного правительства и не было. Оно, похоже, само поверило, что вот пройдут выборы, соберется Учредительное собрание, создадутся комитеты, подкомитеты, комиссии, будут решены процедурные вопросы, вопросы представительства, и вот тогда можно будет законным образом приступить к вопросу о земле, о федеративном устройстве, о сословиях и проч. Народу же следует благовоспитанно ждать. Министры не могли не понимать, что возглавляют революцию, а революции не происходят в рамках законов. Более того, Временное правительство уже приняло ряд решений из компетенции Учредительного собрания и будущего парламента – провозгласило республику, ликвидировало Синод, отделило церковь от государства, демократизировало местное управление, начало вводить новую орфографию, упразднило земских начальников, полицию заменило милицией, в армии приставило к офицерам комиссаров, учредило земельные комитеты, включило казенные, удельные и кабинетские земли в состав государственных и много чего еще. А коли так, что мешало объявить, что каждый защитник родины после победы получит, к примеру, сто десятин земли, а дезертиры и самозахватчики не получат ничего? Это можно было обещать с легким сердцем, ведь в Европейской России были огромные площади невозделанной земли.
Такая мера могла поднять дух солдат, почти сплошь деревенских парней, и переломить настроения села. В сентябре, сразу по окончании сельхозработ, там резко возросло число преступлений против собственности. Шли захваты помещичьих земель, порой со вторжением в усадьбы. На усмирение посылались казаки и команды георгиевских кавалеров (как заведомых людей чести). Весы истории колебались, и перевесить могла даже песчинка.
Весы колебались тогда не только в России. Но когда во Франции в конце 1917 г. события повернули к местному изданию большевизма (взбунтовались и подняли красные флаги более ста полков, а два корпуса даже двинулись на Париж), у страны нашелся спаситель, 76-летний премьер Жорж Клемансо. Расстрелами и заградотрядами он остановил развал фронта, отдал под суд министров-пораженцев, превентивно арестовал свыше тысячи человек по всей Франции, всех, кто теоретически мог возглавить красный бунт, и – о ужас! – заставил прессу прикусить язык. Керенский, увы, был не Клемансо.
4. Отматывая ленту назад
Категорически нельзя играть по правилам с противником, для которого не существует правил. Тем более нельзя играть с ним в поддавки.
Надежной защитой Временного правительства мог стать стоявший в Царском Селе и не зараженный большевизмом Третий конный корпус генерала Краснова, но Керенский под давлением левых приказал отвести его к Пскову, после чего значительную часть сил корпуса разбросали по разным фронтам. Здесь присутствовал личный мотив: Керенский знал, что Краснов не воспринимает его всерьез как верховного главнокомандующего, и «преподал урок» генералу.
Еще один шанс предотвратить катастрофу был упущен уже в последние дни. Генерал Алексеев брался призвать на защиту Временного правительства офицеров. Авторитет Алексеева, пусть и вышедшего в сентябре в отставку (и даже вопреки его роли в низложении царя), был так велик, что пять тысяч офицеров из пятнадцати, находившихся в столице, он гарантировал. Да еще и юнкеров в придачу. Возможность остановить путчистов была реальной: Красная гвардия с военной точки зрения была нулем, некоторой силой были матросы, но не против офицерских команд. Что же до петроградского гарнизона, остряки не зря называли его «петроградским беговым обществом» – столько в нем за три года войны осело уклоняющихся от службы, ограниченно годных и т. п. Этот «революционный гарнизон» поддержал переворот по единственной причине: большевики распустили слух, что Керенский собирается отправить все ненадежные полки столицы на фронт, т. е. повторилась ситуация февраля. Прими Керенский предложение Алексеева, изменники не вышли бы из казарм. Однако Керенский отказался, испугавшись, что люди Алексеева в первую очередь разберутся с ним, Керенским.
Представьте себе, что в стране, ведущей тяжкую войну, действует организованная группировка, чей вождь пребывает в подполье и оттуда наставляет: «Мы должны всю нашу фракцию двинуть на заводы и в казармы. Мы должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки [т. е. те, которые удастся склонить к измене] на самые важные пункты, окружить Александринку [театр, где заседало Демократическое совещание], занять Петропавловку, арестовать Генеральный штаб и правительство, послать к юнкерам и к Дикой дивизии такие отряды, которые способны погибнуть, но не дать неприятелю двинуться к центрам города. Мы должны мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы и т. д.». Это «Письмо центральному комитету РСДРП» от 13 (26) сентября 1917 г. Не кем иным, кроме как объективно агентом врага, назвать автора данного текста, В. И. Ленина, нельзя.
Слухи и газетные статьи о грядущем перевороте появились с десятидневным опережением. Максим Горький выступил в «Новой жизни» с обращением «Нельзя молчать!». Он требовал, чтобы большевики открестились от этих слухов. Большевики отвечали уклончиво.
Вряд ли Керенский был совсем уж слеп. Но он почему-то сохранял уверенность, что худшее не произойдет. Это сродни загадке 22 июня 1941 г.: «человек наверху» убежден, что знает нечто, позволяющее сохранять спокойствие. Застигнутая врасплох сторона ожидала или чего-то другого, или в другие сроки. Кто внушал Керенскому ложные представления? Судя по его мемуарам, это мог быть полковник Генерального штаба Георгий Полковников, по должности главный начальник Петроградского округа, тайный корниловец, желавший устранить Временное правительство руками большевиков с тем, чтобы затем расправиться с ними как с заведомо неспособными удержать власть. Полковников до конца уверял, что сил достаточно, опасаться нечего.
В. Д. Набоков, управляющий делами Временного правительства, вспоминал, как за 4–5 дней до переворота спросил Керенского о возможном «выступлении» большевиков. «У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно, – ответил тот, добавив: – Я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло». Он даже посожалел, что нельзя спровоцировать их на такую попытку – это было бы слишком в духе царской охранки.
В решающий день, 24 октября, Полковников издал приказ № 251 по Петроградскому округу, гласивший: «Всем частям и командам оставаться в казармах впредь до получения приказов из штаба округа… Все выступающие вопреки приказу с оружием на улицу будут преданы суду за вооруженный мятеж… В случае каких-либо самовольных вооруженных выступлений или выходов отдельных частей или групп солдат… приказываю офицерам оставаться в казармах». То есть, если нижние чины самовольно хлынут на улицу, офицер не мог переступить порог казармы даже в попытке остановить подчиненных? Или Керенский был прав, предполагая, что Полковников толкал события к свержению правительства руками большевиков, чтобы затем устранить их силами Петроградского гарнизона? Если это так, первая часть замысла ему удалась. В отличие от второй, когда 29 октября он смог поднять против большевиков только юнкерские училища, но не гарнизон.
Отматывая ленту назад, ясно видишь, что к большевистскому перевороту привела цепь случайностей, видишь множество исторических развилок, спасительно уводивших от него. Есть вещи, о которых невозможно размышлять без закипания крови, но надо сделать над собой усилие и поставить себя на место людей 1917 г. Будь у них возможность заглянуть в будущее, они действовали бы иначе – почти все, независимо от того, на чьей стороне они были в роковой миг.
Это сегодня понятно, что в ответ на начало захвата ленинцами стратегических точек столицы (во время войны!!!) офицерские команды должны были окружить гнезда большевиков, хорошо известные, подкатить пушки и броневики и, не считаясь с жертвами и ущербом для зодчества, разнести их в щепы. Никто не отменял статью 108 «О вооруженном мятеже с целью свержения законной власти» Уложения об уголовных преступлениях, и противодействие такому мятежу любыми средствами было бы абсолютно законным актом. Россия могла избежать самых страшных событий в своей истории. Миллионы несчастных не были бы убиты в расстрельных подвалах и на полигонах, не были бы утоплены на баржах, не были бы взяты в заложники и затем казнены, замучены в концлагерях и на гиблых рудниках, в тундре и глухих поселениях, закопаны в вечной мерзлоте. Мы не узнавали бы, холодея от ужаса, как срезали под корень историческую Россию с ее аристократией, казачеством, купечеством, промышленниками, духовенством, крестьянством, земством, дворянскими гнездами, монастырями, уникальным асимметричным устройством, Серебряным веком, самыми высокими в мире темпами развития, не стала бы тяжелым инвалидом российская интеллигенция. Мы жили бы сегодня в процветающей многолюдной стране.