Страница 2 из 25
Так и доехал я до своей станции с девахами в тамбуре. Я не раскрыл им истинной причины своего путешествия. Я еду в башкирскую «тайгу», ищу настоящий железный «Харлей» времен ВОВ, вещь моей мечты. В вымирающих деревушках ветераны берегут трофейных «коней», и не подозревают об их истинной стоимости. Я найду такого деда, и предложу две «штуки», больше у меня нет. Должно прокатить!
Дошло до того, что Лизок предложила мне с ней отлучиться куда — нибудь… А куда, народ кругом, да и я не озабоченный — в такую жару, с малолеткой! Нафиг надо, не хочу! Телефончики свои они мне скинули, ну ладно, подрастут — разберемся! На прощание Лиза и Настюша все же поцеловали меня по очереди, да так, что я чуть не забыл спрыгнуть на каменную насыпь. Опытные, бля!
М-да, и затащило меня! Отвесные стены гор, поросшие кривыми сосенками, густая трава под ногами, цветочки — желтые, синие. Я такие в жизни не видал в теткиной деревне. Хотя, я их вообще не много видел. Постоял, глотая жадно хрустальный воздух, умылся в горном родничке, послушал его древнюю замысловатую песенку, набрал воды в бутылку про запас. Подобрал рюкзачок в тишине, и в долгожданном одиночестве потопал по широкой тропе среди двух отвесных скал, будто специально сложенных из огромных серых кирпичей великанской рукой. Хорошо…
Я шел, и ни о чем не думал, погрузившись в небо, камни, траву как в глубокий сон. Не чувствовал под собой ног, рюкзака за плечами. Не замечал, как солнце теряет свою жаркую силу, и накал дня спадает. Очнулся я, когда роса намочила кеды, и редкие комары присобачились к шее и ушам. Надо же, а их здесь совсем чуть-чуть, в Уфе в это время их до черта!
А я-то, оказывается, давно уже минул цепь невысоких гор и тащу ноги по полю… нет, по лугу, поле — это ведь то, что возделано. И два часа давно прошли… Уже три с половиной часа! Оп-па, а где же деревня?! Или я куда-то не туда иду?.. Я, дуролом, сошел с дороги, и все это время плелся в неизвестном направлении, и значит, приду в итоге черт-те куда. А может, здесь и волки водятся? Закурил и усмехнулся — сыграю в Красную Шапочку. Однако ж, ты, Шутец, вообще молодец парень, впал в нирвану и заперся в глухую степь! На горизонте — ничего похожего на деревню или мало-мальски живую местность. И холодает, и солнце уже половинкой разбитого черепа разливает по горизонту кровь широкой лужей…
Что ж, остается только измученно влачиться до тех пор, пока хоть что-то видно. Потом лягу, завернусь в косуху и переночую. Если тут, и в самом деле, волки не обитают. А то будет им хороший ужин! Хотя, какой, нафиг, «хороший» — тощий, прокуренный, булавки в зубах застрянут! Мать-мать, а ведь я и сам жрать, оказывается, хочу похлеще волка-оборотня! Желудок мучительно свело, я вспомнил, что не ел с утра, и то — похватал и рванул из дома, чтобы мать снова не завела: «Юра, может, не поедешь, Юра, это опасно!» А с собой у меня — две бутылки — «Русская», и портвешок «Кузьмич». «Василич», конечно, лучше, он больше, но его не было. Всяко-разно, денатурат дешевле, но хотелось как-то побаловать себя, что-ли, случай не из рядовых. Да, еще хлеб, сигареты, чупа-чупс (с какой балды?), и «Килька в томате». И Машкина фотка на десерт. Моя Король… Как не просила, я ее с собой не взял, зачем ей стирать ноги, голодать, мерзнуть, да не дай Бог, еще мразь какая-нибудь выползет, меня прибьют, ее покалечат. Я сказал свое твердое «нет», чтобы сейчас скучать, думая о ней, вспоминая шоколадно-зеленые глаза, взъерошенные волосы, грудь как раз мне под ладонь, удлиненные бедра, обтянутые рваными штанами «милитари», капельки портвейна на хмельных губах…Король, я долго не могу без тебя, но ты мне слишком дорога, чтобы взять с собой! Эх, когда б и ты меня так любила… Хоть в половину так!
Вы уж небось, догадались, что Король и Шут оттуда и взялись. Кто-то может, и скривился уже — фу-у, попса! Не спешите. Это сейчас в них плевать модно, не разбираясь. А я-то Шутом стал давным-давно, когда жалкая кучка поклонников КиШа считалась маньяками и пугалами какими-то, и слушать эту шнягу считалось чем-то для избранных. А мы еще маленькие были. Когда с Машкой познакомились, ну, два года где-то тому как, она звалась «Пони» — вы бы ее попу видели, поняли бы почему! Ну, до «Кобылы» она не дотягивает, росту не очень большого, а так… Когда мы с ней забарагозили, то все логично присвоили ей звание «Король». Во-о-от.
Я достал харчи, натянул старый свитер, сел на косуху, вытянул измученные ноги и, запивая хлеб водкой, смотрел в темнеющее небо. Зажглись первые звезды, дневной свет сменился лунным. Почти полная хозяйка ночи выплывала в антрацитовую гладь небесного океана… Машка, Машенька, мой Король Масяня… Как же мне хочется согреться сейчас, обняв тебя, как бывало, нежно и крепко, уткнуться в горячую ямку на шее, бормотать сладкую чушь, засыпая…засыпая…
— Холодно, Король, холодно…ноги замерзли. Почему так сыро? — проснулся я от собственного бормотания. Сел, моргая и ничего не понимая — темнота, звезды, ледяная роса… Сижу, как дурак, обнимая торбу. На спине зудит след от замочка — лежал на косухе неудачно. А, хрень такая, я же в степи! Ну вот! Теперь я вспомнил все. Эх, еще выпить! Убил еще с полстакана, встал, и пошел в конкретной темноте — небо заволокли невесть откуда налетевшие тучи. Не хватает только намокнуть, ведь скрыться негде — «степь да степь кругом»! От голода меня развезло, я как попало переставлял ноги, и от дури заорал песню:
…Деревня возникла так резко и неожиданно, что я застыл, как дурак, с открытым ртом, подавившись матерным словом. Не соображая зачем, я перекрестился. Противный холодок заполз за шиворот косухи — ведь я прямо здесь и сейчас отдам свою пропитую печень, что не было на горизонте никакой деревни, а вот те, пожалуйте — стоит, перемигивается полночными огоньками в окошках. Тут и там полаивают собаки, где-то на другом конце играет гармонь, даже слышно, как девки смеются. Значит, деревенька-то и не маленькая!? И откуда в такой дали от цивилизации такой большой населенный пункт? Тьфу ты, провалиться, значит, надо будет поутру влачиться дальше. Никакая это не глушь: видно, сильно сбился с дороги и пришел туда, откуда ушел — к людям, в какой-то район. Вступил в деревню, терзаясь: как же я ее не заметил, ну все-таки? Прошел несколько дворов, трогая заборы — точно настоящие?! Но собаки залились так, что сомнений никаких не осталось — точно!
— Ой, ерш твою медь! — заорал я и кинулся в первый дом, где горели окошки неверным керосиновым светом — туда меня погнал холодный сильный дождь. У меня не было времени думать, и я заколотил в дверь: больно хотелось мокнуть, простыть, и заболеть в чужом месте, сорвав все планы.
— Э, хтой-то тама ломица? — спросил хрипловатый тонкий старушечий голос.
— Бабушка, пустите бродягу дождик переждать, — жалобно проныл я.
— Ага, а я откудова знаю, може ты бандюган? — захихикала противно бабуся, однако прошуршал засов и дверь открылась.
— Ну, чево надать? — недоверчиво уставилась из дрожащей керосиновой тьмы на меня высокая, обширная бабка самого деревенского вида.
— Замерз я, бабуся, жрать хочу, простывать неохота! — честно признался нетрезвый я.
— А там у тебя че? — кинула жадный взгляд старуха на мою торбу.
— Хлеб, водка, портвешок, музыка, — охотно перечислил я.
— А-а, портвешок говоришь?! — заблестели ее глазки. Я все еще мок на улице. С карниза мне лилось прямо за шиворот.
— Твою мать, бабуля, или пусти, или пошли совсем!