Страница 2 из 46
А прикиньте, мне приснилась Алиска. Бледная, совершенно безумная. Она отплясывала в смирительной рубашке, кривлялась, и была, кажется, мертва. Хрен ее поймет, цыпленка.
— В адо-рай, стало быть, я попаду!!! — проорала она мне, и из глаз ее потекла сукровица розовых слез. А я сидел на крыльце деревенского дома — так вот просто крыльце, без всякого дома, в пустом пространстве. Прикольно, кстати, да? Она подошла, рот ее чернел на неживом лице, наклонилась, и поцеловала. Липкие, теплые губы, затягивающе гадкие, впились и не отпускают. Мне приятно даже — мертвый, скользкий, прилипчивый поцелуй. По-идее, должно быть противно — так? А мне — нет! Наперекор. Все ведь Алиску ненавидели, а я любил. Всего меня обслюнявила, измазала слизью. Обняла длинными руками, придушила рукавами смирительной рубашки.
— Че же, Ганечка, думаешь, долго тебе еще гулять-то? — прошипела глухо, оторвавшись от меня. Слизь стекает с моего лица, во рту ее полно — как же она меня измусолила! Вытирать не буду — обидится, да мне не больно-то и надо. Пусть.
— А что, не стоит так думать, Алисочка, цветочек мой? — вопрошаю вкрадчиво, знаю — не соврет. Такие слюнявые губки, такие длинные ручки не обманывают. Стоит прислушаться.
— Нет, не стоит — шепчет проникновенно, наклоняясь ко мне лицом к лицу, и упираясь руками в коленки себе. — Знаешь ли, для тебя рубашечка больничная уже готова, постирана и даже поглажена! — хохотнула, грустно. И сникла, голову опустила.
— Киселёк варится, сладенький такой, приторный, твоя доля….
Помолчали. Она на меня не смотрит, под ноги уставилась, дышит еле слышно.
— Трахаться хочешь? — спрашиваю.
Она голову не поднимая, усмехнулась, то ли смущаясь, то ли лукавя.
— А что, это предложение?
— Типа того, — киваю. Возраст у меня такой, что ли ебучий — могу кого угодно выебать, и не поморщиться.
— А что, не страшно? Я же теперь придурь законченная…
Она села рядом со мной, погрустнев всем лицом. Сложила руки на коленях, рукава свесив между ними.
— Убивать здесь не дают, вот что тяжело… даже не жрачка их вонючая — прикинь, с очистками прямо! Пиздец какой…
— Ага, знаю! Че, забыла, что я знаю!! — заорал я вдруг, вскочил, ударил ее наотмашь по роже, и, естественно, проснулся.
— С-сука… — без всяких чувств прошептал в никуда. Дико хотелось трахаться, засунуть ну хоть кому-нибудь! И я принялся дрочить — руки сами потянулись. Представлялось что попало, под закрытыми веками мелькали мертвые принцессы трахающие друг друга карандашами, собаки с маленькими девочками, зеленые человечки, дающие в голову Ленке-соседке… дойдя до полного охуения, открыл глаза, в конвульсии повернул голову — в углу не в тему сидел паук, здоровенный и жирный. Конечно, у меня углы пустые не бывают! Разглядывая толстые волоски на его башке, я кончил, со всхлипом. Стряхнул с рук на пол сперму. Паук подлез поспешно, слизал ее, и смылся прочь. Так вот чего он ждал!.. Логично, чтож. Какой еще смысл ему б тут торчать?
— Ну, ладно, на сегодня все, товарищи! — сказал я пустоте, и отключился.
Солнце подлезло мне под веки, и отмахиваясь от злых медицинских жгутов, туго обматывающих мне вены изнутри, я злобно проснулся. Полежал, глядя в потолок, приходя в себя, привычно разграничивая реальность и глюк. Кое-как сполз с кровати — тело болело и скулело. Как заебало просыпаться!! Ненавижу… Беспричинная ненависть, в приступе которой можно таких дров наломать, что потом не будешь знать, с какой-такой стороны к маме подлазить… Если умыться — может, отпустит. Я прошел к двери, и хотел было уже выйти, когда услышал, что мама там не одна и говорит с кем-то. Видимо, клиент. Натянул штаны — не шляться же как черт бесстыжий! Мне-то все равно, а мама… И тут до меня донеслось:
— Не знаю, что и делать! Да, у него это наследственное, отец его погиб в… больнице… так надеялась, что Ганика обойдет беда… тяжело с ним, вот опять порезался… А доктор Лисицкий обещал ведь, что рецидива можно больше не ждать, повторное стационарное лечение не требуется!
И еще какой-то бабский голос, невнятно пробубневший ответ. Меня обсуждают, что я псих… а я ведь не псих! Единичные приступы — только и всего! Этот гад Лисицкий не обманул, я в себе, и контролирую «души прекрасные порывы»! Ну и что, что на рисунках я вижу порой совсем не то — вместо машины череп, или читаю «Погребительская» вместо «Парикмахерская». Мужик вот скелет собаки недавно выгуливал. Или… нет, это все тоже пустое.
— Вот, представь — иду с ним на рынок, а он мне и заявляет — мама, а если котенок упадет, я тоже умру? А ведь ему всего шесть было! Это, наверное, первый раз был, когда у него началось… потом до кошмарного дошло, страх до ужаса дорос, плакал, жаловался, бился в стены средь бела дня… пришлось к врачу идти…
«Мама, чтож ты, совсем обалдела, как ты можешь кому-то там постороннему обо мне рассказывать?? Кто тебе позволил, мама? Прекрати же!! Я не псих — это раз, а если и псих — то разве можно кому-то про это говорить?» В бешенстве, сел на кровати, ударил кулаком по изголовью так, что подживающие раны вскрылись и по локтю на простыню стекла липкая алая струйка. Блядь, еще не хватало — сперма и кровь. Теперь изъебешься стирать! Что то, что это — отвратно отбеливаются! А не маме же отдавать! Позориться… и без того позорище для нее. Сыночек — урод, извращенец, фрик, псих… на индивидуальном обучении, нельзя такой твари в школу. Бляди, бляди…………..
Выкинул простыню в окно, на задний двор. Не стирать же ее, в самом деле!
Да, надо идти. Оделся и выпрыгнул сам туда же — а херли, второй этаж, подумаешь! Присел на доску за помойкой, достал бандану из кармана, перетянул вены чтобы не текло в ладони. Покурил слегонца, поразмыслил ни о чем, встал и пошел через два квартала в травмпункт зашиваться. Скоро придет преподша индивидуалить со мной, хы-хы. А «мин нет»! Пусть мама попереживает, подумает, как так можно со мной обращаться — позорить себя и меня перед какой-то неведомой Пихтой Иванной!
Интересно, сон в руку? И она в самом деле приходила ко мне? Или это такая же чушь… я никогда не был уверен, что она вообще существует. Общаться-общались, но не разу не решились на встречу в реале. Все лишь в голове да в голове. Один раз в ледяном ужасе сходил на встречу… прошел мимо, не окликнул. Лишь посмотрел пристально. И она на меня. Губы ее шепнули сами: «Ветер?..» — и оба пошли дальше. Я ликовал — теперь знал, что она существует! Сколько раз предлагал ей перейти в аську. Но все время не улавливал толком последнюю цифру… ошибался, и натыкался на черт знает кого. Странная это штука — телепатия.
— Эх, пацан, да что ж ты так-то, мать твою ети? — осведомилась толстая медсестра, затягивая аккуратные штопки на моей коже.
— Любовь, она как леди сука, — ответил я, забавляясь.
— А-а… так раньше бы пришел, теперь-то некрасиво будет, дурачинка! Кто тебя такого полюбит? — и сообразив, что не то брякнула, старая жаба, поправилась торопливо:
— Не, конечно на рожу-то ты очень даже вышел! Дык, тока поаккуратнее надо бы! — повздыхала, заканчивая. — Иди уж. Она-то хоть оценит?
— Она? Она еще как…. Пусть попробует! — мне представилась абстрактная она — развратная, чистая, в прозрачном платье, с телом богини и душой порочного ребенка. Маленькая Глупая Девочка… Железная Лошадь! Бываешь ли ты?
— Ты если че, смотри, больше так не делай! В смысле, коль не оценит. Больше не надо, лучше уж бухай!
— Ага! Спасибо за все! Счастья вам! — и погнал в переход.
По дороге притормозил, хлопнув себя по башке — бля, надо было у доброй толстой феи попросить под её жалостный совет «лучше бухай» спиртика чуток… она ж фельдшер! Но поздно. Сразу не сообразил, мудила! Хотя кто сказал, что прям так уж она бы и поделилась. Сама «под шофе» была. Теперь сигарет купить если.