Страница 19 из 46
— О, Саша, ну иди же! — она вернулась, я протянул жадные руки. Девчонка увернулась и приложила пальчик к губам.
— Погоди, мать выпивает перед теликом, скоро уснет наглухо, тогда и выебешь меня, ну! — и оторва подмигнула мне, задирая рубашку.
— У меня, конечно, нет сисек, ну да ладно! Я же сегодня пацан!
— Чёррт, да-а! — выдохнул я.
— Давай пока приготовься! — и она деловито закружила по комнате, ловко извлекая отовсюду разные предметы: из стола свечи в подсвечнике, из-под шкафа — два пыльных бокала.
— На, протри, чтоль!
— Чем?
— Ну, простыней! А! — подпрыгнула она, и сама себе зажала рот рукой. — Подвинься! — и вытащила из-под подушки белую рубашку.
— Это моего отца, я недавно в шкафу раскопала… ну, я имею в виду, отчима конечно. Он, кста, умер недавно, вот мама и пьет.
Я кивнул. Мне куда как интереснее была рубашка, чем чужое горе.
— Мне надеть?
— А, да, конечно! Ты же у нас лорд… сэр Габриэль! — и она неумело поклонилась.
— Да, мальчик, ты можешь присесть пока… — рассеянно махнул я, и принялся стягивать свитер. Мы уже начали… мальчик неловко присел на пол, глядя на меня со страхом и наглостью.
— Сколько тебе лет?
— Двенадцать, сэр, а закурить не дадите?
— Дитя, негоже в столь юном возрасте предаваться пагубным страстям! Хм… Двенадцать… это чудесно!
— Эх, сэр, да пожили бы вы под мостом! — ухмыльнулся мальчишка, как зачарованный разглядывая меня. — Какая, однако, сэр, у вас красивая кожа! Я в жизни такой не видал!..
— Да? — заинтересованно говорю я, накидывая рубашку, но не застегиваю ее. — А много ли ты видел раздетых мужчин?
— Ну, если вы говорите о благородных господах… так ни одного!
— А из вашей грязной братии?
— Ну… — мальчик смущается. — Случалось, но они мне… несимпатичны. Я только за еду…
— Ах, бедное дитя! — вздыхаю я с показной фальшивостью: — Поверь мне, я не стану использовать твою нежную плоть, я лишь хочу обогреть тебя, ведь у меня есть дом, которого ты лишен!
Мы говорили громким шепотом… щекочет нервы — а что если ее мать… но нет, я лорд, она — бродяжка!
— Мой сэр, а нельзя ли мне хотя бы согреться глотком доброго бренди, что я вижу у вас на каминной полке? — ребенок хитро кивает на бутылку водки, стоящую на письменном столе у кровати.
— Да, разрешаю, грейся… и пожалуй налей и мне, я опрокину горькую чару за твою несчастную судьбу!
Мы дружно выпиваем. Я привлекаю подростка к себе, и говорю:
— Ах, расскажи, поведай мне горести твоей ужасной жизни, дитя, возможно я сумею их облегчить!
Обнимаю её, и радуюсь, что у Сашки реальный ноль на месте груди, иначе они б сейчас уперлись мне в грудь, и испортила восхитительную извращенную игру. Мальчишка лепечет что-то, и его ресницы щекочут мне шею… я ласкаю его волосы, и спинку, а он… запускает пальцы мне под рубашку, я будто бы пугаюсь:
— Что ты делаешь, дитя? — но от себя не отнимаю.
— О, сэр Габриэль, у вас такая чудесная кожа, позвольте, позвольте мне еще разок коснуться вас…
Черт, все идет совсем не так, как желал, и совратители поменялись местами — теперь жертвой порочного бродяжки оказался благородный лорд! Вот дрянь, как же она умеет перевернуть все в свою пользу! Но как сладок элемент неожиданности… и я играю, играю по ее правилам так жадно!
— Сэр, вы прекрасны! Я люблю вас… — лепечет он, и целует меня в губы, в самое сердце…
Она уснула, не смыв грязи подмостового бродяжки, так устала… а я лежу рядом, и справляюсь с новой мукой — десертной ложечкой кромсаю себе язык. И не могу остановиться. Язык хрустит, а ложка заточена как тюремная, и я режу на кусочки себе язык, кровь в горло течет и хлюпает во рту. Отвратиловка… о, нежный мой, проснись, и отбери у меня ложку!
— Мама ушла, у нас с тобой есть целый день!
Я сидел на диване, и слепо шарился в инете… ни о чем. Сашка лежала рядом, протянув ножки через мои колени. Я рассеянно поглаживал их — стройненькие, не очень длинные, но такие милые, с розовыми стопочками, и нежные тоненькие волоски, моя персиковая Лолита… я с ней рядом будто нежно раненный зверь. Ни разу, после ночи на кладбище не говорил ей, что люблю. Но это так. Боюсь — если скажу, она уйдет. Не приемлет любви… только секс, веселый разный секс.
Я просто ласкал ей ножки… а она так аккуратненько повернулась на бочок, так ловко сползла чуть ближе ко мне, что юбка ее — крохотная джинсовая тряпочка, приподнялась. Я бросил рассеянный взгляд на нее, и заметил, что она без трусиков, и ножки ее разведены, так чуть-чуть, будто бы случайно. Я забросил комп, запуская пальцы в ее нежное, влажное… она подалась навстречу, но не единого вздоха, лишь личико лукавое и губки покусывает, будто ничего не происходит.
Ах, будь я девушкой — я бы ей и был!
Сука, сладкий сахар тает быстро. Особенно если его бросить в столь горячий чай, как… любовь?..
Все закончилось само-собой. Она ушла. Молча. Банально.
— Я позвоню…
Да хуй там. Ждал.
Зря. Не выдержал.
Привычно порезал вены
— Что, не хочешь терзать меня? Почему?! Что я такого тебе сделал?.. Ну так я и сам могу себе это сделать!
Мир снова стал скучен и сер.
Вернее, это я вернулся к миру. А Сашки просто никогда не существовало. Не могло существовать. Ведь я не нашел ни единого ее артефакта!! Специально искал. Ничего. Не единого волоска на подушке. Если она и была — то уж точно дочерью ангела. Люди не могут так уходииииить…. Моментами мне хочется завыть:
— Транквилизаторы, транквилизаторы…
— Они же между прочим недешево стоят! Ты считаешься вылеченным, и у тебя нет инвалидности! Иди-ка работай, если хочешь глотать таблеточки!
Если бы ещё не одно но…
— Сашу видела сегодня, передавала тебе привет, спрашивала, как ты, — сказала мама.
— Что? — я выронил ложку, и замер. Нет. Меня затошнило от ужаса. Не может быть. Я опять съезжаю. Руки невыносимо заныли под бинтами. — Где?
— Они с мамой в мастерскую заходили, заказали для Сашы кулон — ангела, говорят, у неё папа умер, в память…
— Да? — я не мог дышать и весь скукожился от ледяного страха.
— Да, такая хорошая девочка, почему ты с ней сейчас не общаешься, я думала, у вас любовь, — начала было мама, но я уже вскочил, и ноги сами понесли меня прочь! Скорее, скорее!!
Я помчался, задыхаясь и умирая, по знакомому адресу. Переулок, дорога — стойте же, дайте мне перебежать! Тротуар — обогнул фонарь — подъездная дверь — кодовый замок, сука!! — отойдите, мне срочно! — третий этаж… Саа-а-шаа… больно, блядь, как больно!! — здравствуйте, а Са…
— Нет, уехала с каким-то монголом, я все глаза выплакала, а вы не знаете, что за монгол такой?
— Какой монгол? — сердце прыгает в горло и орет в смертной муке — где она??
— Ну, не знаю я, в Москву её увез, а вдруг в рабство?
— Какое нахуй рабство, она моя!! — ору я, и уже несусь, несусь куда-то прочь, вдребезги, в клочья.
— Ебал я в рот вас всех!!
Тотальное одиночество? Ну а чтож, я разве не знавал его! Мне никто не нужен. Я одиночка по жизни. Но когда со мной поступают так, как Сашка — мне хочется кричать…
— Я — этого хотел? — заорал я как зверь с моста прямо в Белую, и она унесла за горизонт мою муку, и разлила ее на весь закат. Вот дерьмо… спасает одна лишь боль. Все руки уже неживые. Порвал ножом даже мышцу, и теперь правая рука слабее левой. Я убью ее. Я убью их всех.
— Не смейте, не смейте же использовать меня!! — разорвало в смертельной злости… и закат отвечал мне кровью.
«За какие-то паршивые две недели я успел так дико… влюбиться… Теперь я знаю, что это так называется. И потерять ее, мою сексуальную мечту! Представь, Жанна!!»
«Отлично представляю… и сочувствую! Но посмотри на это по-другому! Вы оба еще очень молоды. И не были бы счастливы. Она бы сбросила тебя все равно, поверь моей интуиции. Ей нужна куча мужиков и развлечений, и хорошо, что ты не успел совсем уж прикипеть к ней, а то пришлось бы отрывать… с мясом. А так — когда все кончилось внезапно, это как занозу вовремя выдернуть, пока не загнила, теперь только ранку продезинфицируй, веселым развлечением, или хорошей книгой, сейшеном угарным — и все заживет. Возможно, шрам останется… но ничего, сделаешь тату на душе, и этот опыт тебе еще сгодится, как дрова в следующий костер!»