Судный день Орбитсвиля

Макси переминался с ноги на ногу с выражением веселого недоверия на лице.

— В самом деле, Джим? У вас действительно свидание с ней? Мы с ребятами придем понаблюдать за вами, глядишь, понаберемся уму-разуму.

Зная, что Макси, умиравший в свободное время от скуки, вполне способен убить весь вечер на слежку за ним, Никлин пожал плечами и отвернулся. И как теперь выпутаться?! Может, сказаться больным и остаться дома? Размышляя над очередной постигшей его неприятностью, Никлин направился в закуток мастерской, служивший кухней, чтобы сварить кофе.

— О, этого-то как раз мне и не хватало, — обрадованно воскликнул Макси, следуя за Джимом. — Эй! А вы знаете, кого я видел на собрании этих чудаков?

— Нет, не знаю, но может быть ты будешь так любезен и поведаешь, кого же ты там видел.

Невосприимчивый к сарказму Макси энергично тряхнул головой.

— Негра! Клянусь, Джим, у них там есть престранный негр! Он черен как… как… — Макси запнулся.

«Как твои ногти», — подумал Никлин.

— Как ботинок, — закончил Макси.

Хотя Никлину и не хотелось потворствовать Макси, проявляя интерес, к его россказням, но уж слишком он был заинтригован. За свою жизнь Джим видел всего одного чернокожего, да и то в далеком детстве. Он попытался представить себе негра, но далось ему это с трудом.

«Опять этот старый синдром Орбитсвиля, — подумал Никлин. — Давно уже люди перестали нести всю эту древнюю чушь о всеобщем братстве! Когда жизненное пространство в пять миллиардов раз превышает площадь Земли, каждый может найти себе место, где живут ему подобные. Никто больше не хочет жить там, где его будут преследовать, подвергать дискриминации или хотя бы терпеть, где какие-нибудь либералы будут лелеять его только потому, что у него не тот цвет эпидермиса или не те политические взгляды, что он говорит не на том языке или придерживается не тех религиозных убеждений, потому что он родился не от тех родителей или не в том месте. Наперекор всем учениям и проповедям человек предпочитает жить среди себе подобных».

— Во всяком случае, — сказал Макси, — глядя на этого негра, я пришел к выводу, что не люблю черномазых.

— Довольно скоропалительный вывод. — Никлин достал из шкафа пару пластиковых чашек. — А могу я тебя спросить, почему?

— Ну, они слишком вспыльчивы и раздражительны. Мы с ребятами просто стояли и глазели на этого парня, а он вдруг без всякого повода велел нам проваливать. — На лоснящемся лице Макси появилось выражение оскорбленной добродетели. — Разве нельзя просто стоять и смотреть на кого хочешь?

— И к чему идет наш мир? Именно это я всегда говорю.

Никлин разлил кофе по чашкам, взял свою и направился к окну мастерской. Отсюда было удобнее всего наблюдать за рекой, мостом и дорогой. За пределами широкого навеса беззвучно лился вертикальный поток солнечных лучей, с почти ощутимой силой барабанящих по обесцвеченному пейзажу.

В Оринджфилде никогда ничего не произойдет, и он, Джим Никлин, навеки обречен пребывать здесь! От этой мысли Джиму захотелось сесть на пол и расплакаться, как в детстве. Испуганно поймав себя на том, что нижняя губа у него начинает дрожать, Никлин глотнул кофе и сморщился, когда обжигающая жидкость устремилась в желудок.

Погруженный в свои меланхолические раздумья, Никлин уже несколько секунд смотрел на приближающийся голубой «Унимот» с откидным верхом. Он не сразу понял, что машина направляется прямиком к его дому. Вот она скрылась за рощицей свистящих деревьев, вновь появилась, повернула направо и резко остановилась перед пешеходным мостом. Мгновение спустя появился водитель. Сердце Никлина бешено заколотилось — он узнал в водителе женщину. Ту женщину!

Она уже больше не была Дамой В Черном, хотя ее наряд и не претерпел особых изменений — искристая блузка, обтягивающие брючки, туфельки на высоких каблуках и плоская шляпка. Доминирующим цветом в сегодняшнем наряде был нежный бледно-желтый оттенок. С интересом оглядываясь по сторонам. Дани направилась к мастерской. Двигалась она словно балерина, ставя одну ногу строго перед другой. При этом подчеркивался удивительно выразительный изгиб бедер, икр и лодыжек.

Никлин ощутил покалывание в бровях. Он прокручивал в голове возможные варианты. Вероятность того, что женщина собирается взять в его библиотеке книгу или отдать в починку миксер, была близка к нулю, а значит, это сугубо личный визит. Неужели она решила вернуться к тому, на чем они расстались прошлым вечером? «Но ведь вчера, собственно, и не произошло ничего особенного, — напомнил себе Никлин, — все это лишь плод моего воспаленного воображения».

Он поставил чашку, подмигнул на ходу Макси и вышел из мастерской. Заметив Никлина, Дани улыбнулась столь быстро и мимолетно, что эта улыбка вполне могла лишь привидеться Джиму. Чем ближе она подходила, тем суровее становилось выражение ее лица.

— Что с вами случилось вчера вечером? — резко спросила она, подойдя к Никлину вплотную.

— Я… — Джим совершенно растерялся. — Что вы имеете в виду?

— Джим, вы прекрасно знаете, что я имею в виду!

То, что она назвала его по имени, подбодрило и даже возбудило Никлина.

— Уверяю вас, Дани. Я не знаю, о чем вы говорите.

— Ну что же, мое имя вы, по крайней мере, помните, — сказала она, и взгляд ее немного смягчился. — Это уже кое-что, но так легко вы не отвертитесь, Джим Никлин. Почему вы не вернулись, чтобы встретиться со мной, как мы условились?

Никлин чувствовал, что волна бешеной радости захлестывает его и вот-вот лишит рассудка. Радость еще не охватила его целиком, но Джим был уже готов отдаться этому удивительно приятному чувству. Да, это была лишь первая часть его сна, сна, который вот-вот превратится в реальность. Осталось сделать последнюю маленькую проверку, которая окончательно снимет все сомнения. Никлину совершенно не хотелось попасть в унизительное положение и испытать горькое разочарование.

— Монтейну, должно быть, и впрямь очень нужны деньги, раз он отправил вас за парой орбов в такую даль, — сказал Никлин, лучезарно улыбаясь. — Так где ваш поднос?

— Это вовсе не смешно, Джим. — Глаза женщины смотрели на него серьезно. — Со мной никогда еще ничего подобного не происходило, а от ваших слов мне становится еще хуже. Может быть, вы и привыкли к подобным вещам, но я нет.

— Я вовсе не привык… Дани, но ведь вчера вечером мы действительно не сказали друг другу ничего определенного.

— Я знаю. — Она не отрывала от него умоляющего взгляда. — Неужели вы думаете, что я не дрожу как осиновый лист при мысли, что я ошибаюсь.

— Вы не ошибаетесь, — потрясенно ответил Никлин.

Он взял ее руки в свои. Горячая волна Накрыла его с головой, оставив от прежнего Джима Никлина одни лишь воспоминания.

— Слава Богу! — улыбнулась Дани. Она подняла его руку так, что костяшки пальцев уперлись ей в левую грудь. — Я совсем не спала в эту ночь, Джим. Почему ты вчера не вернулся?

— Я вернулся. Удрал от Зинди, оставив ей свое мороженое, и вернулся на площадь, чтобы разыскать тебя.

— Я пряталась в шатре, пыталась прийти в себя. — Тыльной стороной ладони Никлин ощущал ее грудь под тонком блузкой. — Я без ума от тебя, Джим. Ужасно звучит, да?

Прежний Джим Никлин в ответ на такой вопрос промямлил бы что-нибудь невразумительное, но новый Никлин не растерялся.

— Это звучит прекрасно. Над библиотекой у меня есть комната. Пойдем туда.

— Нет! — Взгляд Дани был устремлен за его плечо, на окно мастерской.

— Это тот ужасный человек, что околачивался вчера на собрании. Он смотрит на нас во все глаза… Подслушивает… Он работает на тебя?

— В некотором роде. — Никлин оглянулся. В окне, подобно фантастической статуе, застыла нелепая фигура Макси с разинутым ртом. — Только Газообразное Позвоночное знает, почему я все еще не выгнал этого идиота. Можно отправить Макси домой.

Дани покачала головой.

— Это будет слишком откровенно.

— Ты хочешь ждать до вечера? — спросил Никлин.

Его радость несколько утихла, омраченная беспокойством. Джим совершенно определенно знал (так всегда случалось), — если он упустит эту возможность, то другого шанса судьба может ему и не предоставить. До вечера была еще целая вечность, могло произойти всякое — либо Дани образумится и передумает, либо унес начнется менструация, либо ее вызовут ухаживать за больной тетушкой. А, может, он сам споткнется и сломает себе обе ноги или, что еще хуже, снадобье мистера Хайда перестанет действовать, и он снова превратится в робкого доктора Джекила, и у него начнется такой мандраж, что он не сможет переступить даже порог собственного дома.