Страница 47 из 68
Зилов покосился на меня, но ничего не сказал. Однако я почувствовала перемену в его настроении. Возле моего родного дома он слегка затормозил:
— Не пойдешь? Я могу подождать в машине.
Я отрицательно мотнула головой.
— Едем к тебе.
Борис еще заскочил в магазин, купил шампанского и коробку шоколадных конфет.
— Что празднуем? — глупо спросила я.
Зилов не удостоил меня ответом. Мы приехали к его домику на колесах, я огляделась по сторонам и взбежала по ступенькам. Когда за нами закрылась дверь, Боря рывком притянул меня к себе и прошептал:
— Я так соскучился.
— Я тоже.
Сказала раньше, чем почувствовала, как скучаю по нему каждую минуту, каждый миг. Я долго смотрю в его серьезные глаза, в которых читаю невысказанный вопрос. Увезти бы тебя на необитаемый остров и остаться там вдвоем навсегда, подумалось мне, когда голова сладко закружилась, а губы мои открылись для поцелуя.
Тут дверь распахнулась, и на пороге нарисовался, конечно, Галочкин. Он нисколько не смутился, увидев нас целующимися, будто так и должно быть. И, конечно, ни намека на извинение. Зилов выругался одними губами, но вслух ничего не сказал.
— Боря, я уезжаю, — торжественно провозгласил гость.
— Ты уже год как уезжаешь, — буркнул Зилов и стал выкладывать на стол покупки. — Шампанское будешь или водку?
— Ты не веришь? — обиделся Галочкин. — Вот билет, я сегодня его купил.
Он протянул Борису листочек.
— На Москву? — удивился Зилов. — Ты же говорил, что твой брат в Покрове, что ли?
Галочкин пристроился на табуретке у стола.
— Ну да, но ехать-то все равно через Москву.
— А деньги на билет у тебя откуда?
— Брат прислал, — счастливо сияя, делился Галочкин. — Все! Начинаю новую жизнь! Боря, мне нельзя пить: у меня через час поезд.
Зилов решительно убрал со стола водку и стакан. Галочкин проводил их завороженным взглядом и произнес:
— Ну, разве чуть-чуть совсем: я уже все собрал? На посошок?
— Обойдешься, — отрезал Борис. — Мы еще тебя проводим, чтобы ты по дороге где не прихватил. Иначе никуда не уедешь. Извиняй, брат.
Из солидарности мы тоже не стали пить. Зилов унес шампанское в холодильник, который стоял в небольшом предбанничке, и поставил чайник на газ.
— Пьем чай и едем на вокзал! А ты неси сюда свои вещи, — скомандовал он Галочкину.
Тот послушно направился к двери, но Зилов его остановил:
— Погоди, вместе пойдем, — он обернулся ко мне. — Подождешь, мы мигом?
Я кивнула, однако, Зилова что-то беспокоило: он еще раз, когда Галочкин уже вышел, повторил:
— Только обязательно дождись, слышишь?
Я вовсе не собиралась никуда уходить. Если бы это было возможно, то осталась бы в милом приюте с казарменным порядком навсегда. Впрочем, пока они отсутствовали, я только успела полистать пару книг, которые стояли на полке, да заварить чай.
Друзья вернулись с чемоданом и сумкой, набитой продуктами, которые Борис купил отъезжающему, не рискуя давать ему денег. Попив чай и посидев на дорожку, мы отправились на вокзал. Конечно, на машине.
— Ты сразу напиши, когда приедешь, — напутствовал Борис. — Или лучше — телеграмму дай, слышишь?
Галочкин кивнул. Он очень волновался, будто его везли венчаться, и крепко прижимал к себе пакет с продуктами. До прибытия поезда оставалось только десять минут, когда мы появились на платформе. Тут к Борису подошла вульгарно накрашенная женщина, поздоровалась. Они немного поговорили, отойдя чуть в сторону. Зилов улыбался обольстительно, как мне казалось, и слишком игриво отвечал на вопросы. Его дама тоже чересчур вольно обращалась с ним. Впрочем, здесь это обычная манера общения мужчины и женщины.
— Кто это был? — спросила я, когда собеседница Бориса отошла к группе провожающих.
— Подруга жены, — ответил он.
— А ты со всеми подругами жены так кокетничаешь? — сердито спросила я.
Зилов насмешливо взглянул на меня и ничего не ответил.
— Что ей было нужно от тебя? — не унималась я.
— Поздороваться. Еще спросила, не надо ли что передать Ларисе. Никто ведь не знает, что мы развелись.
— А вы действительно разведены?
Зилов снова посмотрел на меня с насмешкой и ничего не ответил. В это время Галочкина обступили какие-то мужики бомжеватого вида и чуть не увели за собой на скамейку, где была разложена газетка с бутылкой и стаканами.
— Эй, куда! — схватил его Зилов за шкирку и вовремя.
Вдали показался поезд. Немногие пассажиры заволновались и придвинулись ближе к платформе. Только посадив Галочкина в поезд и попросив проводницу приглядывать за ним (кажется, Зилов использовал все свое обаяние, чтобы растопить грубое сердце), мы, наконец, успокоились. Глядя на уплывающие вагоны, Боря задумчиво произнес:
— Может, и впрямь начнет новую жизнь? Мужик-то хороший, совсем чуть было не пропал… — и он глубоко вздохнул.
Любые проводы вызывают грусть, а эти мне напомнили, что завтра уезжаю я. Наверное, Зилов тоже подумал об этом. Он как-то странно посмотрел на меня и крепко прижал к себе. Я стала озираться: не видит ли кто. Бесполезно. Здесь если даже на улице пусто будет, как после ядерного взрыва, все равно весь поселок узнает в подробностях и нюансах о любом событии.
— Поедем пить шампанское, — шепнул он мне в ухо и пошел к машине.
Возле фиолетовой "Нивы" стоял знакомый чеченец, кавалер Ирки-Армянки, и задумчиво разглядывал машину. Увидев нас, он вежливо улыбнулся и поздоровался со мной.
— Ваша? — кивнул он.
— Наша, — коротко ответила я, а Зилов не удостоил чеченца ни взглядом, ни ответом. Он отворил мне дверцу и, дождавшись, когда я займу сиденье, сел за руль. Я кивнула чеченцу, и мы сорвались с места так резко, что я лязгнула челюстью.
— Ты с ума сошел! — вырвалось у меня.
— Прости, — бросил Борис, но тон его был вовсе не извинительный.
Он молчал всю дорогу до дома, и я ничего не могла понять, как ни вглядывалась в его непроницаемое лицо. К концу пути до меня дошло, что его молчаливое раздражение как-то связано с этой дурацкой встречей у машины. Зилов тут же подтвердил мои догадки. Остановив машину у дома и положив руки на руль, спросил:
— Кто это был?
— Кто?
— Этот черный.
— Да так, знакомый.
— И когда успела?
Я расхохоталась:
— Может, ты и ему морду набьешь, как тогда Ашоту?
— Может, и набью. А что, есть повод?
— Дурак! — хлопнула я дверцей машины.
В глазах у Зилова плясали лукавые чертики, когда он перехватил меня у ступенек его вагона.
— А за это следует суровое наказание!
— Только не здесь! — завопила я, вырываясь и взбегая по ступенькам.
"Наказание" не замедлило настичь меня, только за нами закрылась дверь. А уже когда я выдохлась от смеха и не имела сил сопротивляться его железным объятьям, Борис шепнул:
— Останься, не уезжай.
И я вдруг поняла, что расставание с ним надолго, навсегда, будет для меня нестерпимой мукой. Слегка отстранившись и любовно глядя в его ставшие вдруг печальными глаза, отвечаю:
— Я не могу.
— Почему?
Смех испарился, на сердце стала давить тоска. Весь день я изо всех сил гнала мысль об отъезде, старалась не думать, что будет с нами. Я говорила себе: мы взрослые люди, у каждого своя жизнь, давно сложившаяся друг без друга. Жизненный опыт подсказывает, что забывается все, все проходит рано или поздно, заживляются любые раны. Подумаешь, встреча одноклассников через много лет! Ну, повелись друг на друга, все-таки взрослые люди. Компенсировали что-то недополученное, неслучившееся в юности. И довольно. Теперь есть о чем вспомнить… Однако тоска не отпускала, и легче не становилось от этих трезвых доводов.
— А как же дом, дети, работа? И потом, из Москвы не уезжают. Я столько сил и лет положила на то, чтобы чего-то добиться…
Говорила, а сама себе не верила. Все это казалось не важным, все, кроме детей. Борис достал из холодильника шампанское, поставил бокалы, открыл коробку конфет, потом озабоченно спросил: