Suora Scolastica

Оказалось, что двум послушницам, обязанным раз в сутки относить Схоластике хлеб и кувшин воды, предоставляемые ей монастырем, стало, по-видимому, страшно в ту ночь, и они заперли на засовы огромные, обитые железом двери, которые Дженнарино рассчитывал отпереть подобранными ключами или отмычками. Испанский дезертир, хорошо умевший лазить по стенам, помог ему добраться до крыши небольшой постройки, сооруженной над глубокими подземельями, выдолбленными в скале Аренеллы и составлявшими in pace монастыря Сан-Петито.

Послушницы еще больше испугались, когда с верхнего этажа спустились двое покрытых грязью мужчин, которые бросились на них и, заткнув им рты, связали их.

Оставалось проникнуть в in pace, что было нелегко. Дженнарино, правда, отобрал у послушниц огромную связку ключей, но там было несколько подземелий, одинаково закрытых люками, и послушницы упорно не соглашались указать, в котором из них находилась сестра Схоластика. Испанец уже обнажил кинжал, чтобы кольнуть им послушниц и заставить их говорить, но, зная необычайно мягкий нрав сестры Схоластики, Дженнарино побоялся огорчить ее этим насилием. Не слушая предостережений испанца, твердившего ему: «Синьор, мы теряем время, и нам тем более придется пролить кровь», — Дженнарино упорно продолжал отпирать одно за другим подземелья и звать.

Наконец после целого часа бесплодных усилий слабый возглас ответил на его оклики. Дон Дженнарино кинулся вниз по винтовой лестнице, насчитывавшей больше восьмидесяти ступеней; высеченные в мягкой породе и сильно истертые, ступени эти почти сливались в крутую тропу, и спускаться по ним было очень трудно.

Сестру Схоластику, уже тридцать семь дней — иначе говоря, со времени очной ставки с Дженнарино — не видевшую света, ослепил небольшой фонарь, принесенный испанцем. Она совершенно не понимала, что с ней происходит; наконец, когда она узнала дона Дженнарино, покрытого грязью и пятнами крови, она бросилась в его объятия и лишилась чувств.

Эта неожиданность привела молодого человека в крайнее замешательство.

— Время не терпит! — воскликнул более искушенный в таких делах испанец.

Они вдвоем взяли на руки сестру Схоластику, лежавшую в глубоком обмороке, и с большим трудом вынесли ее наверх по наполовину развалившейся лестнице. Когда они добрались до комнаты, где жили послушницы, испанцу пришла в голову отличная мысль завернуть Схоластику, начавшую приходить в себя, в большой серый плащ, оказавшийся в комнате.

Они отодвинули засовы двери, выходившей в сад. Испанец в качестве авангарда вышел первый, со шпагой в руке; Дженнарино последовал за ним, неся Схоластику. Они услышали в саду шум, предвещавший беду: то были солдаты.

Когда они схватились со сторожем, испанец хотел убить его, но Дженнарино с ужасом отверг это предложение. Испанец говорил:

— Ведь мы святотатцы, ваше сиятельство, поскольку нарушили неприкосновенность монастыря, и за это нас, без сомнения, скорее приговорят к смерти, чем если бы мы кого-нибудь убили. Этот человек может нас погубить, надо уничтожить его.

Никакие доводы не могли убедить Дженнарино. Сторож, наспех привязанный к дереву, распутал веревки, разбудил остальных сторожей и сбегал за солдатами в караульную, помещавшуюся на Толедской улице.

— Нам будет нелегко выбраться отсюда, — воскликнул испанец, — а в особенности спасти синьорину! Недаром я говорил вашему сиятельству, что нам надо было бы прийти по меньшей мере втроем.

Как только он произнес эти слова, перед ним выросли два солдата. Испанец сразил первого острием шпаги; второй хотел вскинуть ружье, но ветка куста задержала его на миг, что дало испанцу время пронзить его шпагой. Этот солдат не был, однако, убит наповал и начал громко стонать.

Дженнарино направлялся к калитке, неся на руках Схоластику: испанец прикрывал его. Дженнарино бежал, а испанец на ходу наносил удары шпагой тем солдатам, которые подходили к ним слишком близко.

К счастью, буря, по-видимому, снова усилилась; проливной дождь благоприятствовал этому необычайному отступлению. Но случилось так, что один солдат, раненный испанцем, выстрелил, и пуля оцарапала левую руку Дженнарино. На выстрел сбежались человек десять солдат из отдаленных частей сада.

По правде говоря, если Дженнарино в этом отступлении обнаружил мужество, то военные таланты проявил испанский дезертир.

— Против нас двадцать с лишним человек; малейшая оплошность — и мы погибли. Синьорину приговорят к отравлению как нашу сообщницу; она никак не сможет доказать, что не сговаривалась с вашим сиятельством. Я знаток в этих делах; надо спрятать синьорину в чаще и положить на землю; мы прикроем ее плащом. А сами мы покажемся солдатам и отвлечем их в другой конец сада. Там мы постараемся внушить им уверенность, что мы перелезли через стену и удрали, потом вернемся сюда и попытаемся спасти синьорину.

— Мне бы очень хотелось не оставлять тебя, — сказала Схоластика Дженнарино. — Я не боюсь и сочту для себя счастьем умереть вместе с тобою.

То были первые слова, произнесенные ею.

— Я могу идти сама, — прибавила она.

Ее речь прервал звук выстрела, раздавшегося в двух шагах от нее, но никого не ранившего. Дженнарино снова взял Схоластику на руки; она была маленькая, худенькая, и ему не было трудно ее нести. При свете сверкнувшей молнии он увидел слева от себя двенадцать или пятнадцать солдат. Он ринулся вправо, и счастье его, что он быстро принял это решение, ибо почти в тот же миг прогремел десяток выстрелов, и пули изрешетили небольшое оливковое деревце.

Герцог де Варгас все время думал об исчезновении несчастной Розалинды. Он предпринял кое-какие шаги, не увенчавшиеся успехом, так как ему не было известно, что Розалинда теперь называется сестрой Схоластикой.

Наступил день его именин. В этот день двери его дворца были широко открыты, и он давал аудиенцию всем офицерам. Эти военные в полной парадной форме очень удивились, когда в приемную вошла женщина, показавшаяся им с виду послушницей какого-то монастыря; к тому же, вероятно, для того чтобы ее не узнали по одежде, она была закутана в длинное черное покрывало, что делало ее похожей на вдову простолюдина, выполняющую какой-нибудь обет.

Лакеи герцога стали гнать ее, но она опустилась на колени, вытащила из кармана длинные четки и принялась бормотать молитвы. Она оставалась в этом положении до тех пор, пока старший камердинер графа не подошел к ней и не схватил ее за плечо; тогда она, не произнося ни слова, показала ему великолепный бриллиант и затем промолвила:

— Клянусь пречистой девой, я не буду просить у его сиятельства никакой милостыни. Господин герцог узнает по этому алмазу имя особы, по поручению которой я явилась.

Все это крайне заинтересовало герцога, и он поспешил отпустить нескольких высокопоставленных лиц, находившихся у него на аудиенции; потом с благородной и подлинно испанской учтивостью попросил у простых офицеров позволения принять сначала бедную монахиню, совершенно ему незнакомую.

Едва очутившись наедине с герцогом в его кабинете, послушница бросилась на колени:

— Бедная сестра Схоластика дошла до крайнего предела несчастья. Весь мир словно ополчился на нее. Она поручила мне оставить вашему сиятельству это красивое кольцо. Она говорит, что вы знаете особу, подарившую его ей в более счастливые времена. Вы могли бы с помощью этой особы добиться для кого-нибудь из ваших доверенных лиц дозволения посетить сестру Схоластику, но так как она находится в in pace della morte, необходимо получить особое разрешение от монсиньора архиепископа.

Герцог узнал кольцо, и, несмотря на его преклонный возраст, самообладание изменило ему до такой степени, что он с трудом мог говорить.

— Скажи название... скажи название монастыря, где заключена Розалинда.

— Сан-Петито.

— Я почтительно повинуюсь приказаниям того, кто послал тебя.

— Я погибну, — прибавила послушница, — если духовные власти хотя бы заподозрят о данном мне поручении.