Все. что могли

23

— Судя по твоему суровому виду, с каким ты встретил нас, отвалишь Ване на полную катушку. Наказывать надо меня, это я его подбила ехать. Солдат не мог перечить жене начальника отряда, — говорила Надя за ужином молчаливо сосредоточенному Ильину.

Она видела, муж слушал ее и думал о чем-то своем, казалось, сидел не за домашним столом, а где-то в другом месте, может, на том хуторе, где еще недавно Надю и Кудрявцева захватили бандиты.

Тон у Нади был извиняющийся, действительно, она чувствовала себя виноватой. Ну, была бы еще неопытной в военных делах, не знала оперативной обстановки в приграничье, или взбалмошной бабенкой, не сознающей, чем опасен ее выезд на лесной хутор. Кстати, помнила, что начальник отряда настрого запретил любые отлучки военнослужащих из подразделений, хозяйственные работы без усиленной охраны в районах бандитских боевок. Еще был свеж последний захват связистов-линейщиков. Кудрявцев тоже все это знал. Но будто затмение нашло.

Какой врач или фельдшер, будь на месте Нади, считала она, не откликнулся бы на зов о помощи?

— Заковыристую задачку вы мне с Кудрявцевым подбросили, — Ильин поднял глаза от тарелки, слабая улыбка тронула его губы, на лбу разошлась складка.

Он сейчас еще с большей остротой и счастьем воспринимал ее благополучное возвращение. Мир живет добрыми людьми, держится на них. Мать раненого мальчика послала свою дочку к Гнату Тарасовичу. Тот позвал соседа, и они успели…

Засада, устроенная Ильиным на хуторе, ничего не дала. Не только Богаец не появился, но и те, кто за ним поехал. Стало быть, их опять кто-то предостерег. Кто?

— Вот что, Надюша, поостерегись, — сказал он со значительностью. — Бандиты тебя могут подстеречь где-нибудь. С Андрюшкой гулять пойдешь, от дома не удаляйся, будь на людях. Неосторожность приведет к беде.

— Как быть с парнишкой? Я обещала к нему приехать, поглядеть, — сказала Надя.

Он знал, что жена от своего намерения не отступится.

— Пока наши на хуторе, побываешь. Если состояние хлопца ухудшилось, определим его в больницу.

Будько погонял лошадь с хутора и тешил себя, что Богаец скажет: не до знакомой ему, бери эту бабу и делай с ней что хочешь. Потому по дороге задержался и подготовил укромное местечко, где намеревался упрятать «панночку». Поспал бы с нею, потешился. Мечтал, а плоть его бунтовала, ярилась. Пан Богаец остудил, без малого оплеуху закатил.

— Надо было немедленно везти ее сюда! — сердито вскричал Богаец, выслушав рассказ Микиты Будька о событии на хуторе.

Но как было везти ее, если она припугнула своим знакомством с барином? Отговаривался: «Находчивая, стерва, отчаянно смелая», заливался: «Коса-досель, — рубанул себя по пояснице. — Виски як серебро. Цыцьки, звиняемось, по-культурному, бюст — во!»

Когда тот обрисовал облик «звычайно гарной панночки» и передал ее слова, что пан Богаец ее знает с сорок первого года, у него сомнений не было: это мадам Ильина, жена начальника погранотряда.

Мысли Богайца бежали: захвати он гражданочку Ильину, подцепил бы под ребро и самого Ильина. Не удалось в сорок первом, сорвалось во время поездки в Сталинград. Могло ведь выгореть сейчас, если бы не ротозеи.

Ничего этого Будько знать не должен. Пусть думает, панночка его любовница. После того, как прикордонники захватили Миколу Ярового, Будько стал его правой рукой. Туповат мужик, но исполнителен, голову человеку срубит, не охнет. Предан, за корыстью не гонится, как пан Затуляк. Хапнуть чужое рука не дрогнет, но за Затуляком в этом не угонится. Приказал Будько: людей в сани и галопом на хутор. Панночку сюда, прикордонника на сук.

Не успели выехать, примчался связной: «Рятуйте, пан Богаец. По цепке гукнули — на хутори наших хлопцив повьязалы, инших поубивалы. Тую бабу увизлы».

— Кто? — бледнея, выдохнул Богаец.

— Казали, лесник Гнат, забув его хвамиль. 3 ним ще кто-то. Потим прикордонники прийшлы. Там воны и поховалыся. Ждуть. Не можно тады идтыть.

Не можно, это курице понятно. Третий случай сорвался, ушла «панночка», из рук вырвалась. Разрядить бы пистолет в Будько. Тот предусмотрительно укрылся за лошадью. Богаец тронул кобуру, отмахнулся. Пристрелишь Будько, «панночку» не вернешь.

Через трое суток ему передали — пограничники засаду сняли, ушли. Не мешкая, Богаец окружил заимку лесника. В морозное небо взметнулся столб дыма.

Засада не удалась. С пограничниками уехала и Надя, уверенная в том, что хлопчик вне опасности. Рана подживала, затягивалась.

В одиночестве остался на хуторе капитан Горошкин. В потрепанном кожушке, заломленной назад барашковой шапке, с короткой бородкой и усами скобочкой — хуторский парубок — он без устали мотался по селам. Встречал своих старых знакомых еще по довоенным и партизанским временам, налаживал новые связи. Многие селяне доверительно говорили ему, мол, им осточертели бандиты, прятавшиеся по лесам, надоело кормить дармоедов, жить в страхе, ждать, что ночью костром вспыхнет хата или влетит в окно граната. За что? Придет пора пахать и сеять, селянину сунут в руки винтовку и потребуют стрелять кому-то в спину, поджигать чьи-то хаты, угонять в лес скот.

На хуторе Горошкин остался не в открытую, притаился на сеновале, откуда неудачно свалился пацан. Хозяйка рассказала ему, что в крайней от леса хате часто бывают незнакомые люди. Ночуют, пьют самогон. Хозяин гуляет вместе с ними. Когда ликарку вызволили, он сразу куда-то уехал, а когда прикордонники в хуторе встали, тоже уезжал.

«Связной, бегал с донесением», — думал Горошкин, слушая женщину. Глаза у бандитов повсюду, потому сорвалась засада.

Сани с пограничниками скрылись в лесу, «связной» заявился к хозяйке. Он дымил ядовитым самосадом, выпытывал у женщины, о чем балакали прикордонники, не вернутся ли они на хутор. Хозяйка отвечала, что ей никто и ничего не говорил, у нее одна забота — выздоровел бы хлопец. «Спасибочки ясочке-ликарке, она обещала, шо ще приидэ пацана годуваты», — отвечала «связному» так, как ей велел Горошкин.

Мужик ушел. Через полчаса разведчик увидел, как он выехал с хутора на санях. В той стороне, куда он подался, верстах в четырех стояло небольшое сельцо. Горошкин спустился с сеновала, огородами выбрался на дорогу, побежал вдогонку. Ему повезло, мужик лошаденку берег, не погонял, связника удалось настичь при въезде в село. Там принял эстафету другой гонец. Но и Горошкин был теперь не пеший, знакомый селянин дал ему коня.

«Отлаженная цепочка», — думал он, и на следующий день докладывал подполковнику Ильину, что нащупал берлогу «своего заклятого друга господина Богайца».

— До двери берлоги-резиденции не добрался, там глаз много, — говорил он. — Однако пощупать хозяина можно. Доведу с уверенностью.

Подготовили операцию, вышли на исходные рубежи. Все делалось, казалось, в совершеннейшей тайне, скрытно. Пограничники развернулись, стремительно окружили хутор.

Капкан захлопнулся, можно считать, Богаец оказался в западне.

Однако на хуторе было тихо и безлюдно. Перед одной из хат на толстом суку дуба висел лесник Гнат Тарасович. На груди пришпилен листок: «Ильин, поздоровкайся со своим приятелем».

На обратном пути один из грузовиков с пограничниками был обстрелян, погиб солдат и двое оказались ранеными. Вторая автомашина чудом проскочила мостик через речку. Вслед за ней рванул взрыв, поднял, разметал доски настила.

24

Утром позвонил начальник войск округа. Он выразил неудовольствие проведенной операцией, новыми потерями в личном составе. Замечание генерала взвинтило Ильина. Отвечал слишком резко. Дескать, пограничный отряд еще не вышел из состояния войны, а на войне случается всякое. Там не бывает сплошных побед, боев без потерь. Он всячески стремится уменьшить их, отдает этому весь свой пограничный и фронтовой опыт.

Конечно, говорить так не следовало. Вроде нотацию прочитал генералу, фронтом перед ним козырнул. Но что в горячке не вылетит.