Кто сильней себя

Остальные трудились рядом и всё слышали и просто ахнули от возмущения. Ну и фрукт! Проучить бы его! Максим закричал, что настала пора. Боря закричал, что пора настала. Даже тихий Коля Смирнов хотел вмешаться руками для воспитания лодыря.

Но в этот напряжённый момент возникла, как всегда, наблюдательная Галя. Она сказала:

— Так. Спокойно, мальчики! Пусть Валерий отдыхает. Если у него нет чувства долга и совести, пусть отдыхает. Только с одним условием, — сказала Головину. — Ты будешь сидеть и смотреть, как работает твоё звено. Уходить, читать или заниматься чем-то посторонним нельзя. Сидеть и смотреть. Согласен?

Валерка ухмыльнулся, ответил, что согласен, и развалился на веранде, как цыганский барон.

— Ха, — сказал Боря, — я бы тоже мог!

— Нет, не смог бы, — возразила Галя.

Тут она хорошенько растолковала, что безделье очень невыносимо, что оно — самый страшный приговор. Во-первых, скука до потери сознания. Во-вторых, совесть заговорит и будет её угрызение, а это больней, чем даже кулаком. Скоро Головин сам попросит работы, а в наказание не сразу получит. Вот тогда-то он прочувствует, пожалеет и поймёт…

— Правильно, — сказали ребята, Подумав, — пожалеет. — А Валерке крикнули, не подавая хитрого вида: — Сиди, сиди! Мы за тебя потрудимся, а ты ленись давай во все лопатки. Посмотрим.

Ну, что же. Первый день Валерка ленился на веранде и — хоть бы хны. Второй день — опять хоть бы хны вместо работы. Весь отряд смеялся над ним, показывал пальцами, а он сидел, как упрямая колода, посмеивался в ответ. Возможно, ему было тошно и стыдно и совесть уже говорила что-то, но только не вслух. Когда же наступил третий день, Валерка снова занялся бездельем, зато не выдержали ребята.

Во время уборки подскочили они к лодырю — кто с веником, кто с решимостью, — и Миша Мороз как закричит:

— Головин, в конце концов! Ты кто такой? Ты октябрёнок или нет?

Сперва он грустно посмотрел на ребят. Потом посмотрел куда-то в противоположную сторону. А потом вдруг захихикал и говорит:

— Наверно, я Братец Кролик…

— Врёшь! — возмущаются люди. — Тунеядец, вредитель — вот ты кто!

— Сами вредители, — говорит Валерка. — Зачем на мне опыты испытываете? Сами сказали, чтоб не работал. Вот и увидим, кто кого.

— Выходит, ты один против всех?

— А чего? Хотя бы и так. Плевать мне на вас!..

Между прочим, голос у Валерки дрожал и слёзы напрашивались, но этого никто не заметил сгоряча. Вася стукнул Валерку веником, другие чуть не лопнули от гнева. Миша Мороз еле перекричал свою звёздочку. А потом он сказал культурно и тихо, потому что командир:

— Головин, ты доконал наше терпение. Мы долго прощали, но теперь всё.

— Ой, страшно! — зафыркал Валерка. — Чего вы мне сделаете?

— Увидишь. Звёздочку отберём!

— Я другую достану…

— А мы носить не позволим! Из октябрят выгоним!

Любой на месте Головина молча притих бы и не задирался дальше. Куда там, когда такая опасность на носу! Но этот глупый мальчишка нисколько не сдержался. Он даже ляпнул в ответ:

— Пожалуйста, выгоняйте. Проживу и без вас, не заплачу. Мне ваша звёздочка как пятая нога…

Тут, конечно, случилась немая сцена. Ребята разинули рты и долго не могли их закрыть от неожиданности и недоумения. А вечером, когда все надели рубашки со звёздочками, чтобы стоять на отрядной линейке, Валерку окружили командиры с Ромкой Давыдовым во главе. Они были жутко серьёзныё. Ромка выразительно сказал:

— По решению совета и членов совета!..

В тот же момент Миша как рванёт Валеркин значок! На рубашке у него получилась дырка, а из глаз вовсю брызнули слёзы. Он завопил:

— Отдай! Не твоя!

— Молчи уж! — сказали ребята. — Ты недостойный. Беги прочь!

И тогда Валерка побежал…

На линейке он не появился. Можно представить, что он думал и как переживал! Всунуться в октябрятский строй с дыркой вместо звёздочки было просто немыслимо. И Валерка пришёл в отряд только перед сном.

А утром как раз наступил день, то есть особенный день — родительское воскресенье. Мамы, и бабушки, и некоторые папаши радостно ворвались в лагерь с мешками наперевес. Началась всеобщая срочная поголовная кормёжка. Ух, и поработали все!.. Какие похитрей, те, конечно, прятались в кусты, потому что врачи и воспитатели оказывали сопротивление. Сознательные малоежки, правда, сдавались и относили продукты в отрядный шкаф. И всё же многие добились расстройства желудка. Ну, да это известно, и не в этом суть. Главное, что заодно с другими родителями прикатила к Валерке и Башке их мама Головина. И она заварила такую кашу!..

Сперва без лишних слов она воткнула братьям в рот по пирожку. Потом спросила:

— Ну, как вы здесь? Никто не обижает?

— Они меня исключили! — мгновенно заревел Валерка. — Сорвали звёздочку… Они презирают меня…

— Ах какая потеря! — засмеялся Головин-Башка.

— Не расстраивайся по пустякам, — сказала и мама. — А за что исключили-то, расскажи.

Тогда Валерка стал объяснять: мол, принуждали быть подметалой. Мол, за правду, которую про вожатую сказанул. Под конец он всё же одумался, заговорил по совести:

— Я бы извинился, да никто слушать не захотел. Я бы исправился, но они не просят. Мама, мам! Ты сделай так, пожалуйста… Все октябрята, а я никакой… Ты сделай так, чтобы меня снова приняли, мама.

— Безобразие! — внезапно крикнула она. — Да ты ни в чём не виноват. Сидите здесь, а я пойду и наведу порядок!

Что ж, братья остались на скамейке подъедать гостинцы и ждать. А мамаша Головина сорвалась и на всех парусах отыскала Галю.

— Вы придираетесь! Я буду жаловаться! — шумела она.

— Позвольте, — сказала Галя, когда удалось сказать, — я Валеру не исключала. Я даже не знала, ребята сами…

Но Головина ничего не слушала.

— В том-то и дело! — кипятилась ещё хуже. — Только и знаете, что в работу запрягать! А это — это вы просто мстите ребёнку!

— Батюшки! Да за что?

— Он вас уличил!

— В чём же? — спросила Галя и покраснела без причины.

Ну, дальше пошла такая беседа, что продолжать её понадобилось у начальника лагеря. Взамен праздника, радостей и веселья в родительский день получилось полное следствие. Причём противное: как влипли в грязь. Всем было стыдно, хотя и не каждому по заслугам. В штаб вызывали Валерку и старшего Головина, который невесть что наплёл про Галю. Потом вызывали командиров звёздочек и Ромку Давыдова. Из разных ответов и рассказов начальнику скоро стало ясно, кто виноват, а кто замешан зря. И воспитатели поняли историю с Валеркой, и вожатые, какие были в штабе. Только мамаша Головина будто ничего не понимала.

— О господи! — всё твердила она. — Ну, ошибся ребёнок… У него тоже своя гордость есть… Прикажите звёздочку отдать. Всё равно это фикция.

Вот так да, ввернула словечко! Означает оно обман, вымысел, что-то не существующее на свете. Выходит, Головина хотела сказать, будто октябрятские дела — никому не нужная выдумка? Воспитатели, услышав такое, поразились, конечно. Но вместо того чтобы отчитать мамашу или вообще выставить из штаба вон, они начали доказывать ей, как она заблуждается.

Там ещё много было взрослых разговоров и споров. А из ребят лучше всех выступил в штабе Ромка. Удивительно: он ведь троечник и в начале смены жил молчаливо. Юля даже говорила про него, что безвольный растяпа. Но вот прошло, время, свои тройки Ромка, видать, не вспоминал и больше не робел, как у себя в школе. Он постепенно сделался хорошим командиром группы, и воля у него появилась, и всё, что надо. Потому он смело сказал, когда потребовалось:

— Да, мы сами исключили Валерку. Наш октябрятский совет.

Старшая пионервожатая сказала на это:

— Но у вас нет права исключать, разве не знаешь?

А Ромка сказал:

— Он — недостойный.

— Но у вас нет права, — повторила вожатая.

— Пускай дадут. Нельзя, чтоб в отряде были недостойные.

— Нужно не отделываться от них, а воспитывать, Давыдов.