Страница 6 из 7
Френсис выбрался из темноты и подбежал к звездолету. Поднялся по трапу до люка, расположенного на тридцатифутовой высоте. Открыл внешний люк, прошел внутрь и запер его. Затем он открыл крышку внутреннего люка, миновал спальный контейнер и оказался в своей кабине.
Бледный свет залил экран телевизора, на нем возникли трое дежурных центрального здания. Они покуривали сигареты, развалившись в самых непринужденных позах, всего в футах шести от доктора.
Френсис проверил звук, а затем пощелкал пальцем по микрофону.
Невыспавшийся, в расстегнутой пижаме, полковник Чалмерс подался к экрану, другие дежурные сделали то же.
— Послушай, Роджер, ты ничего этим не добьешься. Департамент и генерал Шорт теперь тем более не отменят своего решения. Уже принят специальный меморандум по этому вопросу. — И так как Френсис смотрел на него с недоверием, он добавил: — Ты их лишь разозлишь!
— Я этого не боюсь, — возразил доктор. — Слишком уж часто нарушаются договоренности. Находясь здесь, я во всяком случае, могу наблюдать за происходящим. — Он строго контролировал свою осанку, манеру держаться и говорить, так как понимал, что камера фиксирует каждый его жест; необходимо было произвести самое внушительное впечатление. Несомненно, Шорт примет все меры, чтобы не вспыхнул скандал. Если убедить его, что Френсис не думает торпедировать проект, генерал наверняка оставит его на Станции.
Сосредоточенный Чалмерс подался вперед вместе с креслом.
— Роджер, продумай все еще раз, не спеши. Ты даже не представляешь, какой взрыв можешь вызвать. Пойми, что извлечь тебя наружу ничего не стоит — эту ржавую банку любой ребенок продырявит тупым консервным ножом.
— А вот этого делать я вам не советую, — спокойно парировал Френсис. — Я перебазируюсь на этаж С, и любая попытка найти меня станет известна всем. Уверяю, что я не собираюсь тормозить работу по отказу от эксперимента. И уж, конечно, не буду заниматься сводничеством малолетних. Но я уверен, что нужен экипажу космолета, причем куда больше, чем восемь часов в сутки.
— Френсис, — заорал Чалмерс. — Неужели ты не понимаешь, что обратного пути у тебя не будет? Ты ведешь себя, как самоубийца. Изолируясь в этом аквариуме, ты обрекаешь себя на бесконечную дорогу в никуда!
За секунду до того, как навсегда прервать связь, Френсис резко ответил:
— Не в никуда, господин полковник, а к созвездию Альфа Центавра.
Френсис со вздохом облегчения опустился на узенькую койку в своей каюте. Он хотел чуточку отдохнуть перед тем, как пойти ужинать. Весь день промелькнул в хлопотах, — он готовил перфоленты для Абеля, и его глаза до сих пор болели от долгого изучения тысяч крохотных дырочек, которые он сам и прокалывал. Восемь часов без отдыха он находился в каморке-изоляторе с закрепленными на груди, локтях и коленях электродами, а Абель замерял ему пульс и давление.
Эти наблюдения были абсолютно непохожи на те, которые Френсис ежедневно проводил над экипажем и которые Абель обрабатывал сейчас для своего отца. Доктору стоило великого труда терпеть эти длительные и трудные замеры. Первоначально Абель изучал на нем воздействие специально подобранного ряда команд, что позволило вывести бесконечную обучающую функцию. Потом он заставил врача запоминать значение числа «пи» до тысячного знака по математическому справочнику. И, наконец, он убедил Френсиса согласиться на куда более трудный тест — речь шла о получении абсолютно случайного цифрового ряда. В те моменты, когда доктору это надоедало или он уставал, он переходил на какую-то упорядоченную закономерность или натыкался на части какой-то сложной прогрессии. Однако компьютер, контролировавший опыты, немедленно звуковым сигналом реагировал на ошибку, и Френсису приходилось начинать все сначала. После нескольких часов работы компьютер издавал звук тревоги уже с интервалом в несколько секунд, словно обозлившийся шмель. В этот вечер опутанный проводами доктор едва пробрался к дверям и с большой тревогой обнаружил, что они заперты (по версии Абеля, дабы противопожарные учения не мешали проведению наблюдений). Через маленький глазок в дверях он увидел, что в соседней комнате нет никого, кроме бесконтрольного компьютера.
Когда, в конце концов, его стук услышал Абель, находившийся в дальнем конце большой лаборатории, юноша чуть ли не с бранью набросился на доктора, возмущенный тем, что Френсис прерывает эксперимент.
— Дьявольщина! Я уже три недели прокалываю твою перфоленту, — Френсис мрачно смотрел на Абеля, грубо срывавшего с доктора датчики вместе с кусочками пластыря. — Случайный цифровой ряд — совсем не такое простое дело, как кажется. Порой я теряю чувство реальности (иногда он начинал думать, что именно этого Абель и добивается). Ты должен иметь хоть каплю сочувствия.
— Но ведь тест рассчитан на трехдневный срок, доктор, — терпеливо повторял Абель, — причем самые важные данные получаются в заключительные часы. Самое главное — классификация ваших ошибок. Незавершенный эксперимент теряет всякий смысл.
— Да он и так не имеет никакого смысла. Большинство математиков убеждены, что моделирование случайного ряда вообще невозможно.
— А если предположить, что оно все-таки возможно? — стоял на своем Абель. — Ведь прежде чем приступить к апериодическим числам, мы все просчитывали.
Но Френсис закусил удила.
— Абель, достаточно. Возможно, я постарел и утрачиваю сообразительность. Но кроме всего у меня есть основные обязанности, и я не имею права их не выполнять.
— Они почти не отнимают времени, доктор. Если быть честным, вы мало что делаете сейчас.
Доктор не мог возразить против этого. За тот год, что он безвыходно провел на Станции, Абель сильно изменил распорядок дня ее обитателей, что позволило ему выделить много свободного времени для их с врачом совместных опытов. Тем более что в гипнолектории доктор не появлялся, прекрасно понимая, что Чалмерс и Шорт могут очень эффективно использовать против него силу ультразвукового внушения.
Жизнь на корабле далась Френсису куда трудней, чем он рассчитывал вначале. Ежедневные ритуалы, отсутствие разрядки, особенно интеллектуальной, — книг на Станции вообще не было — все больше и больше выбивали его из колеи. Он начинал заражаться тупой апатией, которая охватила уже почти весь экипаж. Мэтью Гренджер, откровенно счастливый тем, что Абель взвалил на себя все обязанности по программированию, изолировался в своей каюте, возясь с поломанным хронометром; отец и сын Петерсы практически не выходили из навигационной рубки. Женщин вообще не было ни видно, ни слышно, они словно растворились в рукоделиях и праздной болтовне. Иногда Френсис с горькой насмешкой говорил себе: "А ведь я порой близок к тому, чтобы, как и они, поверить в то, что мы действительно на пути к Альфа Центавра. Вот бы порадовался генерал Шорт, если бы узнал об этом".
Когда в половине седьмого он пришел ужинать, то выяснилось, что пятнадцатиминутная задержка дорого ему обошлась.
— Сегодня в двенадцать часов дня режим вашего питания стал другим, — информировал его Бейкер, захлопывая раздаточное окошко. — У меня уже ничего не осталось.
Френсис пытался усовестить его, но Бейкер был неумолим.
— Я даже не подумаю ради вас торчать у подъемника лишь потому, что вам лень было ознакомиться с сегодняшним расписанием, доктор.
Покинув столовую, Френсис столкнулся с Абелем и попробовал убедить его вмешаться в этот дурацкий конфликт.
— Ты даже не поставил меня в известность, Абель. А ведь я весь день провел, словно привязанный, к твоей глупой автоматике.
— Но пока вы возвращались в лабораторию, доктор, — сразу же возразил Абель, — вы трижды проходили мимо объявлений. А ведь их вывешивают для того, чтобы люди читали. В любое время что-то может измениться, а вы даже и не узнаете. Простите, но вам придется теперь потерпеть несколько часов.
Доктор возвратился к себе в полном убеждении, что внезапное изменение распорядка дня — отмщение Абеля за перерыв в совместных исследованиях. Надо подумать о том, чтобы казаться более гибким, иначе парень сделает его жизнь на Станции невыносимой. Он может просто затравить его. А бегство с космолета сейчас стало уже невозможным. Вход в контейнер был заблокирован, и любой, кто рискнул бы нарушить запрет, автоматически получил бы двадцать лет тюрьмы.