Поднимается ветер…

— Руи — известный знаток трав и кореньев… — задумчиво сказал Эмиль и еще раз покосился на наследника.

Тучи проронили на землю несколько тяжелых крупных капель. Несли, видать, свой груз от самого моря, да и не удержались, слегка расплескали, как неловкая служанка роняет с подноса кружку или плошку. Одна из капель упала Флэлю прямо на лоб, и он с отвращением посмотрел в небо. Нет, дождя не ожидалось, тучи резво неслись на запад, чтобы там разразиться грозой. Столицу они решили пощадить. Пары капель, доставшихся на долю принца, хватило, чтобы его высочество немедленно убрал шпагу в ножны и резвой походкой, едва только не сбиваясь на бег, помчался к учителям.

— Дождь! — сообщил он. — Занятие окончено! Эмиль удивленно приподнял бровь, потом его лицо застыло, словно с неба пролилась не вода, а гипс, мгновенно схватившийся толстой коркой маски.

— Это приказ вашего высочества? — спросил алларец. Араон осекся, потеребил манжету, потом убрал руку, стыдясь суетливого жеста.

— На время урока приказываете мне вы, господа, — сказал, подумав, принц.

— Благодарю, что вы это помните, ваше высочество, — кивнул Эмиль. — К сожалению, не припоминаю, чтоб разрешил вам прекратить упражнение.

— Но дождь же! — карие глаза удивленно округлились. Флэль вздохнул про себя и подумал: «Это даже не король Ивеллион; это второй Мышиный Король…». В принцевы пятнадцать лет ему было все равно, дождь на улице или пылевая буря, град или жара. Он готов был фехтовать с утра до ночи. Учителя прогоняли его в шею, требуя отдыхать, и тогда Флэль отправлялся на верховую прогулку с приятелями. Капризничать насчет погоды и думать о прическе больше, чем о поединке он начал только в столице, когда оказалось, что бесспорно входит в первую пятерку фехтовальщиков Собраны; да и то сам прекрасно знал, что все это — очередная личина, которую сможет сбросить, если будет нужда. Для принца же хватало нескольких капель, чтобы прекратить занятия, на которых настоял сам.

— Ваше высочество, — терпеливо сказал Эмиль. — Вы хотите хоть чему-нибудь научиться?

— Конечно!

— Тогда я не понимаю, почему вас волнует дождь. Вы хотите заниматься только в ясную погоду? Давайте отложим уроки до весны. Впрочем, весной тоже бывает дождь, и летом он случается два-три раза в седмицу.

— Ну, давайте все-таки сегодня не будем… — сделало тоскливые глаза несчастное дитя пятнадцати лет от роду. — Я устал.

— Вы и должны уставать. На каждом занятии. Если вы не устали к его концу, то мы потратили время даром.

— Я не хочу! — в голосе Араона прорезалось нечто королевское, вот только Флэлю эти нотки очень сильно не понравились.

— Как прикажете, ваше высочество. — Эмиль поклонился глубже, чем обычно, и, резко развернувшись, отправился прочь. Флэль пошел следом за ним, также не забыв отвесить ученику весьма церемонный поклон. Нагнал приятеля он только у входа в Белую приемную. Эмиль шел быстро, слегка наклонившись вперед, словно в лицо ему дул неощутимый для остальных ветер. Поравнявшись с ним, Кертор хлопнул алларца по плечу. Тот обернулся, и Флэль отшатнулся: на короткое мгновение на лице Далорна промелькнуло выражение угрозы и ярости. Промелькнуло и исчезло, как тень от крыла птицы. Быстро, слишком быстро для учителя фехтования, просто-напросто разозлившегося на упрямого и капризного ученика. Флэль еще не встречал людей, которые могли за краткий миг столь явно выказать сильное чувство, а потом спрятать его под любезной улыбкой, каких в Белой приемной можно было за раз насчитать дюжину. В следующее мгновение Эмиль уже понял, о чем думает Флэль, и резко остановился.

— Если это возможно, не делай так больше, — мягко и вежливо сказал Эмиль. — Там, где я прожил гораздо больше, чем здесь, такой хлопок означает, что срочно требуется моя помощь…

«И вовсе не в том, чтобы допить очередной бочонок вина, — понял недосказанное Флэль. — И помогать требуется отнюдь не голыми руками…».

— Хорошо. Прости мою неловкость, — улыбнулся Кертор. — День начался отвратительно, не находишь? Может быть, продолжим его в более приятном месте?

— Например? — заинтересовался Эмиль.

— У тетушки Свары не только премилые девчонки, но и отличный стол, да и вино не хуже. Тебе понравится.

— Имя у тетушки какое-то… не слишком располагающее, — расхохотался алларец.

— С гостями она не ссорится, — тоже засмеялся Флэль. — Я проверял.

— Ну, раз так, то пойдем! Пока приятели добрались до дома тетушки, прозвище которой вполне отвечало ее излюбленному образу жизни — она ссорилась с соседями, колотила веселых девиц и не давала спуску даже брандмейстерам, «имевшим наглость» требовать от нее порядка на чердаке и заднем дворе, — дождь трижды начинался и тут же утихал, словно шарахаясь от сердитого взгляда Флэля. Убранство дома тетушки Свары отличалось той аляповатой роскошью, которой страдали все веселые дома Собры. Хозяйка не жалела ни цветастых шелков, ни позолоты, и результат отчаянно резал непривычный глаз. В широкой зале на первом этаже чередовались лиловые и изумрудные стенные панели, обитые шелком, диваны были и алыми, и желтыми, и фиалковыми. Освещалось все великолепие огромным числом позолоченных канделябров, отполированных так, что они едва только не светились сами по себе. Неудивительно, что алларец вздрогнул и на миг зажмурился.

— Привыкнешь, — усмехнулся Флэль.

— Надеюсь, кормят здесь не так… разнообразно.

— Кухня тамерская, — сообщил Кертор. — Правда, пряностей поменьше. Эмиля явственно передернуло. Он тоскливо оглянулся назад, на дверь, но отступать было поздно: на них надвигалась разряженная еще почище, чем гостиная, кубышка. Тетка Свара широко раскинула руки, а потом всплеснула ими перед грудью. Толстые пальцы, похожие на колбаски, унизанные кольцами, соприкоснулись со звоном.

— Какой сегодня отличный день! — возопила она. Тоненький голосок больше подходил юной девочке, и Флэль опять покосился на Эмиля: он по опыту знал, какое впечатление производит на гостей контраст между объемами тела и голосом тетушки Свары. — Мой скромный дом посетили самые лучшие люди Собраны! Господа, будьте моими гостями! Флэль посмотрел через необъятное плечо, обтянутое золотистой тканью с пурпурными лентами, и обнаружил, что его излюбленный широкий диван занят. Опираясь локтем на подушку, там возлежал мужчина в светло-зеленой рубахе. Длинные ухоженные волосы могли цветом поспорить с истинным золотом, которого в этом доме было не так уж и много.

— Мой обожаемый соперник! — не поворачивая головы, сказал золотоволосый. — И мой верный вассал. Присоединяйтесь, господа! Кертор вздохнул. Реми не так уж и часто посещал подобные заведения, но если уж соизволял одарить веселый дом своим вниманием, то это означало добрых три дня веселья, да такого, что дым стоял коромыслом, а слухи ходили потом до следующего загула второго королевского советника герцога Алларэ. Отказывать же Реми, который, судя по медовой медлительности в голосе, уже был весьма нетрезв, означало ссору; этого Кертор не хотел. С кем из двух королевских советников ссориться безопаснее, он не знал. Оба зла — одно другого кусачее…

— Герцог, вы заняли мой любимый диван! — подходя, сказал Флэль.

— А вы мне проиграли прошлый поединок. Считаю диван трофеем, — вальяжно откликнулся Реми. — Да вы располагайтесь, тут на троих места хватит. Флэль оглянулся на Эмиля, но того общество сеньора, похоже, нисколько не смущало, равно как и полураздетые двойняшки определенно разного пола, сидевшие на полу рядом с Реми. Изящная рука, на которой тяжелыми виноградными гроздьями блестели изумруды, играла локонами мальчишки. Керторца слегка передернуло: некоторые из развлечений Алларэ выходили за рамки его понимания. Далорн же спокойно уселся в кресло напротив и принялся изучать содержимое судков и супниц, которыми был уставлен стол.

— Вина, — потребовал герцог, хотя на столе и так стояли три пузатых кувшина.

— Я одинок, — вздохнул король, и глядя на тучи, набегающие на минуту назад еще ясное небо, повторил. — Я одинок. Первый министр на всякий случай опустил глаза на дорожку, усыпанную мелким желтым, почти золотым, песком. Песок этот везли издалека, с южного побережья Огасского моря. Граф Агайрон лишь дважды бывал в Оганде, и то — в столице, но он мог представить себе, как волны серо-голубого, уже холодного, не то что возле Ноэллана, моря накатываются на берег, золотой от горизонта до горизонта. Когда на песок падали капли дождя, первому министру всегда казалось, что он чувствует запах моря. Не далекого и невиданного Огасского — родного. Навье море, омывавшее берега Агайрэ, было совсем иным: туманным, холодным, неверным. Лишь две девятины в год оно унималось, вместо бурного негодования являя рыбакам настороженное молчание. Море напоминало о характере короля; а может быть — характер короля заставлял вспомнить о море.