Поднимается ветер…

— Я, — сказала Керо.

— Так я и думал, — наставник рассмеялся. — Теперь учтите, что люди этого мира не владеют устной речью, письменности у них нет тоже. Они обладают даром чтения мыслей друг друга, но ваши мысли они прочесть, а тем более понять, не смогли бы.

Вам не с кем было бы разговаривать. Вы любите красивые платья, а вам бы пришлось ходить обнаженной. Вы любите читать и вышивать, но ни книг, ни иглы, ни пяльцев у вас не было бы. Вы ели бы руками и расчесывали волосы при помощи ветки особого кустарника, вы никогда не съели бы ничего горячего, вареного или жареного — только плоды. Вам все еще туда хочется?

Девушка думала довольно долго. Прикасалась пальцами к рукаву платья, к столу, к жемчужным сережкам в ушах — словно проверяла на прочность свой собственный мир. Накрутила выбившийся из прически локон на палец. Голубые глаза были серьезными и задумчивыми.

Саннио вспомнил, сколько льда могло быть в этом взгляде. Со времени вечернего разговора Керо была с воспитателем весьма холодна, но не позволяла себе ничего лишнего, напротив, окончательно перестала и дерзить, и спорить. Смотрела сквозь юношу, как будто он был оконным стеклом, и при этом слушалась, выполняла указания, отвечала уроки. Между ней и герцогом тоже ничего не изменилось, как ни пытался Саннио разглядеть признаки перемен. Те же ровные манеры, бесспорное уважение, капелька упрямства и желания заслужить одобрение — ничего больше. Может быть, они обошлись без особых уроков? Противостоящий их разберет; секретарь не хотел об этом думать. Не его дело.

— Нет, — ответила наконец Керо. — Мне было бы там слишком скучно.

— Именно. И это еще мягко сказано. Говорят, человек, лишенный общения с себе подобными, быстро сходит с ума. Теперь же о том, для чего я решил вам это все рассказать. Я вовсе не призываю вас обратиться в ноэллианство. Думаю, что Сотворившим вовсе не так уж важно, кто и как представляет себе устройство мира, иначе все последователи Церкви Собраны уже были бы лишены милости и вымерли от чахотки, удушливого поветрия и желтой лихорадки. По какому ритуалу вы будете отправлять обряды — ваше личное дело, хотя если перейдете в ноэллианство, вам будут меньше доверять. Дело совсем в другом…

Теперь задумался сам герцог. Скрещенные пальцы он держал перед грудью. Тускло поблескивал старинный серебряный перстень на левой руке. Саннио смотрел на своего господина и повелителя, смотрели и все остальные, молча ожидая продолжения рассказа. Юноша только что услышал нечто, что должно было перевернуть его представления о мире — но нет, не перевернуло. Может быть, потому, что о ереси епископа Ноэля он узнал давным-давно, сам видел ноэллианцев — люди как люди, от омнианцев отличаются только мягким напевным выговором, характерным для всех жителей Оганды, да и тот легко спутать с произношением алларцев, Саннио не сразу научился их различать. С детства ему говорили, что ноэллианцы не враги, но заблудшие братья в вере, ибо чтят Сотворивших, но ошибаются в некоторых моментах. Теперь выяснилось, что они как раз и не заблуждаются — ну и какая разница, в конце концов? Не «заветники» и не хокнийцы же оказались правыми… Куда сильнее Саннио занимал другой вопрос: откуда герцог так хорошо знает устройство двух миров и почему рассказывает о них так, словно видел своими глазами? Ему тоже было откровение, как епископу Ноэлю?

— Каждый из этих двух миров связан с нашим, — неожиданно заговорил Гоэллон. — В Скоре и Керторе находятся проходы, позволяющие проникнуть туда… или оттуда. Отыскать их весьма сложно, еще сложнее пройти. Это связано с риском для жизни, так что я запрещаю вам даже мечтать о подобном. Разумеется, я возбудил ваше любопытство, но надеюсь, что не даром потратил на ваше обучение две с половиной девятины и вы сумеете обуздать его. Тем не менее, именно в эти земли вы отправитесь. Но, — герцог погрозил пальцем всем троим, — вовсе не для того, чтобы посетить сии удивительные миры. От вас потребуется лишь внимательно наблюдать за всем, что будет твориться в Скоре и Керторе. Прислушиваться к сплетням господ и разговорам простолюдинов, обращать внимание на странные происшествия. Исчезновения, явления и тому подобное. О каждом необычном случае, который не может быть объяснен простыми причинами, вы будете посылать мне подробные отчеты…

— Господин герцог, могу я спросить, чем вызван ваш интерес? — Литто никогда не позволял себе перебивать Гоэллона; но если бы не рискнул черноволосый, Саннио сам бы сделал это.

— Спросить вы, разумеется, можете, но я не дам вам четкого ответа. У меня довольно странное предчувствие, а я привык им доверять. — Герцог сделал длинную паузу, и Саннио решил, что господин уже закончил, но когда юноша повернул голову к окну, отвлекшись на воронье карканье, Гоэллон добавил: — Мне кажется, что в ближайшее время мы увидим столько чудес, сколько не описано во всей Книге Сотворивших. Кстати, в стране началась война.

Пролог: белые цветы Междуречья

девятина Святой Иоланды

3829 г. от Сотворения

Тамер, Междуречье

Принц Ролан проснулся до первого света. Разбудили его холод и потребность избавиться от чая, которого накануне было выпито слишком много. Разбухшая от постоянно льющейся воды земля, жирный плодородный чернозем, чавкала под ногами. Ролан устал от вечной сырости, которой пропитались палатка, одежда, одеяла. Даже сапоги разбухли и начали натирать ноги. Горячие кирпичи в изножье постели позволяли немного пригреться и заснуть, но просыпался юноша все в той же окаянной промозглой сырости. Туго натянутые стены палатки не промокали, но все было влажным, холодным и противным. Привыкнуть к этому не получалось. Изредка тучи расходились, и небесный свет начинал греть, тогда Ролан подставлял ему лицо. Одежда просыхала, и весна Междуречья уже не казалась такой противной. Мелкие белые цветы лезли из-под земли и, едва успев раскрыть бутоны, одуряюще сладко пахли. Венчики с острыми лепестками попадались на глаза, где бы принц ни останавливался. А потом вновь начинался дождь, за шиворот стекали струйки воды, и на цветы становилось наплевать… Первая военная кампания в жизни Ролана Сеорна получилась слишком уж сырой. Все остальное складывалось очень хорошо. Тамерцев вышибли сперва за Митгро, освободив земли Скоринга, а потом и за Смелон. Теперь полоса земли между реками Смелон и Шамибо была захвачена целиком. Обнаглевшим имперцам преподали хороший урок. Маршал Меррес строил планы полного завоевания Междуречья, хотя мечты могли остаться лишь мечтами. Тамерцы легли бы костями, но не отдали восточного побережья Веры, особенно, подходов к столице. Слишком дорогой ценой далось бы завоевание Междуречья целиком. Задача, поставленная маршалу, была проста: освободить ту часть, что принадлежала Собране, преподать урок и со славой отойти, когда Тамер согласится выплатить контрибуцию. Только три сражения, в которых двукратный численный перевес тамерцев не дал им ничего, кроме двойного позора — и две трети Междуречья легли под ноги победителям. Забавная игра чисел стала поводом для многих шуток. Земли эти славились своим плодородием, но, перейдя Смелон, принц испытал глубокое потрясение. Все те же поля, усадьбы — и какой разительный контраст с тем, что было на другом берегу! Вместо зажиточных домов — жалкие лачуги, словно бы заброшенные после прихода морового поветрия, слишком худые или болезненно полные оборванные крестьяне, кривоногие дети с раздутыми животами… Посреди дикой для Ролана нищей разрухи торчали усадьбы тамерских дворян. Здесь можно было увидеть презанимательнейшие картины. Выстланные дорогими коврами дворы, золотые решетки на окнах, бассейны, в которых вместо воды плескалось вино… и все те же полуголые рабы, надсмотрщики с плетьми и копьями, столбы с привязанными после порки людьми, гаремы с девчонками, которым едва минуло тринадцать. Ролана тошнило от тамерского Междуречья, от того, что в каждой усадьбе они находили одно и то же; земли эти нужно было либо опустошить, либо присоединить к Собране и навести порядок, но отец был непреклонен. Летом армия вернется назад. На обратном пути ему повстречался полковник Фабье. Пожилой, но статный еще мужчина стряхнул с роскошных усов капли воды.