Поднимается ветер…

— Сволочь поганая, тварь, гаденыш… — сплюнул в сторону Рикард. — Дерьмо ходячее!

— Мой генерал, — Эллуа скривил тонкие губы. — Представьте себе, что в Меру входит армия его величества. Вашего дядю, его жену, вашу тетку, ваших двоюродных сестер и племянниц отправляют на плаху. Вам удается бежать в Оганду. И там вам предлагают армию…

— Я бы никогда… — Рикард осекся. — Мы не устраивали заговоров против короля!

— Мой генерал, — эллонец вздохнул. — Вы вошли в Саур в конце лета. Вы помните, что в вину графам Саура был вменен сбор армии, призванной свергнуть законную власть. Вы видели эту армию? Слышали о ней? Или она начала появляться только считанные седмицы назад? Меррес зажмурился и скрипнул зубами. Спорить с полковником было невозможно.

Он был прав. Он все говорил верно. Но почему он молчал раньше? Почему заговорил, только когда земля под ногами загорелась? Что за дрянь…

— Хватит, — генерал топнул сапогом о серый щербатый камень, которым был вымощен двор. — Поздно теперь…

— Да, мой генерал. Нам нужно сохранить войска и удержать переправы. А теперь, мой генерал, подумайте о том, что вы будете делать, если маршал поставит перед нами совсем иные задачи, — эллонец развернулся на каблуках и ушел вверх по лестнице. Рикард поднял глаза к окончательно просветлевшему небу. Откуда-то тянуло гарью. Неслась темная стая галок. Развевался над замком бело-золотой королевский флаг. С запада наползала темная туча. Ветер переменился, как часто случалось в начале весны. Западный ветер пах горечью и бедой.

Герцогиня Алларэ точно знала, чего хочет, и все же была рада тому, что сложные правила дворцового этикета, установленные еще встарь, не слишком способствуют встречам наедине. Его величество может беседовать с незамужней девицей в присутствии ее спутницы или иного сопровождающего лица. Незамужняя герцогиня Алларэ, хоть и пользовалась, по обычаю своей земли, многими привилегиями, тоже под это определение подпадала. Это позволяло несколько оттянуть неизбежную развязку. За последнюю девятину она выдержала два десятка ссор с Реми. Брат прекрасно понимал, почему Мио каждую седмицу сопровождает Анну Агайрон во дворец, почему роль присутствующего третьего лица не может выполнить ни отец Анны, ни любая из ее придворных дам, ни вассалы Агайрона или еще какие-нибудь посторонние. Понимал — и не одобрял, а если уж Реми что-то было не по вкусу, он не умел тихо молчать.

Может быть, умел, конечно — если только это не касалось семейных дел. Герцогиня Алларэ прекрасно помнила, что всеми свободами пользуется лишь с позволения своего брата и господина. Реми мог разозлиться и отправить ее в родной дом, мог запереть младшую сестру в спальне, мог запретить являться ко двору. Он никогда так не поступал, и женщина надеялась, что не поступит и впредь. Ее вспыльчивый, гордый и упрямый брат никогда не мешал своим родственникам развлекаться по вкусу, если забавы не входили в прямое противоречие с интересами рода. Явное внимание, которое выказывал король Собраны к младшей сестре своего второго советника, никак не могло противоречить интересам рода Алларэ. Напротив: чем ближе к королю, тем надежнее, — считала Мио. Разумеется, Анна была права, говоря о том, что его величество никогда никого не полюбит, но, если фаворитка будет достаточно разумна, то сумеет защитить и себя, и своих близких. Король всегда питал слабость к девицам из Алларэ. Хорошая традиция, нужно ее укреплять. К тому же, тогда на долю Анны придется лишь часть из тех неприятностей, что звались «Его Величество Ивеллион II, король Собраны». Реми, герцог Алларэ, злился и, когда посторонних поблизости не было, раз за разом начинал уже надоевший обоим разговор. Мио все чаще казалось, что дело тут даже не в заботе об ее благе, и тем более не в политических соображениях, а в своеобразной ревности. Руи и Реми дружили с детства, пять лет разницы не мешало им и когда оба еще катались на пони, а не на лошадях, теперь это и вовсе не имело значения. Официально они были двоюродными братьями, по сути дела — родными, особенно после той мрачной истории лета 3865 года. Гоэллон называл герцога Алларэ самым близким человеком. Четыре года Мио была третьей в этом союзе… да полно, четыре или добрых двадцать лет? Малышка, которую два подростка таскали на руках, а то и макали шутки ради в реку, девочка-подросток, забавлявшая двух мужчин своими глупостями, выросла и заняла свое место. То, единственное, которое было ей предначертано.

Сестра Реми, любовница Руи. Пять лет назад она мечтала стать герцогиней Гоэллон. Это казалось само собой разумеющимся, она была уверена, что Руи не женится именно потому, что ждет, пока Мио повзрослеет. На ком ему еще жениться? Время разбило иллюзии и мечты, безжалостно расставило все по местам. Мио Алларэ не дождалась ни предложения руки и сердца, ни даже прощального подарка, который подвел бы итог четырехлетней связи.

Мио предполагала, что Реми рассердится. Она не говорила брату ни слова, но он сам все понял — и женщина надеялась, что ее брат и господин вмешается. Разумеется, принуждать друга к браку — это слишком, но почему Реми вовсе ничего не сделал? Ни разговора, ни слова… Словно так все и должно было случиться, словно сестра герцога Алларэ была только игрушкой, которую можно оставить, если она наскучит… Оставить — но не позволять ей увлечься кем-то еще! Любезный братец, кажется, собирался сыграть в собаку на сене.

За вполне невинный флирт с первым министром Реми сестру высмеял. Уловив между ней и Фиором Ларэ ту легкую нежность, которая связывает бывших любовников — предложил переспать со всей родней из Алларэ, напоследок оставив Рене, а то, дескать, если с Рене начинать, то можно и глаз лишиться: выцарапает рыжая Кари. Лучше бы своему драгоценному другу Руи что-нибудь посоветовал!.. Герцогиня отставила чашечку, чтобы ненароком не разбить. Осенью ей казалось, что все будет легко и просто: надоел, стал откровенно пренебрегать, так пусть плывет с попутным ветром. В столице хватает умных и красивых мужчин, Мио может выбирать из трех десятков влюбленных поклонников, каждый из которых будет счастлив добиться успеха. Ее будут носить на руках и каждый вздох считать приказом.

Оказалось же, что все иначе. Рана не хотела заживать. Восторженные поклонники казались скучными и глупыми. Даже вполне симпатичный ей Сорен Кесслер при виде герцогини тупел и сливался с хором безмозглых кавалеров, неразличимых в своей фальшивой преданности и ложной готовности отдать все на свете. Они были готовы отдавать состояния, но Мио не нуждалась и в самых дорогих подарках. Они были готовы отдавать сердца, но сердца эти были дешевле орехов, и так же годились лишь на один щелчок. Мио знала, в чем ее беда: она выросла на руках у двух лучших мужчин Собраны. Первый был ее братом, а второй ее отверг — но равных им не было, а заменять золото медной полированной пустышкой глупо и пошло. Если бы еще можно было поверить, убедить себя в том, что видишь золото. Увы, она не была слепой дурочкой, и обманывать себя умела плохо. Один раз попыталась: осенью, решив, что Руи ей вовсе не нужен, что он — только один из многих. Самообмана хватило на пару девятин. Приехать к герцогу Гоэллону без приглашения? В конце концов просто объясниться с ним? Нет, так унижаться нельзя. Пусть думает, что Мио довольна и счастлива. Увидев ее фавориткой короля, он поймет, что потерял, но тогда уже будет поздно. Руи не станет соперником короля, преданность его величеству не позволит. Так пусть увидит!

— Герцогиня, я давно хотел показать вам некоторые реликвии вашего рода, хранящиеся во дворце, — сказал король. Вместе с ним в чайную комнату вошли какая-то старая карга с пяльцами и конопатая толстушка в белом платье. Обе сделали реверансы и по кивку короля уселись за стол по бокам от Анны. Мио едва заметно вздрогнула и напрягла икры: старый проверенный способ загнать всю дрожь в колени, надежно скрытые платьем. Ну что ж, рано или поздно это должно было случиться. Король — мужчина, и любой мужчина, если ему две девятины раздавать щедрые авансы, потребует ответа. Его величество даже не слишком торопился. Мог бы заявить свои права еще давно, но предпочитал играть в галантного кавалера: сначала беседы и ухаживания, а только потом основное. Герцогиня Алларэ поднялась и положила ладонь на любезно предложенное ей предплечье. Ткань под пальцами казалась приятной на ощупь, гладкой и скользкой. Огандский шелк. Его величество умел быть элегантным, хотя совсем иначе, чем Руи или Реми. Тот же жесткий крой, что и в туалетах графа Агайрона, та же нарочито скромная отделка. Мио украдкой взглянула на профиль его величества и в очередной раз не смогла понять, чем же король Ивеллион ей так неприятен. Высокий худой человек с пышной копной крупно вьющихся почти белых волос. Дерзкие, лишь слегка неправильные черты лица. Резкий изгиб бровей, удлиненные глаза — пронзительные, светло-голубые. Красивая линия губ. Король был привлекателен не только на портретах. У живописцев не было нужды ему льстить: яркое, властное лицо истинного владыки не нуждалось в каком-то приукрашивании.