Мимикрия в СССР

Рассматривая на стене висевшие букетом миниатюры, я отвлеклась от участия в разговоре и в выпивке, но потом, заметив, как весело они смеются, присоединилась к ним.

Тема разговора меня удивила. Е. С. рассказывала, что она не любит на своем теле одежды, она говорила, что надевает всегда только минимум, чтобы укрыться от холода зимой, а летом только столько, чтобы было прилично. А спит она всегда без одежды, совсем голая! Сережа и ее муж весело смеялись, отпуская всякого рода рискованные замечания. Вино и недавно прослушанная музыка обострили чувства и развязали им языки. Я думаю, что если бы не мое присутствие, она определенно продемонстрировала бы им свою приверженность к наготе. Мужчины сильно подбивали ее на это.

Вспомнив, как мне рассказывали, что вскоре после революции во многих больших городах на людных улицах ходили группами голые мужчины и женщины с плакатами "долой стыд", я спросила ее, присоединилась ли она бы к ним, если бы они появились теперь?

— Нет, они ходили с агитационными целями, а я не люблю агитации, считая ее насилием над чужой волей.

— Да и опасное это было дело, — заметил ее муж, — их очень часто забрасывали гнилыми помидорами и яйцами. Я видел одну такую группу, так им не дали пройти и пары кварталов, прогнали, бросая в них всякий сор и нечисть.

— А что, были они красивые?

— Конечно, красивые, кто же покажется иначе нагишом?

10

Сегодня ко мне в контору вошел, довольно неуверенно, молодой человек лет тридцати и, подошедши к моему столу, сказал:

— Здравствуйте, пришел с вами познакомиться, меня зовут Стрючков, Яков Петрович. Я теперь работаю здесь на мельнице дежурным по смене.

Я знала, что один из наших сменных мастеров пошел в военные лагеря, но так как он уходил только на три месяца, я не ожидала, что будут брать ему заместителя. Обыкновенно в таких случаях мастера заменял старший рабочий.

— И давно вы у нас работаете?

— Вторую неделю. Меня приняли временно, но я надеюсь остаться постоянно.

— Я на мельнице бываю очень редко, они там обходятся без технической помощи.

— Конечно, обходятся! Мельница, я думаю, лет тридцать работает без единого технического изменения и усовершенствования, только изношенные части заменяются.

— Вы откуда приехали?

— Из станицы Раздольной. Я там работал на мельнице, а теперь вот захотел перебраться в центр, в Ростов, но оказывается, найти работу по специальности здесь не так-то легко.

— Какая у вас специальность?

— Техник-мукомол, кончил техникум в Армавире.

Я вспомнила: главный инженер треста несколько раз говорил, что у нас на мельнице очень консервативный персонал. Все, включая и главного мирошника, практики без специального образования и, как почти все практики, страшно боятся всяких нововведений и работают, как правильно заметил Стрючков, по рутине. Пришедший техник скорей всего останется постоянно.

— У вас есть семья?

— Семья есть, но она пока в станице. Квартиру найти трудно здесь, да я и не могу нанимать квартиры, пока не узнаю, как долго я буду работать. Может быть, придется сматывать удочки и уезжать в другое место.

Яков Петрович мне понравился. Хотя вначале он показался мне немного робким, это впечатление быстро исчезло. Я думаю, ему будет довольно трудно сработаться с людьми на мельнице, особенно если он заменит кого-либо из старых мастеров. Все мастера работают по многу лет и каждый из них начал свою карьеру с чернорабочего или грузчика.

Я пришла домой и, открыв дверь в нашу спальню, увидела, что Наташа сидит на полу и с большим усердием, вытянув губы в трубочку, мажет фиолетовыми чернилами Сережины новые теннисные туфли.

— Ты что же это делаешь? — воскликнула я.

— Делаю папины туфли красивыми! — ответила она с гордостью.

Бедный Сережа, он только что получил сделанные на заказ туфли, заплатив за них чуть ли не четверть своего жалованья — двести рублей, и вот теперь дочка, решив, что они недостаточно нарядные, испортила их.

— Послушай, Наташа, папе не нужны красивые туфли, ему нужны белые. В другой раз, если ты захочешь что-либо делать для папы, ты вперед спроси у него или у меня, понравится ли ему это. Теперь он будет на тебя сердиться.

— Он обрадуется. Увидит, какие туфли красивые! Ты дай мне кончить.

Я отобрала у нее туфли и чернила и пошла сделать выговор Давыдовне, что плохо смотрит за ребенком. Она сидела в другой комнате и что-то шила для себя.

Кстати еще об одежде. В первый же холодный день главный инженер Николай Николаевич, явился на работу в обновке. Он пришел в пальто, очевидно, новом, но какого-то яркого, необыкновенного для мужского пальто, цвета: по темно-зеленому фону крупные клетки табачного цвета.

— Вы сегодня в новом пальто, — сказала я нерешительно, не зная, стоит ли обращать внимание на такое необыкновенное одеяние.

— А, вы заметили, — ему, видимо, понравилось, что я заметила, — какое пальто смастерила мне жена: из старого — новое!

— Из чего же она его сделала?

— Э! Распорола и вывернула наизнанку! Я думаю, этому пальто больше двадцати лет. Купил я его в Петрограде, в дорогом магазине и сделано оно из английского сукна. Какого цвета оно было новое, я даже и вспомнить не могу, во всяком случае одноцветное, но за столько лет оно вытерлось, засалилось и выгорело, в последнее время выглядело прямо неприличным. Ну, этой осенью жена посмотрела, какая у материи изнанка и увидела, что она еще совершенно как новая, видите и ворс сохранился, и цвет… Пожалуй, лучше было бы цвету не так уж хорошо сохраниться… Почему-то изнанка оказалась клетчатой, да еще такие яркие полосы, ну да ничего, буду ходить, как будто я шотландец.

Я знала, что жена его художница.

— Она сама сделала пальто?

— Она пригласила старика портного к нам домой и они вместе мастерили.

11

Я получила письмо от моей подруги по институту Ольги. Она будет проезжать через Ростов и остановится повидать меня. Мне было интересно встретиться с ней. Ее студенческие годы были очень несчастливыми. На третьем курсе партийная организация института нашла, что ее идеология требует исправления и ее, оторвав от ученья, послали на год на завод в качестве работницы "у станка". Кроме того, у нее был неудачный, доставивший ей много горя, роман с одним из партийных студентов, Максимом. Через год после исключения я встретилась с ней в Ленинграде. Перенесенные неприятности закалили ее как сталь, ее политические взгляды откристаллизовались: она сделалась врагом коммунизма и желала с ним бороться. Я знала, что она в конце концов кончила Ленинградский институт и уехала работать на одну из окраин Сов. Союза.

Ольга приехала в воскресенье утром и в этот же день вечером должна была ехать дальше. После четырех лет разлуки я не увидела в ней перемен. Как и раньше, красивая и вредная, она была небрежно и немного по-мужски одета: грубошерстное пальто "реглан", темная узкая юбка, блузочка с воротником под галстук. Коротко подстриженные, естественно курчавые волосы дополняли сходство.

— Такая неожиданность! Как ты узнала мой адрес? — спросила я ее.

— Встретила твою приятельницу Лиду, она и дала мне адрес. Она рассказала, что ты оставила работу в институте по собственному желанию, я удивилась, тебе ведь очень хотелось работать в институте, почему же ты бросила?

— Нам нужно было переехать в Ростов, Сереже предложили здесь хорошую работу.

— Вот что значит быть замужем. Обуза это.

— Обуза для мужа, — отозвался Сережа.

— Обуза для обоих, — засмеялась Ольга.

— Сказать откровенно, я не была особенно счастливой, работая с Лагутиным. Он разрабатывал теорию просеивания и около года я все сеяла и сеяла сыпучие тела. Проблема может показаться несложной, но она требовала массы опытов и математических расчетов. Работая с ним, я увидела, что он "кулак и эксплуататор", все время требовал, чтобы я работала над его темой, а мне хотелось заняться чем-нибудь самостоятельным.