Наваждение

— А, такъ вотъ ты гдѣ! А тебя по всему дому ищутъ, мама тебя спрашиваетъ, — сказалъ онъ мнѣ спокойнымъ голосомъ, наклоняясь въ полутьмѣ надо мною.

Я вышелъ изъ-за сундука и остановился предъ Ваней. Въ это время въ верхней дѣвичьей никого не было. Въ углу на швейномъ столѣ горѣла заплывшая сальная свѣчка и неясно освѣщала фигуру Вани. Я стоялъ не шевелясь и не говоря ни слова. Наконецъ, я поднялъ глаза и взглянулъ на него; право мнѣ показалось, что я его не узнаю, что это не онъ. Еще такъ недавно онъ представлялся мнѣ такимъ прекраснымъ, я такъ любилъ его голосъ, его лицо и то ощущеніе, которое находило на меня въ его присутствіи. Теперь нѣтъ, это былъ не онъ: и лицо у него совсѣмъ было другое, и онъ казался такимъ страннымъ, маленькимъ, жалкимъ.

— Что съ тобой? Отчего ты такъ молчишь и такъ дико смотришь? — спросилъ онъ.

Но я опять-таки не отвѣтилъ ему ни слова и пошелъ внизъ къ мамѣ.

Тамъ ужъ исторія была въ полномъ разгарѣ. Катя сидѣла въ спальнѣ у мамы и плакала. Оказалось, что она начала было съ того, что приняла на себя авторство знаменитаго разсказа, но, конечно, ей никто не повѣрилъ. Никто ни на минуту не могъ усомниться, что все это выдумалъ и написалъ я. Тутъ я узналъ, что Ваня не ограничился одною Софьей Ивановной, что онъ поднесъ экземпляръ и Авдотьѣ Петровнѣ. Предо мною выстроился цѣлый полкъ обвинителей.

Авдотья Петровна, свирѣпо выкатывая безцвѣтные свои глаза и такъ противно дрожа дряблымъ лицомъ, покрытымъ угрями, объявила мама, что ни минуты не можетъ больше оставаться въ нашемъ домѣ, что она нигдѣ не видала такихъ оскорбленій, какія испытала здѣсь отъ меня, двѣнадцатилѣтняго мальчишки, что я самое испорченное и развращенное существо во всей Москвѣ и т. д. Тетушка Софья Ивановна съ наслажденіемъ подтверждала каждый пунктъ этихъ обвиненій.

— Такъ вы отъ насъ уходите, Авдотья Петровна, — обратился я къ гувернанткѣ.

— Я съ вами вовсе не говорю, у меня съ вами ничего не можетъ быть общаго, — отвѣтила «чортова выдумка».

— Такъ вы уходите? Желаю вамъ всякаго счастья, — ужъ прокричалъ я:- только знайте, знайте, Авдотья Петровна, что дѣйствительно васъ чортъ выдумалъ, а не ваши родители!

Я съ нервнымъ хохотомъ выбѣжалъ изъ спальни, прибѣжалъ къ себѣ, зарылся въ постель и весь вечеръ рыдалъ и метался. И опять-таки рыдалъ я вовсе не изъ-за этой исторіи: я забылъ и свой разсказъ, и Авдотью Петровну, и гнѣвъ мамы, забылъ все, я помнилъ только новое лицо Вани, его новую, жалкую, ничтожную фигурку.

Меня не позвали къ чаю; мнѣ не принесли чаю въ мою комнату. На другой день мама отдернула свою руку, когда я хотѣлъ поцѣловать ее, но я оставался ко всему безучастнымъ; теперь вся моя цѣль заключалась единственно въ томъ, чтобъ избѣгать встрѣчъ съ Ваней.

Я такъ-таки и не объяснился съ нимъ, ни въ чемъ не упрекнулъ его, только весь волшебный міръ, который до сихъ поръ приносилъ онъ съ собою въ мою дѣтскую жизнь, исчезъ навсегда.

Долго потомъ, цѣлый годъ, меня преслѣдовала его жалкая фигура, и я все грустилъ о прежнемъ Ванѣ, о своемъ дорогомъ другѣ. Но черезъ годъ я съ нимъ помирился, то-есть я забылъ прошлое. Онъ сумѣлъ какъ-то изгладить во всѣхъ насъ это воспоминаніе. Конечно, теперь онъ не былъ больше волшебнымъ Ваней, но все-же былъ нашимъ забавникомъ, нашимъ желаннымъ гостемъ. Онъ ужъ поступилъ въ университетъ и совсѣмъ у насъ поселился, въ комнатѣ наверху.

Поселясь съ поступленіемъ въ университетъ у насъ, Ваня Рамзаевъ оказался большимъ мастеромъ достигать своихъ цѣлей: мама видѣла въ немъ превосходнаго юношу, вдобавокъ еще очень ей полезнаго въ исполненіи разныхъ мелочныхъ порученій. Всѣ наши домочадцы были отъ него безъ ума, даже Софья Ивановна и Бобелина не распространяли на него своей ненависти. Онъ давалъ уроки дѣтямъ, и мама ему хорошо платила. Онъ былъ вѣчно завитымъ, раздушеннымъ франтомъ. Я не разъ встрѣчалъ его разъѣзжающимъ на лихачахъ; къ нему являлись франты-товарищи; онъ часто выѣзжалъ куда-то вечеромъ и возвращался очень поздно.

Потомъ оказалось, что онъ кутитъ и играетъ въ карты, и одинъ разъ мамѣ пришлось заплатить за него довольно крупную сумму его проигрыша.

Наконецъ, случилась одна очень странная исторія: у мамы изъ ея спальни пропалъ брилліантовый фермуаръ и портфель съ деньгами. Сначала было поднялся изъ-за этого большой шумъ, но на слѣдующій день мама вдругъ всѣмъ объявила, что ни на кого не имѣетъ подозрѣнія и чтобъ объ этомъ дѣлѣ больше никто не говорилъ у насъ въ домѣ.

— Да что-жъ, развѣ брилліанты нашлись? — спрашивали ее.

— Нѣтъ, не нашлись, но я прошу васъ всѣхъ оставить это: я никого не подозрѣваю.

Это было сказано при мнѣ, и я видѣлъ изъ лица мама, что она совсѣмъ растеряна и чѣмъ-то мучится.

Ваня все это время былъ какъ ни въ чемъ ни бывало, больше остальныхъ волновался и стремился разыскивать вещи: предлагалъ даже съѣздить къ оберъ-полиціймейстеру. Но послѣ словъ мамы вдругъ притихъ и никогда потомъ не заговаривалъ объ этой исторіи.

Меня все это поразило, и главнымъ образомъ поразило то, что мама какъ-то особенно глядѣла на Ваню и весь этотъ день вздрагивала каждый разъ, когда онъ подходилъ къ ней.

Наконецъ, я не утерпѣлъ и, улучивъ удобную минуту, прибѣжалъ къ ней, заперъ за собою дверь и сказалъ:

— Мамочка, ради Бога, признайся мнѣ, отчего ты не велишь говорить о пропавшихъ вещахъ и деньгахъ? Послушай, я все понимаю, скажи мнѣ… Если ты хочешь, я никому ни словомъ однимъ не заикнусь, скажи мнѣ: ты думаешь, что укралъ ихъ Ваня?

Мама вздрогнула и поспѣшно закрыла мнѣ ротъ рукою.

— Молчи, молчи, какъ тебѣ не стыдно выдумывать такіе вздоры! На какомъ основаніи? Развѣ ты самъ что-нибудь видѣлъ, знаешь?..

— Я ничего не видѣлъ и ничего не знаю, я только догадываюсь.

— Такъ, вѣдь, можно догадываться и ужасно ошибаться. Если ты любишь меня, то прошу тебя выбросить все это изъ головы… Понимаешь-ли ты, что такое значитъ обвинить человѣка въ такой вещи? Можно обвинять только тогда, когда видѣлъ своими глазами. А ты вдругъ обвинишь, вдругъ тебѣ покажется, и потомъ выйдетъ, что ты обманулся; что-жъ тогда будетъ? Какой ты страшный грѣхъ возьмешь себѣ на душу; Боже мой! Да если такое подозрѣніе приходитъ въ голову, такъ это наказаніе; отъ этого подозрѣнія нужно отдаляться. Ахъ, André, ради Бога не думай, что я подозрѣваю Ваню. Если-бы даже я подозрѣвала, то мнѣ было-бы стыдно за свое подозрѣніе…

— Мама, но что-жъ дѣлать, если есть подозрѣніе? Что-жъ дѣлать, если вотъ явилось такое убѣжденіе? Послушай, я наблюдалъ за нимъ, знаешь, можетъ быть, ты не замѣтила, вѣдь, онъ какъ-то теперь не глядитъ тебѣ въ глаза, какъ будто не смѣетъ взглянуть, — замѣтила-ли ты это?

Мама вздохнула и поспѣшно прошептала:

— А ты развѣ замѣтилъ?

— Да, я замѣтилъ, я теперь невольно за нимъ наблюдаю.

— Ахъ, оставь это, оставь это, мой милый! Если-бы даже… если-бы даже это было… такъ я не хочу ничего знать, мнѣ не нужно доказательствъ, это было-бы такъ ужасно!..

Она отвернулась отъ меня, быстро прошлась по комнатѣ и затѣмъ опять, подойдя ко мнѣ, прижала къ себѣ и проговорила:

— Умоляю тебя, ради меня, молчи обо всемъ этомъ и никогда никому не говори ни слова.

— Если ты хочешь, хорошо, — отвѣтилъ я и вышелъ отъ нея.

Но все-же я не могъ выпустить Ваню изъ вида и все наблюдалъ за нимъ. И я видѣлъ потомъ, въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, какъ онъ избѣгалъ взглядовъ мамы, какъ онъ жался все въ ея присутствіи, хоть и глядѣлъ на всѣхъ самымъ веселымъ, даже черезчуръ веселымъ взглядомъ.

Дѣло было къ лѣту. Чрезъ мѣсяцъ по окончаніи экзаменовъ онъ уѣхалъ въ деревню къ своей матери, а затѣмъ перебрался почему-то въ петербургскій университетъ и ужъ къ намъ не показывался.

Я снова съ нимъ встрѣтился въ Петербургѣ по окончаніи курса.

Конечно, я самъ его не разыскивалъ и не желалъ возобновленія нашихъ сношеній; но онъ ко мнѣ явился какъ къ старому другу, съ пламенными объятіями, съ восторженными фразами о томъ, какъ онъ радъ, что у него теперь будетъ близкій человѣкъ въ Петербургѣ. Онъ сразу заговорилъ меня, не умолкая, разсказывалъ мнѣ о своей жизни, о томъ, какъ онъ служитъ, какія у него благородныя побужденія, какъ онъ борется со зломъ, какъ его ненавидятъ дрянные людишки и всюду стараются подставить ему ногу, но какъ онъ не унываетъ и идетъ впередъ, къ достиженію высокой цѣли: занять видное положеніе въ служебномъ мірѣ и пользоваться этимъ положеніемъ для блага отечества.