Цветы на асфальте

Вновь опустил голову Панкратьев, углубился в свои думы. Понимал его состояние Алексей, а потому гасил в себе появившееся за эту медлительность раздражение.

— Борис Иванович, вы сможете ответить, на несколько вопросов?

— Спрашивайте, — разомкнул обескровленные губы сторож.

— Расскажите о случившемся.

И еще минуты две длилось молчание. Собирался Панкратьев с мыслями, никак не решался начать. Будто тень коснулась его лица, загустела на нем сетка морщин.

— Ждал я к вечеру внучку. Обещалась принести ужин. Не осуждайте, сам в беде этой виноват, не имел права, открывать в такое время, да вот, внученька...

Алексей ловил каждое слово. Сейчас важна любая деталь.

— Слышу ее голосок, крючок тороплюсь снять, а он тугой, крючок-то, кованец... Приоткрыл дверь, не широко так, а ее с той стороны как дернет кто-то, и этот, с ножом. А Ольгушки нет.

— Борис Иванович, что запомнилось вам в этом человеке?

— Я и видел-то его какой-то момент. Очки темные, большие, круглые такие очки. Фуражка, плащ черный, воротник поднят. Толкнул меня к стене, нож у шеи. А потом руки за спиной веревкой стянул. В вахтерской и внучку увидел, тоже связали, зверье, за что ребенка-то? Видно, совсем души у них нет!

Он замолк, плотно сомкнув губы, видно, вспомнил ту картину.

— Знаю, что все вам важно. И рост, и лицо, и прочее. Росточком вроде с меня, а в плечах поразворотливей будет. Остальное не приметил. Не лицо — чернота какая-то. — И, будто извиняясь, добавил: — Не то, чтобы нож заворожил. За внучку боялся.

— А второго не разглядели?

— Не видел, у стенки уже стоял. Хотя шаги его слышал, тяжелые шаги, аж половицы скрипели. А знаете... Постойте, постойте. Слово такое припомнилось. Из боковушки услышал, когда веревками затянули и на пол кинули.

— Какое слово?

— «Я на стрем!» Что оно на их зверином языке значит, не ведаю, только голос тот как сейчас слышу. А больше не было разговора...

— А сколько они находились в помещении, сказать не сможете?

— Я ведь, извиняюсь, звать вас не знаю как, у своей жизни секунды отсчитывал, могли они и часами показаться. К тому же внучка. Хотя потом понял, связали, значит, убивать не будут. Так что боюсь точно время подсказать.

— Ну хотя бы примерно? Нам это очень и очень важно.

— Минут двадцать наберется, или чуток больше, тут уж не обессудьте. А вот внучонка когда заявилась, припоминаю: без четверти десять было. Ждал я ее очень.

— Что ж, спасибо, Борис Иванович. Мы вас, конечно, еще потревожим. Как без этого, дело требует. Если что припомнится, вот здесь на бумажке телефончик записан. Звоните. А зовут меня Алексеем Леонидовичем, — запоздало представился он.

Вышел Панкратьев. Алексей не сразу к себе листок бумаги придвинул. Не спешил записывать не продуманные до мелочей и не получившие ясной законченности мысли. Размышления всегда рождали новые, порой неожиданные направления поиска.

Уехал в больницу Сушко. Разрешит врач — поговорит с внучкой Панкратьева, может, что та и припомнит. Только на это надежды мало. Поджидать или догнать ее преступники должны были у крыльца, и, пожалуй, совершили нападение в тот момент, когда она попросила деда открыть дверь. Это в случае полной непричастности сторожа к этой истории. Сколько их было? Панкратьев называет двоих. Один обезоружил и связал его. Второй, видимо, был занят внучкой. Тут сомневаться не приходится. Верно и то, что нападающие не будут обременять себя лишним грузом. Их замысел требовал быстрых и решительных действий. На этом, вероятно, они и строили свой расчет. Быстро и без шума нейтрализовать сторожа, иначе все могло сорваться в самом начале. Но эксперт Степанчук утверждает, что при вскрытии сейфа использовано несколько приспособлений, в том числе — дрель. Такие предметы явно не для кармана. Поэтому можно смело предположить, что в здании был некто третий, для которого расчистили и обезопасили дорогу и который с набором инструментов прошел в комнату кассира, когда связанные сторож и его внучка лежали в комнате вахтера и не могли его видеть. Значит, группа состояла не меньше чем из трех человек. Никак не меньше.

По показаниям Панкратьева не создашь словесного портрета преступников, в ориентировку на розыск особых примет не включишь. Черные очки в магазине любой купить может. А рост. Из каждых десяти мужчин, наверное, девять — среднего роста.

Да, не густо с этой стороны, не густо. Но какие-то штрихи, детальки для изобличения нападавших все же есть. Нет, как бы ни был хитер преступник, а без следов обойтись невозможно. И пока не появились конкретные факты, придется использовать обычные пути: подворным обходом искать свидетелей, проверять всех подозрительных лиц (и прежде всего в Первомайском поселке), ранее судимых за аналогичные преступления, просматривать картотеки, журналы специальных учетов...

Коротков взял чистый лист бумаги, написал в правом углу слово «Секретно», а ниже медленно вывел: «План оперативно-розыскных мероприятий. Пункт первый...»

Зазвонил телефон. Фирсова сообщила, что из сейфа похищена крупная сумма денег, полученная накануне из банка для выдачи зарплаты иногородним бригадам управления «Колхозспецстрой».

Значит, кто-то действительно знал об этом и шел наверняка. На время это сужало зону поиска. Пока о «гастролерах» можно не думать. Но местных грабителей нужно проверить основательно. Без наводки на сейф не обошлось. «Классная работа»... Он вспомнил о Гнате Остаповиче, профессиональном взломщике, притихшем что-то в последние годы. Интересно, жив ли он сейчас, а если жив, то проживает ли на старом месте или куда переехал? Узнать, непременно нужно узнать. Хотя такие люди (все ж таки возраст!) не очень любят разные переезды. А если Гнат в городе, то как наведаться к нему, какой предлог придумать? Поговорить о жизни, он это любит, может, в разговоре дружков своих вспомнит, кто подобным промыслом занимается. Определенно повидаться надо, да и самого Остаповича прощупать.

Крепко затронула Алексея эта думка, и план на время отложил в сторону. Конечно, таких, как Гнат, поискать надо, крутила его жизнь, перекручивала, половину прожитого, если не больше, по колониям растерял. И голыми руками, с лету, его не возьмешь, подходец нужен, чтобы каждое словечко в разговоре к месту было...

А день совсем разошелся. Рокотали за окнами машины, голоса чьи-то слышались. И солнце лучами уже до пола дотянулось.

Сидел Алексей, пальцами по столу тарабанил, думал неспешно. И выходило так, что надо ему с глазу на глаз встретиться с Гнатом, ой как надо...

В ТАЙГЕ

Двенадцатый, а может, тринадцатый день брел по тайге Леха Крест. Лицо распухло от въедливого гнуса, вечного спутника этих неласковых мест. Затяжелели ноги от скудной лесной пищи. Вот тебе и «зеленый прокурор». Грибы, ягоды да орех кедровый. Жить можно — и только.

Сколько живности попадалось ему на глаза, да как добудешь. По кедрачам мелькали белки, в ельниках возились бурундуки, из сочного разнотравья вспархивали куропатки. Изредка с песчаных проплешин тяжело поднимались серебристые копалухи, садились повыше на сучья, без опаски клонили в его сторону головки.

А Леха шел, мерял тайгу, ловил взглядом солнце, определяя направление...

В звенящий комариным писком полдень вышел Леха на мшистые сугорья. Ярко кровянели повсюду брусничные проталины, хрустели под ногами перегоревшие мхи, сладко-приторным духом отдавала земля. С глухим стуком падали с поднебесной высоты кедровых игольчатых шапок увесистые в янтарных слезинках шишки. Гомозились на высоте белки-огневки, лущили зерна, лакомясь незрелой молочной мякотью. Хором пело пернатое племя. Жил лес. Не доходила та красота до Лехи, не трогала его сердце.

Давно бы прилег где-нибудь и не поднялся. Рождалась такая мыслишка. Но ненадолго. Сразу же толчками начинала вздыматься грудь, в глазах мутнело, а голову обдавало жаром. Он давно знал за собой такую странность — это не было болезнью. Толчком к таким состояниям была злоба, угольки которой постоянно тлели где-то внутри Лехи и могли в любой момент вызвать у него яростную вспышку. В такие минуты он ненавидел всех, будто оживал в нем злобный, кровожадный зверь, готовый прыгнуть на любого человека. И вот теперь этого зверя выпустили из неволи.