Агроном

Я как то случайно познакомился с господином Леша. В этот день он не отпускал меня ни на шаг и расточал передо мною всю пошлость своей любезности. Он возгорел желанием видеть меня у себя в Вопердю, показать мне свои агрономические начинания и не хотел и слышать моих извинений и ссылок на домоседство, одиночество, занятия…

— Та!., та!., та!.. — говорил он, похлопывая меня по плечу. — Вижу, вижу в чем дело… Вас смущает то, что вы не будете в состоянии отплатить мне за мое гостеприимство?.. Не так ли?.. Но вы сосчитаетесь со мной, прописав обо мне в газетах!

И бесподобный такт господина Леша победил меня.

Коляска катилась по широкой аллее, обсаженной прекрасными вязами, в конце которой виднелся весь залитый солнцем замок Вопердю со своими крутыми, украшенными по краям резьбой, крышами и красивым фасадом из белого камня с розовой лепкой.

— Наконец-то мы приехали, дружище! — воскликнул господин Леша… — Ну-с, каково первое впечатление?

II

Сгорбившийся старик с седой бородой, который, заложив руки за спину и покашливая, прогуливался взад и вперед по крыльцу, бросился нам навстречу. Он почтительно помог господину Леша выйти из коляски.

— Ну что же, дядюшка ла-Фонтенель, сходил ты за ветеринаром для коровы?

— Да, господин Леша.

— Прежде всего, шапку долой!.. Скажи-ка, братец, что это в твоих салонах что ли приучают лакеев говорить с господами с покрытой головой?.. Хорошо, нечего сказать… Ну, так что же сказал ветеринар?

— Он сказал, что корову надо убить, господин Леша.

— Дурак он, твой ветеринар… Убить пятисотенную корову!.. Так вот что: изволь-ка ты, любезнейший ла-Фонтенель, свести корову к костоправу в Сен-Мишель, но только сам и не медля… Ну-с, ваше сиятельство, поторопитесь!

Старик поклонился и хотел было удалиться, когда Леша вернул его при помощи звука «пст!», как зовут собак.

— Разрешаю тебе, — сказал он, — надеть на голову твою шапку и даже твою корону, если ты ее не продал с остальным имуществом… А теперь проваливай!

Потом, обратясь ко мне, шутник Леша объяснил, что старик состоял у него домоправителем и назывался некогда графом ла-Фонтенель; что он, Леша, подобрал его разорившимся, без средств, и спас от нищеты.

— Так-то, приятель, — заключил он свой рассказ. — Это настоящий дворянин, граф!.. Вот на что я их употребляю, ваших графов!.. Пускай эта знать попробует моих ежовых рукавиц!.. А вместе с тем ведь он мне обязан всем, этот барин, не так ли?.. Однако войдем.

Вестибюль был огромный. Монументальная лестница с перилами из старого дуба вела в верхние этажи. В открытые двери виднелись анфилады комнат с неясными очертаниями мебели в чехлах и люстр в металлических сетках. Напротив входной двери чуть не целая стена была занята планом поместья: то была громадная карта, размалеванная яркими красками.

— А вот и мой план, — сказал мне господин Леша. — Здесь ты увидишь мои леса и поля так же ясно, как если бы разгуливал по ним… Вот эти красные квадраты — мои двадцать ферм… Займись рассмотрением всего этого, пока я пойду предупредить жену… Да не стесняйся, смотри хорошенько… хочешь положить шляпу? Вешалка там налево… без церемоний, пожалуйста. Не вообрази однако, что жена моя похожа на парижскую даму… Предупреждаю тебя, что это просто крестьянка, она не знает светских обычаев. А как она мне этим вредит, ах, как вредит, прямо ужасно!.. Но что ж делать — это факт!..

— А видишь вот тут черное пятно?.. Это мой винокуренный завод… Хочешь присесть?.. не стесняйся.

Мебели вокруг меня было не много: несколько больших шкафов красного дерева, плетеные столы и кресла, скамейки, крытые кожей, и несколько картин с охотничьими видами; но на шкафах, столах, над картинами, словом везде, красовались чучела птиц, застывших в драматических позах, с медными дощечками, на которых были выгравированы надписи вроде следующей:

Королевская цапля,

убитая

господином Теодюлем Леша,

владельцем имения Вопердю,

на собственных лугах Вальдьё

25-го сентября 1880 года.

Я успел также заметить на полу, у подножия большого зеркала, в мраморной жардиньерке целую груду всевозможной дряни: тут были туфли, деревянные башмаки, резиновые калоши…

Леша не замедлил появиться в сопровождении своей супруги. Это была маленькая, жирная, улыбающаяся особа, которая скорее катилась, чем шла. В глазах её светились ум и искренность, а над громадным чепцом возвышался пук цветов; широкие завязки этого же чепца трепетали на её плечах как крылья. Госпожа Леша сделала мне два реверанса и сказала несколько хрипловатым голосом:

— Вы очень, очень любезны, сударь, что согласились приехать к нам в гости… Уж я думаю, супруг мой наболтал вам с три короба всякой всячины; только, право, не следует обращать внимания на всё, что он говорит!.. Трудно найти большего болтуна и проказника… И это сильно вредит ему в глазах тех, кто мало его знает; между тем, в сущности, он уж не так плох, как кажется… Такая уж у него привычка болтать обо всем зря… Не знает, чего и придумать… Да, уж когда на него нападет, говорит, говорит… без устали…

Сам Леша в это время покачивал головой, пожимал плечами и подмигивал, желая дать мне понять, что не следует слушать вздор, который мелет его жена.

— А у вас прекрасное поместье, — сказал я госпоже Леша, желая изменить направление разговора.

Она тяжело вздохнула.

— Слишком уж оно, скажу вам, велико… Не могу я привыкнуть к этим громадным зданиям… в них того и гляди заблудишься. А каких денег всё это стоит!.. Вот Леша сам вздумал заниматься хозяйством, а ничего-то он по-людски не делает… Каждый день у него всё новые выдумки, паровые машины да разные новости!.. А деньги бегут да бегут, — каково это видеть… Я и сама знаю, что рожь нынче не продается… никому она не нужна, ну, и сеять значит невыгодно… А Леша и выдумай на место ржи рис сеять! Он говорить: «Растет же рис в Китае, почему бы ему и у нас не расти?» Ну, а он совсем и не взошел… И так во всем, как есть.

Вошел лакей.

— Ну что же, мой милый, завтрак-то подан? — спросила она и продолжала, обернувшись в мою сторону: — А вы, небось, проголодались, с утра ведь в дороге?.. Только у нас, знаете, по-деревенскому, разносолов никаких!.. Я нахожу, что богатство не резон для того, чтобы разматывать добро да есть трюфели… Идемте завтракать!.. Скажи-ка, Леша, гость наш пьет сидр?

— Конечно, пьет, — решительно заявил Леша и потащил меня в столовую, нашептывая на ухо:

— Не обращай внимания на хозяйку: она не знает обхождения; чего мне это стоит!..

Завтрак был отвратительный и состоял из остатков, приготовленных самым нелепым образом. Мне бросилось в глаза блюдо из кусочков старого жареного мяса, такого же телячьего рагу и курицы, Бог знает, когда еще подававшейся под соусом; всё это плавало в луже жидкого щавеля и имело вид очень непривлекательного месива. Пять-шесть почти пустых бутылок вина стояли перед Леша, который время от времени цедил из них в мой стакан; при этом он всякий раз не забывал прибавлять, что тонкие вина он «открывает» обыкновенно по воскресеньям, а в будни только ради гостей.

Ошеломленный всем тем, что я видел и слышал здесь за час моего пребывания, я не знал, как держать себя. С одной стороны, меня брала грусть при виде этих двух жалких существ, по капризу насмешливой судьбы запутавшихся в миллионах; и в то же время смрад от этого зловредного и гнусного богатства вызывал во мне чувство глубокого отвращения. К этому присоединялась горечь сознания призрачности человеческой справедливости, социального прогресса и революций, раз всё это могло привести к тому, что было сейчас у меня перед глазами: Леша и его пятнадцать миллионов! Как будто люди на протяжении многих веков разбрасывали щедрою рукою семена мысли и кровавая влага с народных эшафотов поила истощенную и бесплодную почву только для того, чтобы позволить какому-нибудь Леша бессмысленно утопать в подло накраденном богатстве! А в просвет открытой двери столовой виднелась, точно декорация, окружающая замок природа: мягко убегали вдаль холмистые лужайки, синели сплошные массы высоких лесов; но мне чудилось, что со всех концов горизонта тянутся мрачные процессии нищих и обездоленных прямо к замку Вопердю, чтобы разбить себе головы и переломать руки и ноги о его крепкие стены. Я молчал, слова не шли с языка при таких мыслях.