Любовь в зеркалах

— Пожалуйста, растолкуй мне, о владыка, древнее изречение. Я выписала его в детстве из журнала «Нива».

— Какое изречение, плясунья?

— «То что мы видим в зеркале здесь, там увидим — лицом к лицу».

Последний любострастный полет над истомленным морем под кровавым месяцем, который был уже на ущербе.

— Как видишь, никаких акул с прожекторами, — сказал Тихон, указывая вниз, где купались созвездия.

— Но я все равно чего-то боюсь. Обними меня крепче, Тихон, — сказала она.

В салоне первого класса не было никого, кроме них. Широкие кресла, которые легко превращались в кровати, четыре вентилятора с широкими лопастями, полутораметровый экран телевизора.

Когда «Боинг» набрал высоту, Тихон в последний раз полюбовался Персидским заливом, уползающим к чаше горизонта, затем вынул кассеты, выбрал одну, в золотой обертке, и вставил в проем видеофона.

— Посмотрим наконец на заклинателей змей и протыкателей себя саблями.

…И содрогались их прекрасные, переплетенные, как змеи, тела в раковине-бассейне.

…И сверкала загадочными бликами их спальня с зеркалами, где они отдавали дань «Камасутре», услаждаясь всеми мыслимыми и немыслимыми позами, а над ними дрожали стрелки тех самых часов, что бесстрастно запечатлевали их блаженство — за мигом миг.

….И на невидимой нити, закрепленной в беспредельности звездных миров, висел над океаном их дельталет, где Лира оседлала конька и где искусный оператор ухитрился показать крупным планом такие подробности, что Тихон ошалел.

…И в лачуге кривых зеркал совокуплялись две омерзительные твари, которые были в прошлом совершеннейшими отпрысками Создателя Вселенной, Космотворца, но изуродовали себя, пробивая ледяной панцирь между прошлым и будущим.

Он стойко переносил эту пытку экраном. Лира тоже молчала, она сидела в кресле как каменная.

За темно-коричневой занавеской Тихон заметил стюарда-африканца, который тайком созерцал неутомимых любовников. Он поманил стюарда к себе, и когда тот, смертельно перепуганный, начал бормотать извинения, указал на соседнее кресло. Африканец сел. Тихон показал ему пятьсот долларов и сказал вполголоса:

— Если ответишь честно на мои вопросы, получишь бакшиш.

Стюард втянул голову в плечи, закивал.

Ну и кидала Аббас, ну и Змей Горыныч! Его операторы из-за зеркал, с потолка, с балконов, через полы засняли все пребывание белокурых бестий в «Раковине любви». Час за часом, мгновение за мгновением, объятие за объятием. И по подпольному кабельному телевидению все это демонстрировалось — ночью и днем — только для самых избранных, по триста долларов в час. И уже налажена была торговля видеокассетами — за ними выстраивались очереди. А цена на дабиз подскочила неимоверно.

— Спасибо за информацию, — сказал Тихон.

— Получи свои денежки. И принеси мне виски. Целую бутылку. А моей спутнице — джин с тоником.

— Ваша спутница Лира — самая красивая женщина в мире, мистер Тихон, — сказал стюард. — А вы самый красивый мужчина. И самый щедрый. У меня дома есть три кассеты «Раковина любви». Теперь хватит денег еще на пять. Прилетайте опять в наш Кахрейн.

Бутылка была выпита наполовину. Лира перестала плакать, извлекла из сумочки зеркальце, причесалась. Затем взглянула на Тихона испытующе.

— Ты должен немедленно повернуть самолет обратно. В Кахрейн, — негромко, но твердо сказала она.

— Каким образом? Зачем?

— Подкупи пилотов, Тихон. Или угрожай взрывом. Но мы должны, понимаешь, просто обязаны уничтожить стервозника Аббаса! Как он уничтожил нас.

— Притормози, моя красавица. Опомнись. Во-первых, захват самолета в Кахрейне карается смертью, не так давно здесь как раз отрубили головы трем таким смельчакам. Во-вторых, Аббас в Австралии, ты что, забыла?

— Тогда летим в Австралию!

Тихон отхлебнул виски прямо из бутылки, после чего сам уже воззрился на Лиру своими темно-серыми глазами со стальным отливом.

— Радость моя, дослушай нового русского. Я стал им вовсе не потому, что почти все наши генералы, адмиралы и кремлевские паханы сплошные придурки и мздоимцы. Просто я раньше других усвоил: в бизнесе, как и в политике, нельзя мстить. В любой ситуации важно найти болевую точку соперника.

— Зачем?

— Чтобы обратить поражение в победу.

— Не понимаю, Тихон.

— Сейчас поймешь. Тебе кажется, облапошил нас владелец трехсот отелей, обвел вокруг пальца, да? Гений бизнеса, не так ли? Но снимали-то нас его людишки воровски. Без контрактика снимали. Подставляешь, какой судебный процесс раскатают мои адвокаты в Страсбурге или Гааге, когда я вручу им копии всех наших десяти видеокассет? Да за такое пиратство они разорят Аббаса Юсифа Харбали. Пустят по миру. За назначенные мной тридцать процентов отсуженных миллионов. Ой как падки на деньги шакалы Фемиды!

Лира ни разу не видела своего возлюбленного в состоянии такой холодной ярости ума. Он ронял слова, будто камни в пропасть.

— Да не позже чем зимой сучище Аббас сам приползет ко мне, И за лодочку, будь покойна, сполна рассчитается. И от кассетного бизнеса предложит половинную долю, фифти-фифти.

— Опомнись, Тихон. На кассетах — мы с тобой, — жалостливо выдохнула Лира.

— Но: разве мы не прекрасный? А наши объятия — не подобны объятиям богов?.. Постой, постой, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — Наконец-то моя головушка заработала! У Аббаса есть точка и побольней. Знаешь, что я купил за двести долларов в лавке у Ахмета Фаиза? Материал для ленты мирового класса! Нанимаю режиссера, того же Юрку Кару, он талантище, снял «Мастер и Маргариту», — и пускай монтирует, доснимает, что нужно.

— А сюжет?

— Да не надо ничего выдумывать! История о том, как хитрющий лис Аббас завлек в свои коварные сети белокурых великанов — чем не шедевр! Похлеще «Эмманюэль»! Хоть в Каннах, хоть в Венеции народец забалдеет. Считай, твоя мечта сбылась — к весне станешь кинозвездой.

— Порнозвездой, — устало обронила Лира.

— А Чиччолина! Вроде бы панельная девка, а в итальянский парламент пролезла, всей римской публики любимица. Приехала в Москву — и с Жириком обнималась в ночном клубе, я тоже ее там облобызал, средиземноморскую звезду.

— Порнозвезду.

— Ну что ты заладила…

— А я не порнозвезда, Тихон Водопьянов. И никогда ею не стану! Я…

— Секунду! — перебил ее Тихон. — Кажется, я нащупываю еще одну болевую шишку у Аббаса. Да какую!.. Ох и попляшет он у меня!

— Извини, мой милый, — сказала Лира. — Я отлучусь на минутку, освежусь в туалете. Господи, как разболелась голова! Смертельно…

Она ушла за занавеску, дверца щелкнула. Тихон опять приложился к виски и принялся во всех деталях просчитывать «Операцию Аббас».

Бутылка была выпита на три четверти. Тихон взглянул на часы. Прошло двадцать пять минут как Лира покинула его. Встревоженный он поднялся. Отодвинул занавеску. Подошел к дверце с рубиновым огоньком. Пошевелил ручку, осторожно постучал.

Еще через минуту он надавил плечом на дверцу. Замок хрустнул.

Его дабиз, его пряно пахнущее съедобное растение, его красавица-пери, полная неги и сладострастия, полулежала перед ним в блаженной улыбкой.

И перерезанным горлом.

Кинжал из гарема, выкованный исфаганскими оружейниками, был зажат в правой руке, а левой она стиснула себе грудь, как это делал все сумасшедшие вечероночеутродни он, Тихон, новый русский, нью рашен.

И кровь уже запеклась.

Бутылка бы а выпита. Он с трудом выдирался из кровавого марева сна — привидится же такая несуразица! Взглянул на часы. Прошло двадцать пять минут как Лира покинула его. Встревоженный, он поднялся. Отодвинул занавеску. Подошел к дверце с рубиновым огоньком. Пошевелил черную ручку, осторожно постучал.

Еще через минуту он надавил плечом на дверцу. Замок хрустнул.