Русская Армения

Дорога здесь очень оживлена. Поминутно встречаются арбы и фургоны, нагруженные товарами, дилижансы и почтовые тройки, провожаемые верховыми земскими стражниками.

Вот и станция Нижние-Ахты, — тоже одно из гнезд молоканства. Все это уезд Нового-Баязета, который лежит верстах в 35 от дороги, недалеко от берега Гокчи. В Нижних-Ахтах — мировой судья, участковый начальник, тюрьма и разные другие правительственные учреждения. Сначала тянутся каменные безглазые конуры армян, а потом больше красно-крышие дома молокан с уютными хозяйственными дворами. В них квартируют и все местные чиновники.

Я разговорился с молодым чиновником, заведующим на станции почтовым отделением.

— Здешние молокане очень трезвы, — сообщил он мне, — найдется, может быть, на все население 2–3 пьющих, а вот в Еленовке, как я слышал, пьянствуют. Тридцать лет назад пришли сюда совсем голые, в кибитках жили, а теперь у всякого фургоны, лошади, скот, дома, деньги. Хозяйничают отлично, навоз покупают у татар и армян, дают сначала скоту и птице, потом делают из него кизяк для топлива, остальной на поле. Оттого их земли дают вдвое против армянских. К тому же здешние поля без камней, сплошь удобные. Воздух Ахты считается самым здоровым во всей эриванской губернии. Дара-чичаг всего ведь в семи верстах отсюда; тот на горе, в лесках; там еще прохладнее и здоровее. Оттого и переселяются туда каждое лето все эриванские власти.

III

У Арарата

(См. выше, май, 107 стр.)

У станции Эйлант, Арарат уже вырос в целую громаду Малого и Большого Арарата. Туманная масса их, загородившая часть неба, несмотря на большую даль, — кажется висящею в воздухе, потому что основание ее тонет в какой-то лучистой мгле. Облака густо укутали вершину тысячелетнего старца и ожерельем увили шею его. Целая гряда более низких гор, связанных с Араратом, мерцает в неясных очертаниях под грядою освещенных облаков; это — стена, отделяющая от Кавказа турецкую Азию.

Мы едем словно прямо к подножию горы Ноя; ее грандиозная двойная пирамида господствует здесь над всем, всему здесь придает свой характер, свою физиономию.

А в то же время, справа от нас, гораздо ближе, яснее, осязательнее, поднимается целый хребет снежных вершин Алагёза, за которые зацепились и обложили их, как отары овец, — вереницы облаков.

От Эйланта картина резко меняется. Мы словно попали в другой мир: свежая весенняя зелень бесчисленных тополей, яркие нивы озимых хлебов; везде бурно текут оросительные канавы; сады, огороды с тщательно разбитыми грядочками, словно разлинованные искусным чертежником; целая долина рощиц и селений тянется к самой Эривани. Вот мы взъезжаем на вершину перевала, — и вдруг очутились над прелестнейшею панорамою, расстилавшеюся глубоко у наших ног. На огромное пространство, во все стороны, раскинулся один бесконечный золотисто-зеленый парк тополей, орехов, смоковниц, и среди него свободно разбросаны живописные домики и дворы Эривани, с ее древними храмами и мечетями. А над всем вдали поднимается высоко в небеса, будто какой-то титанический шатер, туманно-серебристая громада Арарата. Коляска наша неистово сомчалась вниз по тенистому шоссе среди садов и дворов и внеслась в длинную Астафьевскую улицу, обставленную весьма приличными домами оригинального туземного стиля. В гостинице «Grand Hotel», как раз против городского гульбища, мы нашли весьма порядочную комнату с двумя кроватями, всего за 2 рубля в сутки, и с искренним удовольствием расположились на отдых после нескольких дней почтовой езды…

Утро встало ясное, сине-золотое, какого не знает не только наша зима или поздняя осень, но даже и весна. Превосходные парные фаэтоны, еще все с иголочки, стоят к вашим услугам, тут же против гостиницы, в тени бульвара. За конец — 30 коп., в час — 60 коп., что для Кавказа довольно милостиво. У меня было несколько писем от брата к его эриванским знакомым, и я с утра отправился разыскивать их, чтобы не начинать осмотра неведомого города без совета знающих людей. Но мне не повезло, — не мог захватить решительно ни одного. Директор гимназии Б-ков, — ученик моего брата, — оказался в женской гимназии, куда он провожал приезжавшего из Тифлиса ревизора. Податного инспектора К-на и директора учительской семинарии М-ева также не удалось застать. Делать было нечего, и, чтобы не терять времени, я нанял за 5 руб. колясочку тройкою в Эчмиадзин и обратно. Выехали только в девять часов. Выезжая из города, все время любовались на скалистые обрывы Занги, на которых густо толпятся бескрышие азиатские домики, серые как сама скала.

Проехали насквозь шумный восточный базар с многочисленными обозами навьюченных верблюдов, с серыми ишаками, на хвостах которых торчат длинноногие, худые татары, на терпких спинах которых навалены закрывающие их совсем, с головой и ногами, мешки с саманом, углем и камнем, доски, ящики, бочонки всякой величины. Тут и персияне в раскрашенных красных бородах, обрезанных тщательно как дощечки, в черных бараньих камилавках на затылке, молодые красавцы-персюки атлетического сложения, оборванные деревенские армяне в лохматых рыжих папахах, сановитые татары в чалмах, молодцы-казаки. Татарки все в черных саванах, с белыми длинными покрывалами или завернуты в розовые одеяла.

Дома очень порядочные, но невысокие, все с резными персидскими балконами, все плоскокрышие, так что издали кажется, будто со всей улицы буря сорвала крыши. Везде тень деревьев, тротуары и журчащие около них арыки.

Переехав Зангу по прочному каменному мосту, мимо безглазых каменных мельниц, мы повернули налево, вдоль берега реки, и проехали как раз под сенью древней крепости, что высится на той стороне реки, на скалистом, обрывистом берегу, — неприступные для своих старинных врагов, но уже порядочно разрушенные стены. Обширный охват крепости, ее уцелевшие башни, ее массивные и высокие стены, выведенные под лицо обрывистой скалы, и во многих местах еще не тронутые, внушительно смотрят на мирных проезжих и придают Эривани какую-то историческую живописность.

Выше этих стен еще живописнее висит из-за них над провальем реки полуразоренный дом бывшего сардаря, правителя Армении, красуясь своими характерными резными окошками из мелкоузорчатых, разноцветных стекол. А поправее дворца сардаря поднимает из-за стен ослепительно сверкающую на солнце ярко-голубую глазурь своего купола покинутая мечеть старых ханов.

Мы посетили потом эти замечательные развалины старинных памятников персидского зодчества. Ворота в крепость завалены, и экипажу приходится пробираться через тесный проезд в проломе глиняной стены. Кучки казацких коней привязаны на приколах в разных местах. Крепость теперь обращена под постой русских войск. Вход во двор мечети тоже завален; но ее фасад и арки обложены тою же дивною голубою глазурью изумительного рисунка, какою мы восторгались когда-то в урде коканского хана и на входных минаретах знаменитых мусульманских мечетей Самарканда. Двор сардаря был заперт, и на стук наш ворота отворила молоденькая девочка, дочь русского сторожа ханской урды, которая и провела нас во дворец. Уцелела, строго говоря, одна только большая приемная зала с тремя крошечными комнатками — альковами на реку. Зала эта — верх персидской роскоши и вкуса. Стены почти сплошь зеркальные; зеркала окружают панели с яркою живописью цветов по белому фону, словно по фарфору; зеркала врезаны затейливыми медальонами в потолки; из зеркал сложены и обшивка оригинальных граненых колонн, и их многоступенчатые, ячеистые капители, сверкающие через это как алмазы отраженным со всех сторон светом. На верхнем поясе стен, среди зеркал и расписных панелей — большие, хорошо написанные портреты во весь рост персидских шахов, а в нижней половине стен — множество альковчиков, врезанных ячейками и ярко расписанных масляными красками, — своего рода домашние шкафчики и этажерки.

Такие же зеркала и такая же яркая живопись на потолках и стенах маленьких донжонов, глядящих на реку. Потолки здесь — острыми, многогранными сводами, сложенными из зеркальных пластинок разной величины в оригинальные ячейки своего рода. Окна во всю стену, с мелкоузорчатыми рамами персидского стиля, с разноцветными стеклами. Нам приподняли одно из этих широких, как ворота, окон, и за ним открылся чудный вид на Зангу, бушующую среди камней глубоко внизу, в отвесном скалистом ложе, как раз под арками каменного моста, через который в эту минуту казаки проводили целый эскадрон своих верховых коней, — и, ринувшись вместе с ними в шумные водовороты реки, поили там своих лихих скакунов, сбившись в картинные группы…