Страница 21 из 45
Еще одну церковь, но уже обращенную в бесформенную груду камней, большею частью растасканных на другие постройки, показал нам отец Ваграм на дороге, по которой мы поднялись к монастырю, над обрывом ручья. Очевидно, это был передовой храм древнего монастыря, может быть при его въездных воротах, так как его стены в то время, вероятно, захватывали гораздо более обширное пространство, и осыпавшуюся арку, и трех-ярусную церковь, и вообще всю местность, начиная от подъема дороги из ущелья, не ограничиваясь пределами теперешнего двора.
Али-шан, один из историков Армении, передает, что в Кегартском — или, как он пишет, Гегатском — монастыре было всего семь церквей, из которых пять высеченных в скале, составляющей отрог горы Гега, и в этих церквах — 40 или 50 престолов.
Первоначально этот монастырь назывался «Айри-ванк», что по-армянски значит: «храм, высеченный в пещере»; но когда, в смутное время армянского царства, в этот неприступный и укрытый от взоров монастырь перенесли из Эчмиадзина святое копье, которым был прободен распятый на кресте Спаситель, и хранившуюся там же доску от ковчега Ноева, он получил название Кегарт (или Гегарт) — ванк (буквально: храм копья), оставшееся за ним навсегда, даже и после того, как в более мирные времена св. копье было возвращено в Эчмиадзин. Армянские ученые и богословы считают Кегарт прародителем всех храмов Армении и полагают, что в пещерах его христианские отшельники скрывались еще до построения семи церквей и до Григория-Просветителя, которого считают первым основателем монастыря. Армянский историк XIII-го столетия, Вардан, даже передает поверье, будто св. Григорий построил здесь христианскую церковь на том самом месте, где в древности стоял очень чтимый язычниками храм. Во всяком случае, сохранилось достоверное сведение, что католикос Саак, сын знаменитого католикоса Нарсесса Великого, живший в конце IV-го века, уже находил себе убежище от преследовавших его врагов в монастыре Кегарте, посещавшемся и отцом его, а в 829 году нашел здесь же надежный приют армянский историк Иоанн Овайский, бежавший вследствие интриг князя Баграта. Одним из иноков Айри- ванка был и известный армянский историк XIII-го века Мхитар Айриванети.
Английский путешественник Мориер, посетивший Кегарт в 1813 году, наверху главного престола прочел такую надпись: «За грехи наши Тамерлан, истребив множество христиан, пришел сюда с войском, разорил и разграбил сокровища монастыря». Сохранилось об этом грозном нашествии и народное предание, которое повествует следующее: «Тамерлан, или Ленгтимур, уже совсем собрался разрушить до основания стены и храмы монастыря, как вдруг перед ним явился светлый как солнце ангел и повелел ему удалиться. Пораженный страхом завоеватель тотчас же бежал прочь со всем своим воинством. Оттого-то, — прибавляет предание, — татары до сих пор называют этот монастырь „Георгеч“, то есть: взгляни и удались прочь!»
В XVII столетии (в 1655 г.) осматривал Кегарт и подробно изучил все достопримечательности его француз Тавернье, который еще видел хранившееся здесь св. копье. Но в том же столетии, лет тридцать спустя после Тавернье, сильнейшее землетрясение разрушило значительную часть монастыря, и, без сомнения, тогда-то и образовалась внутри боковой скалы около монастыря колоссальная ниша, которую мы теперь видим, так как по известиям армянских писателей в то время «от свалившихся груд массивного камня вся ограда была завалена осколками, и ими был убит насмерть тогдашний настоятель монастыря».
Хотя года через три или четыре преемник убитого настоятеля Давид и приступил к возобновлению поврежденного землетрясением храма, но все-таки монастырь стал приходить с тех пор все в больший и больший упадок, так что в 1830 году католикос Иоанн VII-й вынужден был принимать особенные меры к его исправлению. Новое большое землетрясение в 1840 году сильно задержало уже кончавшиеся работы, и только в 1855 году удалось, наконец, привести этот древний исторический монастырь в его теперешний исправный вид.
Натомившись многочасовым лазаньем по скалам и пещерам, мы с искренним удовольствием уселись, наконец, отдохнуть вечерком на широких диванах кунацкой отца Ваграма за чаем и бутылкою вина, захваченного нами с собою из города вместе с разными закусками.
Отец Ваграм был неистощим на рассказы и передал нам все, что знал о своем монастыре.
— Да тут в старину все ущелье было наполнено монастырями и церквами, — говорил он нам. — Армяне ведь с древности были богомольным и благочестивым народом, и везде, где только могли, строили церкви. Вот как раз против Кегарта, через реку, за той вон большой горой, и до сих пор цел еще монастырь Сурп-Стефанос, очень прежде знаменитый; там жил и скончался святой отшельник Стефан, а Григорий-Просветитель, узнав о его смерти, основал на этом месте монастырь. И теперь там монах живет, да только от татар беды много бывает. Еще недавно, всего шесть лет назад, три татарина знакомых пришли к монаху; тот в это время чай пил, пригласил и их. Да только кликнул работника, чтобы самовар убирал, — а того не знал, что работника они уже раньше убили, — они вскочили на ноги, и на него! Двадцатью ударами одну грудь прокололи; потом экономку зарезали, да всех троих облили керосином и зажгли; однако монах не сгорел, тлел только. Следователь приехал, стали разыскивать, а татары в трех деревнях заговор сделали — поклялись друг дружке никого не выдавать. Восемь человек арестовано было, двое в тюрьме умерли, двое с ума сошли, а тут еще некоторые татары друг дружку перестреляли, не поладили в чем-то насчет расходов по делу, так что душ десять их пропало из-за монаха, а все-таки убийц не разыскали.
— Вообще, татары-пастухи — пребеспокойный и презлой народ; хуже нет соседей, избави от них Бог! — с искренним негодованием уверял нас добродушный настоятель. — Вы, небось, заметили, проезжая, на той стороне ущелья, порядочно-таки высоко, деревня татарская Артис; так там тоже христиане прежде жили. Основания церкви видны, монеты находят, кресты… Ну, а теперь мусульмане везде поселились и покою нам не дают. У нас на той стороне пастбища монастырские, — так они, разбойники, постоянно отбивают. Уже несколько человек в тюрьме за это сидят, а все не унимаются.
— У вас, стало быть, и в других местах земля есть? — спросил я.
— А как же! — у монастыря 1.400 десятин всей земли в разных местах; только удобной мало, не больше 200 десятин.
— Как же вы обрабатываете ее?
— Крестьянам под посевы сдаем, за пшеницу; например, участок есть у нас тут недалеко, 25 десятин, так мы его весь за 90 пудов пшеницы сдаем, а пшеница у нас по 1 р. 20 к. пуд; стало быть, по 4 р. десятина обойдется, не больше.
— А богомольцы у вас в монастыре часто бывают?
— К нам в летнее время то и дело народ ходит, — с самодовольной улыбкой ответил Ваграм, — и не то чтобы армяне одни, а и курды, и татары, даром что магометане. Очень уважают наш монастырь. Татары нехорошо себя держат, а курды — те почтительны. Только курд уж непременно украдет что-нибудь в церкви, подсвечник там, посуду какую, платок, потому что обет такой дают, когда молятся, чтобы Бог сына дал или урожай хороший; а потом вдвое возвратить. Мы уж это знаем; случается, видишь, что крадет, а промолчишь, будто и не видал. Знаем же, что после принесет. И ведь вот что замечательно: везде курды уважают наши древние монастыри; стало, надо думать, тоже прежде христианами были, — так по старой памяти осталось. Армяне же наши — те всегда с жертвами приходят. Этим только и живем. В прошлое воскресенье, — жаль, вот, вы не видали, — много их сюда собралось; 76 баранов одних зарезали, да 2 телка. Шкуры — нам, и мяса часть, а остальное варят, сами едят, бедным раздают; кто хочет, тот и берет. Обычай уж у них такой. Петухов особенно много носят, режут. В жертвах этих они всю силу и полагают, а молиться — мало молятся; сидят больше кругом церкви на травке или на камешках, ни обедни не слушают, ни молебна. Со старины уже это так водится.