Страница 4 из 11
— На какое дѣло? — улыбнулся генералъ.
— Да вѣдь вы знаете, ваше превосходительство, зачѣмъ я пришелъ, — отвѣчалъ Куцынъ.
— Ахъ, да… Но долженъ вамъ сказать, молодой человѣкъ, что теперь, когда я васъ увидалъ, я вижу, что вы не вполнѣ пригодны на такое дѣло.
— Отчего-же, ваше превосходительство?
— Молоды.
— За то удалъ, ваше превосходительство. Охъ какой онъ удалой! — вставила свое слово тетка.
— Вотъ этого-то я и боюсь. Это-то и неудобно, — отвѣчалъ генералъ.
— Но нравъ у него тихій, покладистый… Овца можно сказать.
— Позвольте, тетенька. Не вмѣшивайтесь. Дайте мнѣ разговаривать съ генераломъ, — остановилъ тетку Куцынъ и сказалъ генералу:- При чемъ-же тутъ молодость, ваше превосходительство?
— Хе-хе-хе… — разсмѣялся генералъ. — Причемъ тутъ молодость. Какъ при чемъ! А когда-же Агничка можетъ разсчитывать быть вдовой при вашей молодости? Вы вѣдь Аридовы вѣки прожить можете.
— Ахъ, вотъ что! Но зачѣмъ-же ей быть вдовой, ваше превосходительство? — спросилъ Куцынъ.
— Не ломайте изъ себя дурака! Не люблю я этого! — строго сказалъ генералъ и пыхнулъ большимъ клубомъ дыма. — Терпѣть не могу, кто притворяется. Говорите на чистоту.
Вошла Агничка.
— Въ столовой все готово, папка. Пойдемте, — сказала она. — Мадеру и пастилу съ апельсинами дѣвушка туда перенесетъ,
Всѣ, перешли въ столовую, Дарья Максимовна тотчасъ-же толкнула Куцына въ бокъ, указала на дубовый буфетъ и проговорила:
— Вотъ они крокодилы-то эти самые на дверяхъ буфета висятъ, о которыхъ я тебѣ сказывала.
— Ну, ихъ! — разочарованно пробормоталъ Куцынъ. — Ничего это до меня теперь, какъ оказывается, относиться не будетъ. Про все вы мнѣ наврали, тетенька. Три тысячи… голубой будуаръ — и все это прахомъ… все это одна мечта.
— Прошу, господа, садиться кому гдѣ любо… — приглашала Агничка. — Генералъ сядетъ около меня, а я у самовара буду чай разливать. Вотъ генералу графинчикъ съ финь-шампанемъ, вотъ пепельница.
Всѣ усѣлись. Дарья Максимовна, сѣвшая рядомъ съ Куцынымъ, опять кивнула ему на чайникъ, стоявшій на самоварѣ, и шепотомъ замѣтила:
— Смотри, чайникъ-то серебряный.
— Ахъ, оставьте пожалуйста! Ну, что мнѣ теперь до чайника! — уныло произнесъ Куцынъ, вынулъ изъ кармана папироску, привсталъ и почтительно спросилъ генерала:
— Дозволите закурить, ваше превосходительство?
Генералъ отвѣтилъ не вдругъ. Онъ нахмурился, сдѣлалъ нѣкоторую паузу и сказалъ:
— Ну, кури… что съ тобой дѣлать!
Всѣ приняли по стакану чаю. Генералъ подлилъ себѣ къ чаю коньяку.
— Такъ вотъ, Анемподистъ Валерьянычъ, — начала Агничка, кивая на Куцына:- Я говорила имъ насчетъ тысячи рублей, но они не согласны.
— И очень глупъ, что не согласенъ, — отвѣчалъ генералъ. — Дороже онъ не годится. Молодъ.
— Здѣсь недоразумѣніе, ваше превосходительство, — отвѣчалъ Куцынъ. — Мнѣ объявили, что три тысячи приданаго, иначе-бы я не пришелъ. Да и три-то тысячи мало. И шелъ я сюда, чтобы поторговаться.
— А торговаться станешь, такъ я и на тысячу не соглашусь. Многаго хочешь. Слишкоъ о себѣ возмечталъ. Выше головы возмечталъ. Да… — заговорилъ генералъ. — У меня за три-то тысячи есть вдовый старичекъ, весь въ ревматизмахъ, почти разслабленный. А ты молокососъ и здоровъ, какъ быкъ.
Генералъ говорилъ Куцыну ужъ «ты».
— Главнымъ образомъ, Василій Ермолаичъ, вы должны на протекцію разсчитывать, — начала Агничка:- Анемподистъ Валерьянычъ васъ на хорошее мѣсто поставитъ… и вообще не оставитъ.
— Ахъ, Агнія Васильевна, голубушка! — сказалъ Куцынъ. — Да вѣдь на хорошемъ-то мѣстѣ я уже ни на комъ другомъ жениться не могу, потому что буду женатъ, стало быть ужъ и другого приданаго мнѣ взять будетъ нельзя. Что съ васъ взялъ, тѣмъ и буду сытъ.
— Смотрите, какъ разсуждаетъ! — прищелкнулъ языкомъ генералъ. — Торговать собой разсчитываетъ, какъ товаромъ. Ну, не развратъ это, спрашивается? Спрашивается, не растленіе это нравовъ? А еще молодой человѣкъ! Вотъ она нынѣшняя-то молодежь!
— Да вѣдь одинъ разъ живешь, ваше превосходительство. Вѣдь хочется и семейнымъ домкомъ пожить, — сказалъ Куцынъ. — А если вы, какъ мнѣ сейчасъ объявили, послѣ вѣнца для Агніи Васильевны паспортъ отберете, то вѣдь вы меня на бобыльство обрекаете.
— Охъ, какой ты разсчетливый! Весь на разсчетѣ, - покачалъ головой генералъ, кивнувъ на графинчикъ съ коньякомъ, и прибавилъ:- Пей съ коньякомъ-то. Дозволяю.
Куцынъ поблагодарилъ и сталъ подливать къ себѣ въ стаканъ коньякъ, говоря:
— Я, ваше превосходительство, передъ вами съ открытой душей. Я не хочу хитрить, а говорю какъ есть, какъ чувствую. Вѣдь надо разсудить и такъ и этакъ, если я на такое дѣло рѣшаюсь. Могу я, ваше превосходительство, съ вами говорить откровенно? Вы не обидитесь?
— Говори, — угрюмо кивнулъ ему генералъ.
Куцынъ для храбрости отпилъ большой глотокъ чаю съ коньякомъ и заговорилъ:
— Конечно, всѣ люди смертны, года ваши обширны, ваше превосходительство…
— Терпѣть я не могу, кто года считаетъ!
— Да я не считаю, ваше превосходительство, а конечно-же вы человѣкъ не молодой и скорѣй меня умереть можете, такъ развѣ только послѣ смерти вашей удастся мнѣ Агнію Васильевну къ себѣ привлечь…
Генералъ даже поперхнулся чаемъ. Онъ побагровѣлъ и выпучилъ глаза.
V
— Такъ ты на мою смерть разсчитываешь? — закричалъ генералъ. — Агнію Васильевну хочешь послѣ моей смерти къ себѣ водворить? Нѣтъ, не удастся, мой милый! Ни за что не удастся! стукнулъ онъ кулакомъ по столу. — Такое духовное завѣщаніе сдѣлаю, что она ни за что, ни за что къ тебѣ не пойдетъ.
— Да я и сама не пойду, — прибавила Агничка. — Съ какой стати къ мужу въ неволю идти!
Куцынъ помолчалъ и горько улыбнулся.
— Ну, вотъ видите, — сказалъ онъ:- такъ какъ-же можно только тысячу рублей взять! Никакихъ разговоровъ быть не можетъ.
— Не держи себя, Васюша, гордо, не держи, не возносись, — замѣтила Куцыну тетка, съ наслажденіемъ ѣвшая варенье съ блюдца. — Ихъ превосходительство человѣкъ добрый и прибавитъ тебѣ.
— Да я, тетенька, и не возношусь, — отвѣчалъ Куцынъ. — А вѣдь пришли ко мнѣ и объявили, что даютъ три тысячи рублей. Оттого я и пошелъ переговорить. А теперь ужъ вдругъ тысячу рублей объявляютъ. Ну, что такое тысяча!
— Тысяча рублей даже при четырехъ съ половиной процентахъ можетъ сорокъ два рубля съ полтиной въ годъ принести, — объявилъ генералъ.
— Позвольте — что такое сорокъ два съ полтиной! На нихъ даже шинели съ бобровымъ воротникомъ не сошьешь.
Произошла пауза. Генералъ хмурился и подлилъ себѣ въ чай еще коньяку.
— Такъ сколько-же ты, наконецъ, хочешь? — спросилъ онъ, сдѣлавъ хлебокъ чаю.
— Да чтобъ не торговаться, четыре тысячи, ваше превосходительство, — отвѣчалъ Куцынъ, и затянулся папироской. — И это будетъ дешево, если сообразить, какія условія женитьбы вы ставите. Деньги передъ вѣнцомъ. И кромѣ того…
— Что кромѣ того? — задалъ вопросъ генералъ, тревожно смотря на Куцына.
— Кромѣ того, вы сдѣлаете мнѣ шинель съ бобровымъ воротникомъ и лацканами и весь гардеробъ: пиджачную пару, фрачную, сюртукъ.
— Фю-фю-фю! Домишко еще на Петербургской сторонѣ не надо-ли? Проси больше.
— Домишко не надо. А гардеробъ — полный гардеробъ, какъ настоящему жениху. И шесть сорочекъ, шесть исподнихъ, полдюжины носковъ и полдюжины полотенецъ.
— Однако!.. Вотъ это называется ловкачъ! Запрашивать умѣешь!
Генералъ прищелкнулъ языкомъ.
— Вовсе не запрашиваю, ваше превосходительство. Это ужъ безъ запроса.
— Тогда, милый мой, ты мнѣ не годишься. За три-то тысячи у меня разслабленный старикъ на Агніи Васильевнѣ женится. Тогда я съ тѣмъ сойдусь. Я уже сказалъ тебѣ, что тотъ мнѣ подходящѣе.
— Воля ваша, ваше превосходительство. А иначе я не согласенъ. Вѣдь вы въ какія условія-то изволите меня ставить!
— Въ какія?
— Танталовы муки. Будемъ говорить откровенно. Вѣдь я въ Агнію-то Васильевну влюбленъ. Ну, женюсь я — и что-же выйдетъ? Выйдетъ такъ, что и близокъ локоть, да не укусишь. Придется говорить, какъ лисицѣ въ баснѣ Крылова: «хорошъ виноградъ да зеленъ, какъ разъ оскомину себѣ набьешь». А я, ваше превосходительство, влюбленъ. Это моя старая любовь.