Страница 16 из 31
Манефа Мартыновна покачала головой. Дочь, снявъ съ себя платье, подсѣла къ ней.
— А кого вы теперь любите, кромѣ Іерихонскаго, позвольте васъ спросить? — задала она вопросъ.
— Да онъ и стоитъ любви. Этотъ человѣкъ относится къ тебѣ съ полной любовью. Я сегодня вечеромъ встрѣтилась съ нимъ на лѣстницѣ, когда домой возвращалась. Про тебя спрашивалъ. Кланялся тебѣ. Онъ ждетъ не дождется, когда ты и объявишь ему свое рѣшеніе, — разсказывала мать.
— А вотъ Калатырникова-то не совѣтуетъ мнѣ за него замужъ выходить, — сказала Соняша.
Мать вспыхнула и воскликнула:
— Ну, такъ я и знала! Такъ я и думала! И на кой шутъ было тебѣ совѣтоваться съ этой бабенкой! Что она тебѣ родственница? Близкая женщина?
— Прежде всего опытная женщина, и я не видѣла причины, зачѣмъ я буду отъ нея скрывать.
— Въ томъ-то и дѣло, что ужъ черезчуръ опытная. Ахъ, Соняша, Соняша! Вотъ ужъ у кого языкъ-то съ дыркой, такъ это у тебя. Совсѣмъ съ дыркой.
— Нарочно даже ей говорила, потому что она замужемъ за старикомъ, а мнѣ предстоитъ такое-же положеніе, если я выйду за Іерихонскаго. Да-съ… И вотъ что она мнѣ сказала: «Я выходила замужъ за человѣка старше моихъ лѣтъ дѣвчонкой, соскочивъ только съ гимназической скамьи, а вы ужъ настоящая разумная дѣвица. Сознательно выходить замужъ за богатаго старика — самопродажа».
— Ну, такъ я и знала! — сказала мать. — А бѣжать отъ мужа и вѣшаться на шею другому, какъ это называется?
— Вотъ она и говоритъ… Калатырникова говоритъ: «Тогда, говоритъ, ужъ свободная любовь куда лучше и нравственнѣе».
Манефа Мартыновна широко открыла глаза и спросила:
— То-есть какъ это? Это она тебѣ совѣтуетъ свободную любовь?
— Да кому-же? Конечно-же, мнѣ.
— Тебѣ? Тебѣ? А мы ее въ свой семейный. хорошій домъ принимаемъ? — закричала Манефа Мартыновна. — Такъ вонъ, вонъ ее, мерзавку! Чтобы нога ея нашъ порогъ не переступала! Ахъ, шлюха! Ахъ, дрянь подлая! Порядочной дѣвушкѣ изъ хорошаго дома и такія слова!.. Завтра-же скажу Ненилѣ, чтобы она не впускала ее къ намъ.
Манефа Мартыновна разгорячилась и забѣгала по комнатамъ. Соняша укладывалась въ постель и кричала ей:
— Да не придетъ она, не придетъ ужъ болѣе! Она сошлась съ актеромъ Подковкинымъ и послѣзавтра уѣзжаетъ въ Вильну. Онъ собралъ товарищество и они будутъ играть въ Западномъ краѣ.
Манефа Мартыновна въ эту ночь спала совсѣмъ плохо.
XVIII
Прошелъ еще день. Манефа Мартыновна все еще томилась въ ожиданіи, когда Соняша назначитъ явиться Іерихонскому для сдѣланія оффиціальнаго предложенія руки и сердца, хотя послѣ свиданія дочери съ Калатырниковой и крѣпко сомнѣвалась въ благополучномъ исходѣ сватовства. Но она все-таки понукала Соняшу отвѣтомъ по нѣсколько разъ въ день. Такъ было и сегодня. Только что Соняша вышла утромъ въ столовую пить свой кофе, какъ Манефа Мартыновна, поздоровавшись съ ней, сказала:
— Ты вотъ все сердишься, когда я къ тебѣ пристаю, но надо-же намъ дать Антіоху Захарычу какой-нибудь отвѣтъ. Нельзя-же, въ самомъ дѣлѣ, почтеннаго человѣка такъ водить за носъ.
— Отвѣтъ получите скоро, — спокойно отвѣчала Соняша. — Вчера уже я написала условія, при которыхъ я могу выйти за него замужъ. Надо будетъ только еще разъ проредактировать.
— Можетъ быть ты ставишь такія условія, что ему будетъ жизнь не жизнь? — спросила мать.
— Нѣтъ, я выговариваю себѣ только свободу.
— Но вѣдь свобода тоже всякая бываетъ. Можно полюбопытствовать?
— Какая вы нетерпѣливая! Въ свое время узнаете. Прежде всего я выговариваю, чтобы онъ мнѣ далъ отдѣльный видъ на жительство, когда-бы я этого ни потребовала.
— Ахъ, Соняша! Вѣдь это-же значитъ съ перваго раза облить человѣка холодной водой.
— Ну, пускай не соглашается. Плакать не будемъ. И замѣтьте, это долженъ онъ подписать: «симъ обязуюсь… и такой-то, такой-то».
— Ты можетъ быть и насчетъ меня ставишь условія? Напримѣръ, гдѣ мнѣ жить: съ вами или отдѣльно? — допытывалась мать.
— Конечно было-бы лучше, если съ нами. Вы хорошая хозяйка, а я хозяйничать по дому не люблю, но за этимъ я не погонюсь, — отвѣчала Соняша.
— Не любятъ матерей-то! Врядъ-ли онъ согласится, — покачала головой Манефа Мартыновна.
Она хотѣла выпытать у дочери еще и другіе пункты, но тутъ въ столовую вошла Ненила.
— Дарья верхняя къ вамъ пришла и письмо принесла отъ генерала, — сказала она.
— Давай письмо-то. Гдѣ оно? — спросила Манефа Мартыновна.
— Да у меня руки грязныя, такъ я не взяла письмо-то. Пусть Дарья сама подастъ.
— Вытри руки и принеси письмо.
— Хорошо-съ. Только чего-жъ вы Дарью-то боитесь! Она женщина хорошая.
Ненила сходила въ кухню, вернулась съ письмомъ и спросила:
— А Дарьѣ ждать? Велѣно отвѣтъ принести.
— Отвѣтъ пришлемъ.
Но въ это время изъ кухни высунулась голова Дарьи и заговорила:
— Милая барыня, только вы съ отвѣтомъ-то поторопитесь. Генералъ сегодня не пошли на службу, сидятъ дома и очень скучаютъ.
— Сейчасъ-же и пришлемъ отвѣтъ, — отвѣчала Манефа Мартыновна и начала разрывать конвертъ. — Видишь, — сказала она дочери, когда Дарья скрылась:- онъ ужъ скучаетъ и напоминаетъ. Навѣрное напоминаетъ.
Соняша поморщилась и замѣтила:
— Носитесь вы съ этимъ генераломъ, какъ курица съ яйцомъ.
Манефа Мартыновна пробѣжала про себя письмо и, повеселѣвъ, сообщила:
— Къ себѣ сегодня вечеромъ зоветъ на чашку чая. «Былъ-бы въ высшей степени счастливъ, если-бы вы пожаловали сегодня вечеромъ ко мнѣ на чашку чая. Не смѣю настаивать, но чувствовалъ-бы себя на седьмомъ небѣ, если-бы и дорогая Софья Николаевна удостоила меня своимъ любезнымъ посѣщеніемъ»… — прочитала она. — Надо отвѣчать.
Она взглянула вопросительно, на дочь.
— Вы ступайте и любезничайте съ нимъ, а я не пойду, — отвѣчала та.
— А отчего? Мнѣ кажется, до окончательнаго отвѣта съ твоей стороны, было-бы очень полезно, если-бы ты побывала со мной у него и посмотрѣла на его домашній бытъ и обстановку.
— Не пойду, — подчеркивала Соняша. — А вы идите.
— Я-то пойду. Я что-жъ… Даже и помимо того, чтобы у насъ доброму дѣлу съ нимъ быть, всегда пріятно имѣть такое знакомство.
— Ну, вотъ и отлично. А потомъ мнѣ все и разскажете.
— Но вѣдь онъ, Соняша, у меня будетъ спрашивать насчетъ своего-то дѣла.
— Завтра, завтра мы ему сообщимъ время, когда онъ можетъ явиться ко мнѣ съ предложеніемъ. Такъ ему и скажите, что завтра мы ему дадимъ знать, въ какой день и въ какой часъ.
Манефа Мартыновна сейчасъ-же принялась писать Іерихонскому отвѣтъ, что съ удовольствіемъ принимаетъ его приглашеніе и хотя можно было все это выразить въ трехъ строчкахъ, но надъ отвѣтомъ она сидѣла долго, разорвала три листка бумаги и въ концѣ концовъ послала Ненилу устно объявить Іерихонскому, что очень рада и придетъ вечеромъ на чаепитіе.
— Ты смотри не перепутай, — предупреждала она Ненилу. — Ты скажи такъ: Манефа Мартынова, молъ, вамъ кланяются, благодарятъ и прислали сказать, что будутъ у васъ въ семь часовъ.
— Слушало-съ, барыня. Зачѣмъ-же перепутать? Такъ и скажу, — отвѣчала Ненила.
— Да не пропади, не застрянь тамъ, а скорѣй домой.
— Зачѣмъ-же я буду застревать? Съ какой стати? Я свое дѣло знаю.
Манефѣ Мартыновнѣ очень хотѣлось быть у Іерихонскаго. Она такъ и стремилась къ нему. Тотчасъ-же послѣ обѣда она начала одѣваться. Сначала надѣла на себя сѣрое шерстяное платье и черный фаншонъ нацѣпила на темя, посмотрѣла на себя въ зеркало и стала переодѣваться въ коричневое шелковое платье. Потомъ сдернула съ головы черный фаншонъ и стала прикладывать бѣлый кружевной. Дочь смотрѣла на нее и смѣялась.
— Словно не я невѣста-то Іерихонскаго, а вы, — говорила она. — Словно не ко мнѣ онъ сватается, а къ вамъ. Не знаете даже, какъ одѣться.
— Да просто ужъ очень сѣрое-то платье, — добродушно отвѣчала мать. — Съ какой стати я буду нищаться въ сѣромъ, если у меня есть что получше одѣть!
Затѣмъ она попросила у дочери духовъ и подушила себя. Дочь продолжала улыбаться и говорила ей: