Страница 3 из 6
— Двадцать первый.
— Ну, вонъ какая орясина! У дяди твоего Анисима старшій сынъ на годъ тебя моложе, а ужъ въ банкѣ служитъ и семьдесятъ пять рублей въ мѣсяцъ получаетъ. Самъ себя и одѣть и пропитать также можетъ. А ты что? Тебѣ сколько еще въ студентахъ-то учиться?
— Четыре года.
— Стало быть, выйдешь изъ науки двадцати пяти лѣтъ. Чудесно. И все-таки куда-нибудь на пятьдесятъ, шестьдесятъ рублей въ мѣсяцъ чиноваломъ.
— Зачѣмъ чиноваломъ? Я въ помощники присяжнаго повѣреннаго.
— И все-таки на материныхъ хлѣбахъ? Отлично. Что ты помощникомъ-то достанешь? Какіе шиши? Четвертныя бумажки за неплатежъ за квартиры будешь у мирового взыскивать? Такъ этой тебѣ заработки на сапоги не хватитъ. А двоюродный братъ къ тому времени въ банкѣ будетъ получать уже рублишекъ сто двадцать пять въ мѣсяцъ, а то и больше, если ловкій парень.
— Зато, когда буду присяжнымъ повѣреннымъ, стану хорошо доставать.
— Дура! Да вѣдь тебѣ до присяжнаго-то повѣреннаго семь-восемь лѣтъ ждать. Да и присяжнымъ будешь, такъ вѣдь практика-то на улицахъ не валяется. Ее поискать да поискать надо. Нынче старики адвокаты — и тѣ лапы пустыя сосутъ. Я знаю, у меня есть знакомые. Если у кого есть два тепленькихъ мѣстечка юрисконсультомъ, — ну, живутъ изъ кулька въ рогожку. А такъ-то хоть зубы на полку клади.
— Тогда я могу по государственной службѣ…- пробовалъ возразить студентъ.
— Ну, молчи. Самое лучшее тебѣ было-бы материнымъ дровянымъ дворомъ управлять да банями, а конечно, коли ты теперь студентъ, то это дѣло къ тебѣ, какъ къ коровѣ сѣдло. На, бери четыре рубля на гулянку. Хоть мнѣ тебя за подарокъ и не отдаривать, но все-таки бери.
— Мерси… — иронически произнесъ студентъ, видя, что мать ему подмигиваетъ, чтобы онъ взялъ деньги, и принялъ четыре рубля.
А въ кабинетъ ужъ входилъ младшій сынъ старика — Анисимъ, мужчина лѣтъ сорока съ бородкой Генриха IV, сзади слѣдовала жена его, маленькая юркая блондинка, беременная, съ подвязанной щекой и вела за руку мальчика лѣтъ восьми и дѣвочку лѣтъ шести.
Эти были тоже съ поздравленіемъ на розовомъ листикѣ бумаги. Цѣлованія, чтеніе стиховъ. Раздача рублевиковъ на гостинца.
Кабинетъ уже такъ наполнился родственниками, что сѣсть было некуда. Маленькіе ребятишки садились по двое на стулъ. Сидѣвшіе раньше на стульяхъ сталкивали ихъ. Кто-то заплакалъ. Произошла драка. Матери начали разнимать.
Звонокъ, и вошелъ старшій сынъ Алексѣй, уже совсѣмъ лысый человѣкъ, съ сильной сѣдиной въ усахъ и бакенбардахъ. Смахивалъ онъ на отставного военнаго. Сзади шла его жена, краснощекая, здоровая женщина, но тоже съ сѣдиной въ волосахъ. Шествіе заключали ихъ дѣти: взрослый сынъ франтикъ съ испуганными навыкатъ глазами, дочь лѣтъ двадцати, дочь лѣтъ четырнадцати. Началось поздравленіе, поцѣлуи, здоровались съ родственниками. Раздалось чмоканье, продолжавшееся въ разныхъ углахъ минуты три. Дѣвушки принесли подарки: одна вышивку для подушки съ изображеніемъ зеленой птицы на черномъ фонѣ, клюющей красныя ягоды, а другая — шелковый кошелекъ. При подачѣ кошелька мать проговорила:
— Нынче все золото пошло, такъ вотъ, дѣдушкѣ подъ золото… Кошелекъ большой. Сюда можно хоть на тысячу рублей положить.
Дѣдушка разсмѣялся.
— А я дома-то больше двухсотъ рублей и не держу. Все на текущемъ… Какъ понадобится что на уплату побольше — сейчасъ Трифонъ и бѣжитъ въ банкъ. Да и расплачиваюсь-то чеками, — сказалъ онъ, суя дѣвушкамъ по три рубля въ руку. — Ну, а тебѣ? Надо вѣдь и тебѣ дать на гулянку, хоть ты и безъ подарка, — отнесся старикъ къ взрослому внуку съ испуганными глазами.
— У меня, дѣдушка, есть подарокъ, не знаю только, понравится-ли вамъ, — отвѣчалъ внукъ, суя руку въ карманъ визитки. — Я вамъ выпиловочную рамку своей работы для портрета… Я знаю, дѣдушка, что вы не снимаетесь и портретовъ не любите, а маменька пристала: «сдѣлай, выпили».
— Давай, давай. Всякое даяніе благо. Тутъ не подарокъ важенъ, а уваженіе, память.
Внукъ вынулъ рамку изъ бумаги и подалъ, прибавивъ:
— Я, дѣдушка, если хотите, самъ и сниму съ васъ сегодня портретикъ. Я съ фотографіей пріѣхалъ. Я живо, по особому способу.
— Сними сними… — согласился снисходительно дѣдушка.
А дочь старика, Варвара Ивановна, въ это время перешептывалась съ сыномъ студентомъ и говорила:
— Подхалимъ. Женихъ вѣдь. Женится. Что нибудь вымаклачить хочетъ.
— Ну, возьми себѣ пятерку… Вотъ маленькій золотой кругляшекъ, — говорилъ дѣдъ и полѣзъ въ столъ за деньгами, посмотрѣлъ по сторонамъ и, видя, что въ кабинетѣ ужъ многимъ сѣсть нельзя, крикнулъ:- Ну, вы, мелкая шантропа, идите въ другія комнаты и гуляйте тамъ, а здѣсь взрослые останутся! Да закуску и гостинцы тамъ до поры до времени не ворошить, не трогать! Вѣдь все для васъ приготовлено. Потомъ съѣдите.
Двѣ матери начали тотчасъ-же выгонять маленькихъ ребятишекъ изъ кабинета.
IV
Раздался еще звонокъ.
— Ну, вотъ и Наташа. Послѣдняя дочка Тогда всѣ. Тогда можно и за завтракъ приниматься, — сказалъ старикъ Валовановъ. — Мужчинъ-то ужъ, поди, къ водкѣ тянетъ.
— Я водки не пью, папенька, — проговорилъ сынъ Андрей.
— Что такъ? За что-жъ ты на нее обозлился?
— Чувствую, что вредъ приноситъ, въ ноги ударяетъ. Опять-же и вереда пошли по тѣлу. Докторъ сказалъ, что лучше бросить. Мадерки рюмочку я иногда выпью, а водку бросилъ.
— Подхалимъ, — тихо произнесла Варвара Ивановна брату Алексѣю и кивнула на Андрея.
Тотъ улыбнулся и отвѣчалъ:
— Навѣрное, что-нибудь попросить хочетъ.
У дверей, однако, звонила не дочь Наташа. Въ кабинетъ вошелъ архитекторъ Егоръ Егорычъ Штрикъ, сухопарый нѣмецъ, съ маленькими сѣдыми бакенбардиками колбаской на скулахъ.
— Добрый день, Иванъ Анисимычъ, — сказалъ онъ, кланяясь старику Валованову и пожимая его руку. — Позвольте имѣть честь поздравить васъ съ именинами. А васъ всѣхъ, господа, съ именинникомъ.
Общія рукопожатія. Штрикъ ходилъ по всѣмъ угламъ и привѣтствовалъ сыновей и внуковъ Валованова. У дамъ онъ прикладывался къ ручкамъ. Тѣ чмокали его въ голое темя.
— Боже мой, какое потомство! Какое потомство огромное! — говорилъ онъ. — И, кажется, ни одного архитектора, чтобы смѣнить меня по управленію домами Ивана Анисимыча.
— Растетъ одинъ архитекторъ, Егоръ Егорычъ, — отвѣчалъ Андрей Валовановъ. — Пусть только окончитъ реальную гимназію — сейчасъ его въ институтъ гражданскихъ инженеровъ.
— А гдѣ онъ? Гдѣ? Покажите! — воскликнулъ Штрикъ.
— Въ гимназіи. Дѣдушка не любитъ, кто по буднямъ манкируетъ уроками, и потому сынишка мой придетъ его поздравить послѣ двухъ часовъ, когда покончитъ съ классами.
Варвара Ивановна опять шепнула брату Алексѣю:
— Слышишь? Такъ въ душу и залѣзаетъ. Навѣрное, что-нибудь просить будетъ.
— Да вѣдь этимъ старика не проймешь. Я пробовалъ, — сказалъ Алексѣй. — Къ нему не подластишься ничѣмъ. Тутъ важенъ часъ. Нажилъ что-нибудь старикъ хорошо — ну, проси, не откажетъ, а если потерялъ хоть грошъ — проси или не проси все равно ничего не будетъ.
— Да что-же онъ сегодня-то потерялъ? Сегодня-то ужъ ничего.
— А угощеніе, что намъ сегодня приготовилъ? Кулебяка, окорокъ ветчины, телятина. Онъ все считаетъ, у него все на счету. Да раздастъ сегодня рублей семьдесятъ пять. Онъ хоть и дѣлаетъ, а ужъ теперь все это въ умѣ высчитываетъ. Я знаю его! — подмигнулъ Алексѣй.
Старикъ ежился и смотрѣлъ на часы.
— Только одной Наташи и нѣтъ, — говорилъ онъ. — Что это на самомъ дѣлѣ? Конечно, ей далеконько ѣхать, но все-таки пора-бы.
— Поздно встаютъ. Теперь мужъ ея съ съ новымъ трактиромъ связался. Оркестръ тамъ у нихъ. Пѣвицы какія-то заведены, — сказалъ Анисимъ. — Мужъ до трехъ часовъ ночи въ трактирѣ, а она его ждетъ, спать не ложится. Спятъ до десяти часовъ утра, а то и дольше.
— Ну, для тезоименитства-то родителя могла-бы и пораньше встать, — отвѣчалъ старикъ. — Подождемъ еще минутъ десять, да и закусывать будемъ. Чего еще! Семеро одного не ждутъ. А тутъ ужъ человѣкъ двадцать пять собралось, если мелкихъ-то считать.