Страница 2 из 5
— Опять нотация? Пойми, я достаточно взрослый, чтобы самому распределять свое время. Нельзя же круглые сутки за учебниками сидеть! Да и не зубрилка я какой-нибудь, которому нужно от буквы до буквы заучивать. Мне важно схватить суть, а выводы я сумею построить.
— На экзаменах ты все же провалился, — напомнила Марья Ивановна.
— Опять об этом! Сколько раз тебе повторять: конкурс… сумасшедший конкурс! И каждый член экзаменационной комиссии старается протащить своих! Прекрасно знаешь, какой наплыв во все вузы и как режут на экзаменах!
Марья Ивановна смягчилась и перевела разговор на другое:
— Кстати, все хочу тебя спросить: что это за чемодан ты третьего дня притащил?
— Чемодан? Так я же тебе объяснил: мой приятель, Виктор, сам ленинградец, едет к сестре в Одессу и здесь остановился проездом. У дяди, где он живет, комнатка маленькая, да и соседи на руку нечисты. У Витьки уже пропал портсигар, который он забыл на столе. Он и попросил меня об этой маленькой товарищеской услуге. Между прочим, мама, Виктор настойчиво приглашает меня недельки на две прокатиться с ним в Одессу. Как ты на это смотришь? Жить будем у его сестры, так что поездка будет стоить мне очень мало: только билет и немного денег на карманные расходы.
— Ну, разве можно ехать к чужим людям, обузою на их шею!
— Ах, мама, у тебя какие-то странные, мещанские представления обо всем. Сестра его замужем за крупным работником, даже неловко будет говорить о плате за стол. Допустим, ко мне приехал бы мой друг, ты что, брала бы с него плату за ночлег и еду? Скажи, брала бы?
— Н-нет, конечно…
— Вот видишь! А мне бы так хотелось побывать в Одессе, в море покупаться… Когда еще такой случай представится?
— Ты должен готовиться к экзаменам. Отец ни за что не согласится на твою поездку.
— Ох, мама, это же всего двухнедельная передышка! Отдохну и тогда знаешь как возьмусь!
— Да и с деньгами у нас сейчас туговато. За путевку отца в этом месяце внести надо. Я себе босоножки заказала, ты ведь знаешь, что из-за своей подагры в магазине я ничего подобрать не могу.
— Значит, для вас-то деньги имеются… А для меня? — обиженно надулся Алик.
— Что ты, сынок! — всполошилась Марья Ивановна. — Единственный ты у нас!… Ну, так и быть, поговорю с отцом. Урежу домашние расходы и что-нибудь наскребу.
— Правда, мама? Я так и знал, что ты согласишься. Ведь ты у меня хорошая-прехорошая, самая лучшая на свете!
Сразу повеселевший Алик вскочил с кровати и начал одеваться. Марья Ивановна растроганно смотрела на сына.
«Ласковый он у меня, ценит материнскую заботу…»
Полковник Шевколенко выключил люстру, и кабинет, освещенный одной настольной лампой, наполнился приятным полумраком. Сразу же стук в висках стал слабее, словно на лоб положили прохладную ладонь.
«Дает-таки себя знать гипертония, — подумал полковник. — Видно, давление опять подскочило».
Сегодня он чувствовал себя особенно плохо, а вопросов, которые нужно было немедленно решить, накопилось больше обычного. С трудом старался он сосредоточиться на том неясном сигнале, что с утра тревожил его именно своей неопределенностью.
Придвинув к себе тоненькую папку, полковник Шевколенко развернул ее на первой странице и вновь — в который раз в этот день! — стал пристально всматриваться в небольшую прикрепленную к листку бумаги фотографию.
Не лишенное красоты лицо. Немного насмешливый прищур глаз, улыбка как будто веселая, но почему-то кажется недоброй. Черты лица правильные, только подбородок слегка тяжеловат. Обнаженное до пояса тело хорошо натренировано. Видно, что человек этот долго и много занимался спортом. Это и все, никаких особенных примет. В сущности, лицо ординарное. Почему же все-таки оно выделяется как-то на этой групповой фотографии? Возможно, потому, что юноша этот значительно старше всех, запечатленных на снимке? Или потому, что в облике его нет того простодушия, которым светятся все остальные лица?
А у девчушки все же проявилось чутье! Письмо ее — интересный документ. Вся она в нем, как на ладони. Такую еще можно спасти.
Он отложил фотографию и взял в руки неровно исписанный листок.
«Пишу вам, прямо скажу, после пьянки, и вообще у вас не должно быть ко мне доверия. Я раньше все мечтала о красивой жизни, а теперь вижу, что никакой красивой жизни нет, разговоры одни и выдумки. То есть не совсем выдумки. Есть такие, конечно, которые могут даже подвиг совершить. Но до них тянуться трудно. Я ведь легкомысленная очень и слабовольная. Вот и несет меня, как щепку по воде.
Вы, может, подумаете, что пишу вам по злобе или из ревности? Нет, не такая я бессовестная, чтобы совсем стыд потерять и даром беспокоить людей.
Все это вам неинтересно, мне только хотелось бы, чтобы вам было понятно, как может девушка познакомиться с парнем, совсем даже не зная, кто он.
Словом, я с Виктором познакомилась на танцульке в парке, а потом он меня и подругу пригласил в ресторан, а на другой день опять, и так всю неделю мы хороводились одной компанией (он привел еще одного парня и какую-то свою знакомую)… Сначала мне Виктор очень понравился: и веселый, и одет хорошо, и денег много, и рассказывает очень интересно. Но только стала я вдруг замечать, что он все старается подпоить нас, особенно того парня, которого с собой вечно таскает, а сам, когда никто не видит, в рюмку себе все нарзан подливает.
В воскресенье мы компанией поехали на пляж, и Алька, тот парень, что с Витькой ходит, хотел всех нас снять. А Виктор вдруг ну просто из себя вышел! Не выношу, говорит, любительских снимков, да и вообще терпеть не могу сниматься. Даже побелел весь от злости. Тогда я и Вера, подруга моя, решили тихонько подговорить фотографа, того, что на пляже ходит, чтобы он нас незаметно снял. Карточкой хотели Виктора вечером подразнить. И из-за этого потом целый скандал получился. Короче говоря, выхватил Виктор из рук Веры карточки и все до одной порвал. Только вот эта, что вам посылаю, осталась — она у меня в сумочке лежала.
Почему он так боится, чтобы его физиономия на карточке была снята? Думаю я сейчас и не понимаю. Зачем ему было допытываться, какой фотограф снимал? Откуда у него денег столько? Для чего ему этот Алька и почему он его про какой-то чемодан просил? Кто ж он такой, этот Виктор?
Ведь я даже его фамилии не знаю. Так, встретились на танцульке и пошли куралесить… А вдруг он аферист? А вдруг он еще хуже?
Простите, если все это моя фантазия. Очень мне страшно стало. Добавить больше нечего. Помню только, что говорил, будто он ленинградец. И адреса здешнего его не знаю. Что-то про дядьку упоминал, у которого остановился, но я не расспрашивала.
Тина Белоусова.
Если нужно будет, то я живу по улице Садовой, в доме номер 7, квартира 3».
Перед мысленным взором полковника возникла тоненькая девичья фигурка, поразившая его с первого взгляда какой-то вопиющей своей несообразностью. Так не шли к нежному овалу полудетского лица огромные, словно пуговицы от пальто, клипсы; таким нелепым казался хаотической беспорядок архимодной прически «мальчик без мамы», с такой беспощадной тщательностью губная помада уродовала рисунок рта. Только глаза на этом лице — смятенные, вопрошающие, жалко умоляющие — выражали искреннее чувство.
Ничего нового к тому, что было написано в письме, девушка добавить не смогла, однако разговор с нею затянулся надолго. И не о Викторе говорил полковник с Тиной, — о ней самой, о жизни, которую она еще не знала, но уже успела осудить.
— Спасибо! — сказала девушка, прощаясь, и ее заплаканные глаза просветлели. — Так и сделаю, как вы советовали. Поеду к брату, поживу у него, пока все это с меня смоется. А там видно будет. Однако знаю: к прежнему возврата не будет!
Вспоминая этот разговор, полковник тяжело вздохнул: сколько уже встречалось ему таких искалеченных судеб. Причина одна и та же: беспечность родителей и равнодушие окружающих. Юность у Тины сложилась печально: отец бросил семью, мать озлобилась и опустилась. А что же Алик? Кажется, все условия у парня есть, однако…