Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 30

411

зал однажды Аверинцев) рассказывала, как посетив его на квартире в Москве пригласила его в Дарем; он с радостью согласился; там его, уже депутата, сперва боялись. Он написал о Дареме [22] колядку в сред­невековом английском стиле, потом переведенную на английский. Из Дарема на машине проехали в Гейдельберг читать о Гёльдерлине. Аверинцев говорил в Англии о своем повторяющемся кошмаре: он на шатких деревянных мостках над скверным болотом. — Вдумчиво, бережно говорил Сергей Георгиевич Бочаров. Он начал с упомяну­того Евгением Борисовичем аверинцевского приглашения в ИМЛИ: Аверинцев хвалил место, где давно уже работает и знает только пяте­рых человек, которые ему нужны. Он называл себя кабинетным, но был публичный человек[23]. И еще, он говорил что среди драки прятал голову в плечи, в детстве и потом всегда; но вот однажды в разно­образной компании он целый вечер молчал, разговор шел о рок-опе­ре «Jesus Christ Superstar», потом вдруг возник и сказал проповедь о том, как грязна сплошная эротика в этой опере; как хороша девствен­ная чистота, белая. В Верховном совете после речи Сахарова об аф­ганских преступлениях говорил афганский генерал, при чьих словах «Держава, Родина, Коммунизм» все встали кроме троих, Сахарова, Аверинцева и Юрия Власова, который сидел в первом ряду рядом с Аверинцевым; они подружились [24]. С 1990-х годов Аверинцев пошел в публицистику; кажется странно, но то было его служение. Его преж­няя деятельность ослабла, и это была жертва; тогда же, в 1991 году, он заболел, в этот роковой поворотный год. Все помнят его статью о но­стальгии, где он жалеет о временах, когда что-то было еще серьезно. Сергей Георгиевич говорил с Аверинцевым за четыре дня до удара в Вене. Аверинцев жаловался, что много носорогов, что его заставляют гнать русскую литературу для студенточек, троих или четверых, ко­торые притом официально должны писать на него доносы. Случай­но он подглядел один такой. Там ему приписывались два недостатка, совершенное непонимание значения феминистского движения и ча-

412

стую непонятность. Новизна, абсолютная, Аверинцева была в том, что оттепель и ее либерализм продолжали говорить советским язы­ком, а тут мы услышали в принципе другой язык, который перестра­ивал и изменял наши головы. Брагинская права: в одном его голосе было больше несоветского чем во всём диссидентстве. Годы застоя оказались богаче 60-х годов, переломным стал 1968, и Аверинцев был тот, кто принес эту перемену.

Публика стремящаяся знать, ослепленная избытком света, в ос­новном христианского. Всё тот же поток катится не останавливаясь, не запинаясь, в ожидании неожиданности. Старики любят в Аверин­цеве свою молодость, поколение моложе любит в нем свою школу, еще более новое примет его (и Лосева, и Гаспарова) уже как почву.

20.3.2004. Почему вчера не был Михаил Леонович Гаспаров: его не пригласили, он болен. О.А.С. вспоминает аверинцевское о нем: «Гаспаров забил себя в колбу и с энергией, достойной лучшего при­менения, стал выкачивать оттуда воздух». Умел сказать ему и Гаспа­ров: «Миша, черновики мои у Вас? — Ваши черновики хранятся у меня в виде опубликованных книг и статей». Еще аверинцевское, Яннарасу: «Кристос! Я скажу ужасную глупость. Это ужасно, что я скажу: в Ваших глазах гораздо больше богословия чем в Ваших кни­гах». Яннарас в ответ: «Это хорошо замечено, поэтично».

27.4.2004. Свято-Филаретовский православно-христианский ин­ститут готовит издание памяти Сергея Аверинцева и прислал вопро­сы о нем. «С запозданием отвечаю на Ваше письмо и вопросы. Сна­чала на темы письма. Лучшая помощь, на какую можно надеяться, это оказаться как-то нужным. Сергей Сергеевич был нужен всем, все к нему тянулись, и он сам умел жить так, что другие были ему нужны. Где есть эта взаимная нужда, там и прощение. Быть вполне готовым к тому, чтобы такие отношения вокруг такого человека сохранились, никто никогда не может. Если человека с нами больше нет, то память о нем, зависящая от нас, продолжит его дело. Помогают не только ныне живущие. Мы нужны и тем, кого уже нет. В отношении их от нас требуется больше всего понимание. Что у страны был такой не­обыкновенный человек, хорошо о ней говорит только в том случае, если она старается быть на высоте его. Сюда входит отказ самим его формулировать, готовность слушать и слушать снова, подробно и не

413

пропуская ничего. Разумеется, соблазн справиться с событием, введя его в схему, тем больше, чем выше событие. Вы верно заметили, что писать о крупном явлении особенно хочется тем, кто не очень с ним знаком. Не думаю, что это объясняется особым состоянием тепе­решнего общества, разве что общие тенденции проявляются в наше время очевиднее.

Как «человек Церкви» Сергей Сергеевич всегда, и задолго до своего крещения, самим своим присутствием создавал широко вок­руг себя общительность и тем самым общину в самом чистом значе­нии. Этот его дар был неотделим у него от способности понимания, собственно неограниченной, сделавшей средиземноморскую евро­пейскую культуру его родным домом. Есть ли основание для Церкви вне этой общительности и этого понимания? Они несут на себе жи­вую традицию, которая до сих пор определяет судьбу человечества.

Теперь по порядку Ваши девять вопросов.

1. Аверинцев показывает, что христианство должно быть назва­нием такой широты общительного понимания, которая способна вместить всё достойное в человечестве. На этой широте, одновре­менно высоте, открываются в своей настоящей трудности задачи общины, начиная с самого ее существования. Начинает казаться, что община реально возможна только в общительности, возникающей вокруг исторического события, открытия человека. Не правильно ли думать, что открыться может всякий человек? и редкие личности принадлежат всем, потому что каждому показывают путь?

2. Эти личности не занимают место и не встают на него, а с само­го начала раздвигают пространство, и в этом смысле направление у них всех одно.

3. Опыт общения с Аверинцевым, через его книги и лично, не мо­жет оставаться частным делом каждого и должен как-то становиться общим достоянием. Малым вкладом тут могут быть исследования о его творчестве, сопоставления, воспоминания. Всё это будет продол­жением его явления и выполнением долга перед ним.

4.  Поколение получает имя тех, кто в нем жил и действовал. Чтобы так произошло, не нужно специальных усилий. Со временем выдающиеся люди заслоняют своим значением скандалы и злобу эпохи, продолжают таким образом своё действие в истории, восста­навливают ее правду против бессмыслицы многого того, что случа-

414

лось с современниками. Неправильно поэтому говорить об эпохе отдельно от дающих ей свое имя. Ведь эпохи собственно и нет без них. Неверно и говорить, что они заимствуют язык эпохи или ее тему или ее задачу: без них нет ни языка эпохи, ни способа высказываться обо всем этом.

5.  Всё, что делают создатели мира, общины, эпохи, оставляется ими как завещание для всех, кто способен его принять и поступить по духу.

6. Отъезд Аверинцева на Запад просто лишний раз подтверждает ту правду, что всё главное делается в основном до сих пор там.

7.  Депутатство, говорил Аверинцев, открыло ему глаза на мно­гих деятелей. Оно было для него хотя не психической, но нервной травмой. Он видел персонажей съезда каждую ночь во сне или не мог спать. Он делал много, например по линии депутатских запросов, но у него было ощущение, что результаты действий, хотя они явно есть, проявятся не там, где их следовало бы ожидать.

8.  Духовные стихи Аверинцева самая непонятная сторона его творчества.

22

 Ср. 7.10.1989.

23

 Да, подтвердила О.А.С. И вспомнила, как однажды среди улицы Горького, оглядывая холодную толпу, Аверинцев хотел всем, всем им говорить о своих арамейских открытиях.

24

 Ср. 15.6.1989.