Течь тебе кровью

– Так бежим тогда! Бежим, Венера!..

– Нет, – тихо сказала ведьма. Села, обхватив коленки под белым балахоном-саваном. – Прав был генерал твой, только тебя зря сюда отправил. Беги, Сережа. Беги, хороший мой. А я… сама. Запал он запал и есть. А что ему взрывать – уже без разницы. Беги, Сереженька. И… того… до Победы доживи.

– С ума сошла!.. – только и успел выдохнуть сержант, но Венера уже шла навстречу Вию. Шла, по-прежнему согнувшись, выставив пальцы, словно когти.

Вий осклабился, показывая железные зубы.

– Поднимите мне веки!

– Воля твоя, Вию, господине, – услыхал Серега негромкой голос Венеры. Венеры, не ведьмы. – Мне позволь, коль в свиту свою зовешь-манишь.

«Беги, сержант», – раздалось в самом ухе.

И Серега побежал.

Венера шла навстречу Вию и больше не сгибалась. Исчезали седые космы, выпрямлялись плечи, и последние шаги сделала уже не ведьма, но – молодая девчонка, партизанка, комсомолка Коригина.

Вий остановился, повернул к ней голову, широкий рот расплывался в ухмылке.

– Ко мне иди, ведунья. У меня тебе самое место. Ни на небе, ни под землей – тут, у меня тебе ходить отныне, души живые губить. Ну, давай же – на колени встань да…

Что еще хотел потребовать Вий от новообретенной свитской, Серега так и не узнал – потому что Венера гибким молодым движением вцепилась Вию в веки, рванула их вверх, рванула что было силы, впиваясь в страшилище, обвиваясь вокруг него так, что не оторвешь.

Беги, Серега.

И последнее, что он видел и слышал, – как взвыл уже сам Вий, как впились в плечи Венеры его железные пальцы, но поздно, слишком поздно, открылись веки, и мертвящий взгляд Вия скрестился с горящим взглядом заклинательницы.

А потом земля встала дыбом, и больше Серега уже ничего не помнил.

В скудно освещенную палатку возле днепровского берега вдруг ворвался Мишель.

– Смотрите, господа, смотрите!

Остальные четверо полковников разом кинулись к выходу, так, что получилась даже давка. Иннокентий Януарьевич Верховенский остался сидеть, где сидел, лишь еще выше задрал голову, а губы его сжались в тонкую и плотную белую линию.

Над западным горизонтом, над заднепровскими кручами, куда уже тянулись первые лучи рассвета, стремительно рос, тянулся вверх, к облакам, рыже-черный гриб чудовищного взрыва. К нему прибавился второй, третий, четвертый – к Днепру катились волны пламени, поглощая на своем пути все – капониры и блиндажи, пулеметные гнезда и батарейные позиции, танки и орудия, снаряды, цистерны с топливом, минные поля, полосы колючей проволоки – все.

И деревья, и холмы, и днепровские плавни – все утонуло в огне, все сделалось его добычей. Даже по речной глади растеклись его жадные, ненасытные языки, обшаривавшие все в поисках поживы.

Днепр потек кровью. Широко, от берега и до берега, воды его покраснели, и восходные лучи отпрянули словно в ужасе.

Содрогнулась под ногами земля, тяжело вздохнули подземные глубины, овраги и балки, пещеры и тайные ходы. Логовища и укрывища, подвалы – а в старых домах поблизости, что были еще целы, кое-где просели потолки, пообсыпалась штукатурка, а иные стены так даже и вовсе потрескались.

А взрывы все следовали и следовали и не кончались, и непонятно уже было, что там могло рваться.

Иннокентий Януарьевич выпрямился. В палатке он оставался один, и никто не видел, как вновь сгустилась тьма за его плечами, а тонкие губы растянулись в улыбке злого удовлетворения.

От полыхавшего в Заднепровье пожара сделалось светло, точно днем.

Стремительной рысью примчался один из порученцев, торопливо, захлебываясь, принялся докладывать.

– Товарищ генерал! Товарищ член Военного совета! Товарищ Константинов на связи! Требует вас сей же час к аппарату!

– Георгий Константинович – очень-очень нетерпеливый человек. – Верховенский сцепил тонкие длинные пальцы, принялся их рассматривать с таким вниманием, словно от этого зависела его жизнь. – Что ж, успокоим товарища представителя Ставки. Его приказ выполнен. Путь за Днепр открыт. Можно начинать переправу.

Старый маг криво усмехнулся, повел зацепеневшими плечами. Вышел из палатки, глянул, прищурившись, на бушующую на том берегу огненную бурю.

– Говорил же я вам, – бросил он на прощание своей свите.

И зашагал следом за порученцем – туда, где на проселке осталась охрана и в числе прочих – машина со «средствами спецсвязи», как это именовалось в официальных бумагах.

Мишель смотрел вслед Верховенскому со странным выражением.

– Не подвела нас Венера. Товарищ боец. Комсомолка Коригина…

Феодор Кириллович встал рядом, коснулся плеча гвардионца, тяжело вздохнул.

– Можно ее было вытащить, Федя. Можно было.

– Миша… Прав Иннокентий Януарьевич, она ведь уже того, нежить… Была.

– Не необратимо, – тяжело уронил Мишель. – Можно было хотя бы попытаться. Я видел – один раз – как вернули такого вот…

– Кого ж это? – наморщил лоб бородач.

– Угадай, – отвернулся волынец. Феодор Кириллович пошевелил губами, возвел глаза к небу, где по низким облакам по-прежнему плясали отблески чудовищного пожара, потом вдруг охнул.

– Постой… неужели… самого?

– Понимай как хочешь, – огрызнулся гвардеец.

Но Феодор Кириллович не обиделся. Только долго еще после этого качал головой.

– Э, Петро, а тут-то кто? Человек никак?

– Точно, Михалыч, и живой притом!

– Наш? Аль немчура?

– Наш вроде… точно наш. Тяни давай!..

– Эй, парень! Слышишь меня?

– Да он контужен, точно…

– Крови нет? Не ранен?

– Нет вроде… Завалило, а так цел.

– Ну, паря… В рубашке ты родился, точно тебе говорю…

Серега болтался, как кукла, в чьих-то руках, глядел в небо – светлое, яркое, дневное. Словно в немом кино видел он идущую мимо технику, танки и самоходки, видел, как топала пехота, – и думал, что скажет генералу.

И что с генерала спросит.