Страница 50 из 76
— Не знаю. Из нас двоих ты всю жизнь изучал чертову штуку, — вырывается у меня. Я уже не в силах скрывать всю горечь, что накопилась за годы разлуки.
Он морщится, но кивает, признавая, что моя обида имеет основания.
— Да, изучал. И бесчисленное множество раз летал на ту станцию. Посылал туда людей. Повторял те же эксперименты, которые проводились с тех пор, как эту комнату обнаружили. Ни один ничего не дал.
— В таком случае, почему же ты считаешь, что прибор Райи Треков сработает?
— Однажды я отправился туда с ней, — поясняет он. — Наблюдал. Люди, которым она платила, входили и выходили оттуда.
— Ни с чем, — добавляю я. Он кивает.
— И все же она считает, что кто-то сможет вызволить ее отца.
— Вполне возможно, она права.
— А если он сумеет выйти, значит, и мама тоже.
— Да, — тихо подтверждает он, поднимая подбородок со сцепленных рук. Костяшки пальцев побелели.
— Если ты веришь в это и в то, что я смогу вывести из Комнаты затерянную душу, почему же сам не попросил меня отправиться туда?
— Я просил, — возражает он. — Ты наотрез отказалась.
Я фыркаю и опускаюсь в ближайшее кресло. Отец прав: он действительно обращался ко мне. И не раз. Но я неизменно игнорировала его попытки связаться со мной. Но та была последней: долгое, похожее на мольбу объяснение, что он не только может войти в Комнату затерянных душ, но и выбраться оттуда.
— Но ты твердил, что не желаешь моего возвращения туда. И запрещал мне даже приближаться к тому месту, помнишь?
Тогда мне было пятнадцать. И я лопалась от самомнения. К тому времени я раз шесть сбегала от деда с бабкой. Они были в перманентном трауре по моей матери и считали, что я неравноценная ей замена. Было яснее ясного: они винили меня в этой потере.
Когда отец последний раз приехал за мной, я заявила, что могу вызволить мать. Я единственная, кто сумел живой выйти из Комнаты. Он обязан дать мне шанс попытаться.
Он отказался.
Я оставила его и деда с бабкой и полностью порвала с ними отношения. Хотя он пытался связаться со мной. Я просматривала его сообщения, но никогда на них не отвечала.
— Я не мог так рисковать, — оправдывается он. — В тот раз мы едва сумели тебя вытащить.
— И все же ты рекомендуешь мне выполнить задание Райи Треков. Почему? Потому что у нее есть способ выйти из Комнаты или тебе попросту все равно, что со мной будет?
Его лицо вспыхивает.
— Тебе необязательно было соглашаться!
Кресло оказывается мягче, чем я ожидала. Я постепенно расслабляюсь.
— Знаю, — снисходительно бросаю я. — Но ее история заинтересовала меня.
— Из-за твоего дайвинга, — догадывается он. Я качаю головой.
Из-за того, что у меня ничего не осталось. Но этого я ему не говорю.
— Я рекомендовал тебя, потому что теперь ты приобрела опыт, — говорит он. — Из всех, кого я знаю, у тебя единственной есть шанс, причем не только выбраться оттуда, но выбраться с кем-то. Ты стала поразительной женщиной.
Я больше не знаю этого человека. И не могу сказать, искренен он или просто пытается меня уговорить.
Но он по-прежнему одержим. Хотелось бы знать, что он сделает, если получит останки матери. Ее «душу», или ее память, или даже ее саму. Он жил без нее десятки лет. Если она все еще жива, значит, прожила в Комнате вдвое больше, чем было изначально ей предназначено.
Но я приехала сюда, чтобы кое-что узнать. Поэтому, вместо того чтобы обсуждать преимущества моего опыта или пунктик его одержимости, я требую:
— Расскажи, что произошло. Как мы оказались в этой Комнате? Как потеряли мать?
— Ты не помнишь? — спрашивает он.
Огни, голоса. Я помню. Только не в подробностях.
— Мои воспоминания — из далекого детства. Мне нужна истина. История глазами взрослого. Ошибки, и тому подобное.
У нас не было дома. Я не помню этого так же, как не помню переезда на корабль за шесть месяцев до происшествия. Мои родители продали дом и вложили все, что имели, в бизнес отца: флотилию торговых судов с маршрутами по всему сектору.
Бизнес начал процветать, когда отец напрочь забыл об этических принципах и стал соглашаться на перевозку любого груза. Иногда это были еда или удобрения, предназначенные для отдаленных аванпостов, иногда оружие для различных группировок, решивших восстать против очередного правительства.
Но ему на все было плевать. Главное — плати.
Наконец он сделал столько денег, что в содержании флота отпала всякая необходимость, но ему и этого казалось мало. Все же мать упросила его купить участок земли, и он согласился. Эта земля, километры и километры земли, представляет собой озеро и окружающий его ландшафт. Он обещал жене, что, уйдя на покой, они обоснуются в своих владениях.
Но тогда они были еще молоды, а отец любил путешествовать. Он командовал флагманом по праву владельца. Не потому что был хорошим пилотом или хотя бы талантливым руководителем.
Он рассказывал мне о поездках, о доставке грузов, о команде. Постоянная команда этого корабля насчитывала сорок человек, а при необходимости нанималось еще около дюжины. Иногда они переносили грузы, иногда помогали ремонтировать судно. И все беспрекословно подчинялись отцу, независимо от того, был он прав или нет.
Но не он послал их на станцию, где находилась Комната затерянных душ. Приказ отдала моя мать. Она слышала о Комнате. Изучала ее, думала о ней.
Хотела ее видеть.
Она не верила, что место, обустроенное первыми путешественниками, может существовать в этом дальнем уголке космоса.
— Она пыталась быть туристкой, — говорит отец теперь. — Пыталась превратить миссию в увеселительную прогулку.
Но я сомневаюсь. Так же, как сомневалась по поводу Трекова. Если мать проводила расследование, значит, планировала паломничество. Что подтолкнуло ее? Сомнительный бизнес отца или какие-то собственные проблемы?
Сидя здесь, я вдруг понимаю, что знаю о матери даже меньше, чем об отце. Сохранились обрывки каких-то воспоминаний, и то из уст ее убитых горем родителей. И вот теперь я решилась выслушать отца.
— Я отвез ее туда. Не задумываясь. Ничего не изучая заранее. Я считал это всего лишь древним реликтом, местом, которое мы осмотрим за полдня и спокойно уберемся оттуда.
— Полдня, — бормочу я.
Он смотрит на меня, явно растерянный тем, что я вдруг раскрыла рот.
— Значит, она собиралась войти в Комнату?
— Это было целью нашего визита, — уточняет отец.
— И хотела взять меня?
Поверить невозможно, что кто-то, взявшийся исследовать Комнату, способен повести туда ребенка.
— Ты вскочила и побежала за ней. Схватила ее за руку как раз в тот момент, когда она открыла эту дверь. Думаю, ты пыталась помешать ей войти.
Но это вовсе не так. Он ошибается. Я, как и мать, была заворожена огнями.
— Я видел, как вы вошли, — продолжает он, — и окликнул вас, но дверь уже закрылась.
— А потом?
— А потом я не смог вытащить вас.
Минуты превратились в часы. Часы перетекли в дни. Он делал все, разве что только сам не бросался туда. Пытался разбить иллюминаторы, разобрать стены, посылал робота с руками-захватами, чтобы вытащить нас. Ничего не получалось.
— Но однажды дверь открылась, — продолжает он, испытывая нечто сродни благоговению перед случившимся чудом. — И на пороге стояла ты, зажав руками уши. Я вцепился в тебя, выдернул оттуда и прижал к себе. Дверь захлопнулась, прежде чем я успел войти. Прежде чем сумел дотянуться…
Его голос постепенно стихает, но эту часть я помню. Помню, как льнула к нему, а он держал меня крепко-крепко, так, что остались синяки. Он просто не спускал меня с рук.
— Ты ничего не могла рассказать. И была уверена, что прошло не больше нескольких минут. Но ты устала, капризничала и была очень взволнованна. Мы провели там месяц, но так и не вызволили ее.
Потом он дал команду к старту, поскольку сознавал, что нельзя провести остаток жизни, сражаясь с ветряными мельницами. А у него на руках был ребенок. Ребенок, спасшийся чудом.