Страница 43 из 122
— Первый раз мы с вами встретились под Сольцами в июле сорок первого года. Тогда, мы наконец-то, со времени отступления от границы, смогли нанести контрудар и взять в окружение одну из ваших дивизий. Помните?
— Ах, Сольцы, — презрительно скривился Манштейн. — У вас богатая фантазия, господин полковник. Это была всего лишь временная неудача, с которой мы справились за несколько дней.
— У майора Мозера, которого я допрашивал под Сольцами, было совершенно иное мнение.
— Видение майора и генерала существенно различаются из-за разницы положения. Из окопа все видится совсем иначе, чем из штаба, где и куется победа. Так было всегда во всех армиях мира. Или в Красной армии иначе? — с издевкой осведомился немец.
— Ну, что вы, господин Манштейн. В окопе всегда опаснее находится, чем в штабе, кто с этим спорит. Просто майор Мозер был первым немецким офицером, попавшим к нам в плен с начала войны. Другим офицерам, знаете ли, здорово не везло. В пылу боя наши солдаты убивали их, несмотря на поднятые вверх руки и брошенное оружие. Особенно летчиков сильно недолюбливали, забивали касками и кулаками. Так вот, этот майор был очень сильно потрясен, что попал в плен к армии, которая по вашим собственным утверждениям начала войну «обутой в один сапог». Никак не мог поверить, что после Двины, Риги, Пскова и Острова разгромленные большевики вдруг нанесли контрудар и взяли его в плен.
— Повторяю ещё раз. Это была временная неудача и только. Попавшая в окружение дивизия была освобождена и затем продолжила свое наступление до самого Петербурга. Надеюсь, этот факт вы не будете отрицать.
— Хорошо воевать, когда у тебя под рукой есть резервы, которые позволяют быстро решить возникшие проблемы. Особенно если они элитны и механизированы, как дивизия «Мертвая голова». У нас, к сожалению, тогда не оказалось под рукой резервов, и мы действительно были вынуждены отступить.
— И кто тогда проиграл? — высокомерно спросил Манштейн.
— Конечно, вы, — коротко ответил Петров.
— Я!!? — изумился Манштейн, — ну, знаете ли, всему есть предел.
— Вы проиграли время, господин фельдмаршал, одну из главных составных любой стратегии. Мне ли вам говорить об этой прописной истине. Или в германской армии иначе? Из-за нашего контрудара и других боев местного значения, ваш корпус потерял на Лужском рубеже целый месяц. Это был очень важный месяц. Ваши офицеры, взятые в плен, называли его месяцем обманутых надежд и были абсолютно правы. Без него не было бы августа, не было бы сентября. Когда ваш блицкриг приказал долго жить, и началась затяжная война, которая закончилась вашим поражением, господин Манштейн.
— Если бы меня не перевели в Крым, я бы прорвал вашу оборону и взял бы ваш Петербург так же как взял Севастополь! — пыхнул обидой фельдмаршал.
— В Севастополе вам просто повезло, так же как повезло с захватом переправ через Двину. А потом везение прекратилось, и начались планомерные отступления. Не так ли?
— Стыдитесь, полковник! Взятие такой крепости как Севастополь вы называете везением?! Я трижды штурмовал его, и моя победа вполне заслужена, — Манштейн гордо вскинул голову и на его мундире победно звякнул «Крымский щит».
— Вам повезло в том, что ваш десант высадился на южной стороне бухты, и в городе возникла паника. Провались он, вам бы пришлось собирать войска на четвертый штурм и неизвестно как долго бы смог продержаться Севастополь, — возразил Петров.
— Так значит Севастополь мое второе поражение, в вашем понимании? — усмехнулся Манштейн, стремясь подчеркнуть разницу между фельдмаршалом и полковником.
— К сожалению, я никогда не был в Севастополе. О том, что там было, мне рассказал мой боевой товарищ, капитан Гаврилов. Он находился в крепости до конца и смог избегнуть плена, уплыв по морю на автомобильной камере. Второй раз мы встречались с вами позднее, в августе сорок второго года под Синявином. Куда вы прибыли после захвата Севастополя в звании фельдмаршала.
От услышанных слов, кровь прилила к лицу Манштейна. Было видно, что эта тема ему была не особенно приятна.
— Вы не оригинальны, в своем стремлении сделать из мухи слона. Под Синявином мои войска блестяще отразили вашу попытку прорвать блокаду Петербурга. Мы удержали свои позиции и нанесли вашим войскам большие потери. Вы, на каком фронте наступали?
— На Волховском, — честно признался Петров.
— Ну, тогда, о каком поражении может идти речь. Имейте совесть, полковник, — пристыдил Манштейн комдива, но тот и бровью не повел.
— Ваша победная реляция о боях под Синявином, случайно не проходила цензуру в министерстве доктора Геббельса? Уж очень похожий стиль превращения черного в белое, — парировал тот.
— Вы забываетесь, господин полковник!
— Помилуйте, господин фельдмаршал. Как можно иначе, чем победой, назвать срыв стратегической операции, разработанной таким военным гением как вы?
— Что!?
— Операция «Северное сияние», если я не ошибаюсь. Так она именовалась в ваших документах, захваченных нами летом сорок третьего года вместе со штабом подполковника Фрайбаха.
— Вы не ошибаетесь. Но здесь вы явно передергиваете карты. Осенью сорок второго мы просто разменяли равноценные фигуры и только. Мне не удалось взять Петербург, вам прорвать его блокаду. Каждый остался при своих интересах, — упорствовал Манштейн.
— И вновь не могу с вами согласиться. Пытаясь прорвать блокаду, мы в первую очередь хотели спасти людей от голодной смерти, на которую их обрекли вы и ваш фюрер. Главная задача вашего «сияния» заключалась в захвате Ленинграда и высвобождении большей части войск группы армий «Север». Именно их вам так и не хватило в качестве резерва в сражении за Сталинград и Кавказ, после которых стратегическая инициатива полностью перешла к нам. Так что о равнозначном размене не может идти и речи.
Не найдя достойных аргументов против слов Петрова, Манштейн только вздохнул от негодования и зло поджал губы. Его очень нервировал разговор с Петровым, и он решил переменить тему.
— Наш экскурс в историю несколько затянулся, господин полковник. Пора вернуться к нынешним делам. О чем вы хотели узнать, вызвав меня на допрос?
— Как источник стратегической информации, вы не представляете особой ценности, господин фельдмаршал. Мы разгромили ваши войска в Шлезвиге. Благодаря успешным действиям моих солдат без боя занят Гамбург, переправы через Эльбу, а также состоялась третья наша с вами встреча. На этот раз очно, — впервые за весь разговор, полковник позволил себе улыбнуться.
— Вряд ли вы будите представлять интерес и другому вашему знакомому, маршалу Рокоссовскому. А вот в Москве вас ждут с большим нетерпением. Как военного преступника, по приказу которого в Крыму и на юге-востоке Украины была применена тактика выжженной земли, и погибли тысячи мирных людей. Русские, украинцы, евреи.
— Я солдат, я исполнял приказ верховного командования, — пафосно произнес фельдмаршал.
— Москва с нетерпением ждет ваших объяснений, господин фельдмаршал. Исчерпывающих и обстоятельных. Очень ждет, — Петров встал и, глядя в посуровевшее лицо Манштейна, добавил: — Прощайте, господин фельдмаршал. Думаю, в четвертый раз мы с вами вряд ли встретимся.
Манштейн бросил на собеседника полный неприязни взгляд и, не прощаясь, повернувшись через левое плечо, направился к выходу. В этот момент, в нем совершенно ничего не было от великого гения военной мысли, каким он так хотел казаться. Сейчас он больше напоминал пойманного за руку карателя, которому ох как не хотелось отвечать за свои грязные дела.
Пленный фельдмаршал ещё не успел сесть в машину, как на столе у полковника затрещал телефон. Звонил командарм Гришин.
— Да отправил, отправил я уже Манштейна, товарищ генерал. Привел немного в чувство, как вы приказали, и отправил на аэродром, — начал доклад комдив, но командарм перебил его.
— Отправил и ладно. Тут вот какое дело, Петров. Поступил приказ Ставки создать плацдарм на западном берегу Эльбы. Твои соображения?